На изломе - Андрей Мигулин

Вагоны электрички были полупусты, несмотря даже на то, что на это направление количество поездов сократили почти на треть. Но всё равно пассажиров стало меньше более чем наполовину. Люди стали реже ездить в Северную столицу, повысились цены на билеты, стал не всегда удобным график движения, да и вагоны в ночное время на конечных станциях оккупировали бомжи. И теперь поутру, входя вовнутрь, можно было почувствовать стойкий «аромат» немытых человеческих тел, перемешанный с запахом нечистот. А в автобусах цены были более демократичные, пахло лучше, и ехали они быстрее и чаще. Всё это в совокупности и привело к оттоку пассажиров.

А электричка помнила ещё те времена, когда пассажиры брали на станциях её вагоны штурмом, пытаясь хотя бы кое-как втиснуться вовнутрь, пускай даже в тамбур. Она даже помнила своё прозвище, которое к ней приклеилось в советские времена, – «Колбасный маршрут». Прозвище появилось потому, что жители пригородов славного города Ленинграда, ныне Санкт-Петербурга, два раза в месяц делали вылазку в город на электричке, чтобы запастись продуктами, в частности и колбасой, так как в советское время снабжение малых городов продуктами питания было, мягко говоря, не на уровне. И поэтому, когда эта масса народа со своими кошёлками, авоськами, сумками, набитыми всякой снедью, втискивалась в вагоны, то там сразу устанавливался стойкий запах колбасных изделий как внутри поезда, так и снаружи. Этот запах был настолько стойким, что даже когда электропоезд, закрыв двери, уезжал далее по своему маршруту, то на перроне ещё долго бродили бездомные кошки в поисках сарделек и докторской колбасы.

Но время неумолимо в своей беспощадности к самому себе и стирает не только следы на предметах, но и в памяти людской, заполняя освобождённое пространство новыми событиями.

Электричка пронеслась по просторам Ленинградской области и как-то незаметно для себя перескочила в Новгородскую. Это событие никак не отразилось ни на скорости движения поезда, ни на пассажирах, сидящих в вагонах, ни на восприятии картинок, мелькавших за окном. Это была всего лишь символическая черта на карте, разделявшая две области, на просторах которых спокойно бы разместилось пол-Европы. Правда, перегоны между станциями стали длиннее, а леса за окнами гуще.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка «Чудово»», – донеслось из вагонного динамика. Зашипев сжатым воздухом, двери в вагон закрылись. Электропоезд, дёрнувшись на месте всем составом, тронулся, набирая скорость. Пассажир, который чутко дремал на сидении в центре вагона, медленно отрыл глаза, точнее, приоткрыл, осматриваясь вокруг через полуприкрытые ресницы, при этом не показывая, что он уже перешёл из состояния дремоты в состояние полной боевой готовности. Нет, ему ничего не угрожало, даже кучка пьяных и необузданных юношей, сидевших от него через три ряда кресел и шумно распивавших пиво, не представляла для него никакой опасности. Это просто была профессиональная привычка, выработанная с годами. «Не надо показывать окружающим, что ты проснулся. Нужно оценить обстановку, которая происходит вокруг тебя, и по необходимости принять решение». Эта привычка не раз его выручала и даже один раз спасла жизнь, когда враги, бесшумно сняв часового, проникли в их полевой лагерь и, решив над ним покуражиться, тихо ждали, сидя напротив его импровизированной постели, когда же он проснётся. Вот тогда-то и выручила его эта привычка, а также наличие при себе боевого ножа. Дело в том, что дремавший на скамейке был профессиональным военным, находящимся в отпуске, в звании капитана спецназа ГРУ армейского подчинения. Наконец, оглядевшись, он открыл глаза и сладко, с тихим стоном и хрустом в затёкших членах потянулся во всю мощь своего сильного, тренированного тела, привлекая к себе внимание немногочисленных попутчиков. Этим движением он привлёк внимание и пьющих пиво. Заводила шумной компании недобро глянул в его сторону и, нагнувшись к своим собутыльникам, что-то зашептал, тыча пальцем в его сторону. «Никак задумали меня помять немного, одолжив при этом мой кошелёк», – подумалось капитану. «Да зря вы так, пацаны. Я бы не рисковал», – сказал он про себя. Потом как бы ненароком встал, выпрямился во весь свой двухметровый рост, опять потянулся, а затем снял свою большую спортивную сумку с багажной полки. Взгляды собутыльников разом потускнели, плечи опустились, они стали похожи на воздушные шарики, из которых выпустили неожиданно воздух. Двухметровый рост и косая сажень в плечах напрочь отбили все нескромные желания, возникшие в их замутнённых алкоголем головах.

Электричка стала замедлять ход. За пыльным вагонным окошком замелькали пригородные дома. Колеса чаще стали стучать на стыках и разъездах. Поезд приближался к крупной узловой станции, городу Чудово.

Этот город славился не только тем, что он стоял рядом с крупной узловой станцией. Здесь была охотничья усадьба великого русского поэта, прозаика и драматурга Некрасова Н. А. Он бродил с ружьём по окрестным полям, в своей усадьбе писал свои бессмертные произведения. И по сей день существует в этой усадьбе его музей, куда изредка завернёт какая-нибудь иногородняя экскурсионная группа. В советское же время посещение музея Некрасова Н. А. было включено в маршрут для всех проезжающих мимо города экскурсионных автобусов, в том числе и иностранных. Ещё в советское время в городе было четыре крупных градообразующих предприятия: ЧуЗЭМ – Чудовский завод энергомашиностроения, спичечная фабрика «Солнце», стеклозавод «Восстание» и фарфоровый завод «Красный фарфорист». С началом перестройки и наступлением рыночных отношений всё переменилось. ЧуЗЭМ перепрофилировался из среднего машиностроителя в производителя товаров народного потребления. «Солнце» перекупили немцы, и теперь вся спичечная продукция гонится за рубеж, причём в самом городе не найти спичек, выпущенных своей фабрикой. Спички для нужд населения везут из Балабаново. Вот такие гримасы рынка. Стекольный завод тихо умер, и на его площадях опять же немцы поставили линию по производству изделий из минеральной ваты «Урса». А вот фарфоровый завод достался китайцам, и где теперь найти продукцию этого завода, знаменитый на весь СССР чудовский фарфор, никто не знает.

Правда, в смутное время конца 80-х годов и начала 90-х образовалось ещё два СП[6]: финское, которое из местной древесины делает фанеру, опять же вывозя её за рубеж, и сладким пятном среди этого многообразия промышленных производств швейцарское СП, фабрика по выпуску шоколадных батончиков «Кэдбери».

Казалось, что город от такого количества отчисляемых налогов должен кататься как сыр в масле, но нет, все деньги уходят в общую Велико Новгородскую областную казну. А как вы знаете, «выдачи с Новгорода нет», ну это уж так на Руси повелось.

И город поэтому бедствовал, признаком чего являлись разбитые до крайней степени местные дороги и сильно обветшавшее здание местной городской власти.

Электропоезд притормаживал всё сильнее и сильнее, уже показались станционные строения. Ожил хриплый динамик: «Станция Чудово, выход на правую сторону». Капитан, подхватив свою сумку, вышел в тамбур. Поезд судорожно дернулся несколько раз и, скрипя всеми тормозами, остановился. Двери с шипением растворились, капитан шагнул на закатанный в асфальт перрон. Высадив немногочисленных пассажиров, электричка, лязгнув дверями, поехала дальше по своей колее привычным маршрутом. Народ быстренько разошёлся по своим делам, и капитан остался один на перроне. Он опустил сумку на скамейку. Затем сильно и глубоко вдохнул, одновременно втягивая воздух и ртом, и носом. Замер. В этом огромном глотке воздуха смешались все запахи в знакомый до боли с детства «кислородный коктейль». В нём перемешался чистый и пахучий сосновый воздух, запах берёзовой листвы, тонкий и горький аромат полыни, благоухание отцветающих, поздних полевых цветов, слабая нотка креозота, которым пропитаны шпалы. И ещё чего-то непонятного и необъяснимого для каждого из нас, того, что неуловимо витает в воздухе, выстраиваясь, сплетается в точный ответ: «Я дома!»

– Да. Я на Родине, – сказал негромко капитан. Тёплая щемящая волна захлестнула его с ног до головы, разбегаясь кругами мурашек по всему телу с такой силой, что он качнулся. Он выдохнул, закрыв глаза, вздохнул с новой силой, вновь замерев на мгновение.

– Как думаешь, пьяный или накуренный? – услышал капитан справа от себя. Он открыл глаза, выдохнув, повернул голову. В трёх метрах от него стояли два сержанта милиции, с любопытством наблюдая за ним.

– Да нет, ребята, всё нормально. Я просто на Родине девять лет не был.

– А-а-а, понятно. А документики есть?

– Сержант, я, вообще-то, офицер, капитан.

– Ты документ предъяви, у тебя на лбу-то не написано, кто ты.

Капитан хотел было вспылить, но вовремя опомнился. Из толпы-то он выделялся только ростом, а одет по осенней погоде так же, как многие вокруг: синие джинсы, джинсовая рубашка, черные ботинки, турецкая демисезонная куртка, чёрная вязаная шапочка. Достав из внутреннего кармана удостоверение личности офицера, развернул его и, не выпуская документа из рук, предъявил наряду ППС. Один из сержантов, приблизившись, вслух прочитал: