Крыжовенное варенье (СИ) - Шеховцова Наталья

И вот снова это дикое ощущение «ножа в спину». Екатерина перепугалась, зимой она в очередной раз перенесла тяжкую простуду с жаром, ну как ее фигура опять изогнулась подобно ржавому гвоздю?

Она резко выпрямилась, оранжевые круги поплыли перед глазами. Как ее учил костоправ? «Положи подушечки пальцев на плечи, затем поверни кисти навстречу друг другу. Если ноготочки средних перстов оказались на одном уровне — значит и с плечами, и со спиной все в порядке». Положила, перевернула, свела — слава Богу, никакого зазора.

— Что это Вы, Ваше Высочество, тайный обряд совершаете? — Андрей Анклебер подкатил к клумбе дроги с рассадой.

— Пытаюсь уковорить солнышко, штобы прикрело наших питомцеф, пускай растут буйно и цфетут пышно.

— К земле Ораниенбаума солнце благосклонно. Недаром покойный Александр Данилович Меньшиков выращивал в здешних оранжереях апельсиновые деревья, в честь них и местность названа.

Х Х Х Х Х

На южное побережье Финского залива, в Ораниенбаум, великокняжеская чета переехала жить весной 1755 года. Екатерина к этому времени только-только начала выбираться из своей затяжной хандры. Причин у недуга было несколько.

Первая — ее материнской природе не дали реализоваться. Спросите любую женщину, и та ответит вам, что девять месяцев, период вынашивания ребенка, — не просто время определенного биологического процесса. Мать в эту пору как бы аккумулирует внутри себя энергию, готовится к новому статусу и распорядку, связанному с ним. Все ее существо сосредотачивается на крохотном человечке, без которого она не может теперь обойтись. Екатерина эту энергию в себе также накопила. А куда деваться? Против природы же не попрешь! Но реализовать не смогла, за шесть прошедших месяцев великой княгине позволили встретиться с сынишкой всего три раза. Воспитанием наследника всецело занималась императрица. Павел продолжал пребывать в ее покоях. Молодой матери рассказали, что из-за боязни застудить мальчика, его поместили в настоящую парилку: кроватку и розовое бархатное покрывало изнутри обшили мехом чернобурки, под покрывало положили ватное одеяло и использовали только фланелевые пеленки.

Если Павла Елизавета Петровна окружила теплом, в прямом и переносном смыслах, то в нечастых разговорах с Екатериной от императрицы веяло ледяным холодом. Ее отношение к супруге племянника резко переменилось. И это было второй причиной душевного беспокойства Великой княгини.

В день крестин сына Ее Величество преподнесла матери подарки: колье, серьги, два перстня, — столь простые, что стыдно было бы вручить и прислуге, да Указ на выдачу ста рублей. Украшения, княгиня поняла сразу, она носить не станет, а вот Указу обрадовалась. Будучи женщиной не скупой, Екатерина истратила личные финансы на подарки придворным и успела залезть в долги. Теперь появилась возможность с этими долгами расплатиться. Но… не тут-то было. Следом за Елизаветой, явился секретарь императорского кабинета и выпросил эти самые сто рублей взаймы, якобы Ее Величество неожиданно затребовала деньги, а казна пуста… Каковы же были гнев и обида Екатерины, когда она узнала, что указанная сумма, на самом деле, понадобилась для Петра, ибо тот закатил скандал: почему супругу поздравили с рождением наследника, а его нет.

