Велижское дело. Ритуальное убийство в одном русском городе - Евгений Александрович Аврутин

банковской деятельности, приобретали профессии среднего класса [Avrutin 20106: 89–90; Kahan 1986: 1-69][93].

В Велиж железнодорожную ветку так и не протянули. Однако как минимум десять пароходов, принадлежавших двум разным компаниям, перевозили всевозможные ткани, зерно и древесину по Западной Двине от Рижского залива во внутренние районы России, делая остановки в Полоцке, Витебске и Велиже [Из истории 2002: 157]. Хотя Витебскую губернию стремительный скачок экономики не совсем обошел стороной – например, губернский город стал местом стечения купцов и трупп бродячих артистов из Петербурга, Киева и Одессы, – большая часть населения жила в мире, мало изменившемся с 1820-х или 1830-х годов. По данным всероссийской переписи 1897 года, 85,5 % от 1 489 245 жителей губернии по-прежнему проживали в сельской местности; Велижский уезд продолжал твердо занимать последнее место по плотности населения. В шести из одиннадцати населенных пунктов, имевших статус города, население не доходило до 10 тысяч человек (в пяти было меньше 5200 жителей). Велиж, судя по всему, отражал взрывной рост населения в России: его население почти удвоилось с 6953 человек в 1829 году до 12 193 в 1897-м; при этом он с большим отрывом занимал четвертое место после Двинска (69 675), Витебска (65 871) и Полоцка (20 294) [Тройницкий 1899–1905, V, 2: 54][94].

Большинство велижских евреев, составлявших почти половину населения (в 1897 году их было 5989 человек), умирали там же, где и родились. У них не было ни возможности, ни желания надолго покидать родной город. Мальчики-евреи получали религиозное образование на иврите в хедерах, девочек обучали грамматике идиш и чтению домашние учителя. Очень немногие дети продолжали обучение в бес-медреш, на этом не только религиозное, но и общее образование для них, как правило, заканчивалось[95].

На рубеже XX века евреи, как и раньше, специализировались на мелкой торговле, изготовлении одежды и обуви, ремеслах. Им принадлежали почти все лавки, трактиры и шинки в городе. Некоторые находили работу на мельницах, бумажных фабриках, кирпичных или свечных заводах. Большинство работали пекарями, портными, сапожниками, мясниками, плотниками, винокурами. Другие ловили рыбу, торговали скотом, давали деньги в рост. Абрахам Каган, основатель и на протяжении долгого времени редактор газеты «Jewish Daily Forward», в конце 1870-х годов некоторое время преподавал в государственной школе в Велиже, и он вспоминает, что местные евреи были необычайно набожны, суеверны, верны сложившемуся жизненному укладу. За несколькими исключениями, знания русского языка им хватало только для того, чтобы торговаться на базаре и общаться с соседями-белорусами, которые по большей части «очень походили на настоящих русских речью и одеждой» [Gahan 1926: 453]. Иными словами, какие бы фундаментальные изменения ни принесло развитие капитализма в Российскую империю, велижские евреи продолжали жить почти так же, как до них жили их отцы и деды [Сементовский 1864: 235, 239; Тройницкий 1899–1905, V, 3: 198–201][96].

Развитие разнообразных экономических связей между евреями и их соседями способствовало расширению социальных контактов. Евреи играли заметную роль в местной экономике: они производили и продавали спиртные напитки, торговали промышленными товарами и продуктами, управляли поместьями. В литовской части Речи Посполитой 90 % всей земли принадлежало нескольким аристократам. Роль евреев в местной экономике была настолько важна, что они пользовались социальной защитой и привилегиями, а также покровительством дворян, на чьих землях жили и работали [Teter 2006: 21–40; Hundert 2004: 38–44]. Излюбленными занятиями для евреев, проживавших в небольших торговых городах вроде Велижа, оставались ремесло и торговля. При этом вне зависимости от профессиональных занятий евреи и их соседи не жили в полной изоляции друг от друга, не существовало четкой демаркации между их территориями[97].

Экономическая деятельность оказывала значительное влияние на общественные отношения, которые складывались между евреями и их соседями. Торговый обмен приводил к установлению социальных взаимосвязей, способствовал пониманию религиозных различий и даже, в определенных случаях, возникновению дружеских отношений [Teller 2004: 37; Katz 1961: 9]. При этом экономическая деятельность порождала и многочисленные конфликты между соседями. Люди обращались в местные суды с целью защитить свою собственность и товар от незаконных посягательств. Государственные институты регламентировали жизнь людей, а в рамках гражданского законодательства формировались правила и процедуры, позволявшие разрешать конфликты[98]. В делах, участники которых принадлежали к разным конфессиям или социальным группам, самым эффективным способом урегулирования тяжб было обращение в светские суды. В местные или губернские суды обращались для решения самых разных вопросов, таких как договорные обязательства, денежные компенсации, аренда, право наследования, дележ собственности[99]. Даже в тех случаях, когда два еврея могли бы обратиться в раввинский суд, они, как правило, отдавали предпочтение суду светскому. Для простого человека абстрактные принципы еврейского закона были слишком сложны, а решения, основанные на привычных коммерческих установлениях, казались с практической точки зрения рациональнее[100].

Неудивительно, что в судебные тяжбы выливалось лишь незначительное число разногласий между соседями. Тогда, как и сейчас, соседские ссоры по большей части носили бытовой характер: громкий шум, словесные оскорбления, шумные сборища, резкие замечания и жесты, непочтительность, странное или неподобающее поведение – все, что можно было счесть грубостью или оскорблением. Ученые, занимающиеся изучением гражданских судебных практик, существовавших в различных условиях, отмечают, что многие споры решаются полюбовно еще до обращения в суд. Иными словами, когда бы и где бы люди ни жили, они используют все доступные им средства, чтобы уладить конфликты переговорами, убеждением, увещеваниями[101]. Хотя большинство соседских распрей урегулировалось в неофициальном порядке, в государственный суд люди обращались отчасти и потому, что в первой половине XIX века у них практически не было альтернативы. Что еще им оставалось делать, к кому взывать, если сосед отказывается возвращать долг, платить аренду, выполнять договорные обязательства?

Социальные противоречия были фундаментальной и даже полезной реалией повседневной жизни [Jutte 2013: 398][102]. Однако легкая неприязнь постоянно грозила перерасти в нечто куда менее безобидное и более зловещее. Евреи и их соседи зачастую вступали в перепалки, порой приводившие к потасовкам; судьям доводилось наказывать граждан за кражу, поджог, оскорбления личности, угрозы и порчу имущества. Согласно одной выборке из уголовных дел, наиболее распространенными преступлениями, которые совершались евреями и против евреев, были кражи и грабежи[103]. Притом что убийство христианами евреев или евреями христиан было явлением крайне редким, довольно часто происходили спонтанные беспорядки по ходу религиозных церемоний – например, в пасхальный период; они являлись крайне действенным способом закрепления социальных границ.

Торговые городки были рассадниками грязи и болезней. В перенаселенных жилищах с плохой вентиляцией легко распространялись грипп и корь. Самые страшные инфекции, в