Екатерина все чаще стала замечать: не все даже добрые поступки совершаются от чистого сердца. К тому же она обнаружила неприятное и глупое свойство русских пускать пыль в глаза, стараться выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Это касалось и простолюдинов, и членов императорской семьи. Вот пример: первого ноября состоялось официальное поздравление молодой матери от знатных лиц государства. Событию предшествовала специальная подготовка. В смежную со скромно обставленной спальней Екатерины комнату принесли богатую мебель. Виновницу торжества усадили на розовое бархатное покрывало, шитое серебром, — создавалось впечатление, что существование супруги Великого князя во дворце просто окружено роскошью. Приглашенные подходили, произносили величественные слова, целовали ручку. А граф Шварин так усердствовал, что, казалось, вот-вот вытащит зубами изумруд из серебряного перстня на пальце. Как только вереница поздравителей закончилась, «декорации» вынесли, а княгиню отправили обратно, в мрачное «закулисье».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Третьей причиной, усугубившей уныние Ее Высочества, стало расставание с первой любовью Сергеем Салтыковым. Через две недели после родов его отослали в Швецию со щекотливым поручением: доложить тамошнему королю, что у Петра Федоровича родился сын. В Петербург Сергей вернулся через несколько месяцев, к Масленице. Но Елизавета уже придумала для него новое задание — отправиться послом в Гамбург. Екатерине так многое хочется рассказать своему любимому, и у них так мало времени. Красавчик Серж назначает ей свидание, она ждет его до трех часов ночи, а он не приходит…

Конечно, он перед ней оправдался и пытался смягчить ее боль. Но она только сделала вид, что его простила. Больше она не верит никому. Все мужчины до конца своей жизни продолжают играть в "солдатиков". И женщина для них — только крепость, которую нужно покорить. Неважно, штурмом или осадой. Кто-то после подобной атаки уходит с "военной службы", навсегда поселяется в "завоеванной цитадели", становится ее "комендантом", заводит хозяйство, растит детей. Кто-то не стопорится на достигнутом, "поверженное укрепление" оставляет на усмотрение "местных жителей", а сам отправляется в новый "поход". Салтыков относился ко второму типу мужчин. И супруга Великого князя, хотя и была "бастионом" привлекательным во всех отношениях, после "капитуляции" уже не вызывала у него особого интереса…

Х Х Х Х Х

Она искала утешение в книгах, пыталась осмыслить свое положение при помощи мудрых мыслей философов-историков. Проштудировала Вольтера, Монтескье, Барония… Но более остальных под настроение подходил Тацит. Она даже оставила закладки в его книгах, чтобы иметь возможность время от времени возвращаться к понравившимся высказываниям.

Из этих цитат можно было бы составить учебник жизни пессимиста:

«Вражда между близкими бывает особо непримирима.»

«Великая общая ненависть создает крепкую дружбу.»

«Льстецы — худшие из врагов»…

Княгиня имела обыкновение использовать в качестве закладок живые листочки с деревьев. Правда, в последнее время Екатерина Алексеевна редко выходила из своей комнаты. Пришлось ободрать рябиновую ветку, стоявшую в вазе рядом с постелью, ту самую, которую добрый садовник Анклебер прислал ей в подарок на рождение наследника. И хорошо, что ободрала. Немногие листочки, оставшиеся на ветке, уже к первым заморозкам скукожились, покрылись серым налетом пыли… Их пришлось выбросить. Закладки же, под прессом многостраничных раздумий, засохли ровненькими и почти не потеряли своего темно-зеленого окраса. Впрочем, как и алые гроздья ягод. Екатерина так привыкла к их яркому жизнеутверждающему присутствию, что, когда императорское семейство перебралось из Летнего дворца в Зимний, взяла засохшую ветку с собой. Женщина относилась к ней, как к живому существу, ей казалось, что та все замечает, все понимает, а порой даже пытается возражать. На самом деле, спорила Екатерина сама с собой. Спорила отчаянно и жестко:

— Ты уткнулась в обиды, как в пуховую подушку, и день за днем проливаешь слезы! Не смеешь признаваться в собственной слабости? Конечно, мнить, будто виновны другие — приятственнее, нежели корить себя; сложить руки и повиноваться обстоятельствам — проще, нежели противиться оным.

— Попробуй бороться, когда чувствуешь себя совершенно незащищенной, будто с тебя содрали кожу. Любое прикосновение, даже вполне ласковое, причиняет невозможную боль.

Екатерине показалось, что засохшая ветка дернула алой гроздью. Удивительно, но внутри самой себя оба голоса звучали без малейшего акцента. А, может быть, это совсем и неудивительно. Ведь особенности обыкновенно бывают заметными лишь со стороны: