Утонченный мертвец (Exquisite Corpse) - Роберт Ирвин

И здесь мои воспоминания о той безумной прогулке по Пиккадилли в июне 1936-го года заходят в тупик. Я проверял себя сотни раз. Просматривал старые газеты, справлялся по книгам по истории искусства и даже расспрашивал Роланда Пенроуза. И теперь я доподлинно знаю, что мы не могли разговаривать с Максом Эрнстом, потому что в 1936-ом году он ни разу не приезжал в Англию. Весь июнь он провел во Франции. И все же я помню тот разговор, и помню самого Макса -его голову, похожую на сводчатый купол собора, его роскошную седину, острый нос, его удивительно поэтичные высказывания о живописи и о том, как Лоплоп помогает ему в работе -и все это на фоне тоскливой архитектуры дипломатического представительства какой-то из стран Содружества на Пэлл-Мэлл, то ли Канады, то ли Австралии. Мои воспоминания об Эрнсте в тот день – это ложные воспоминания, и таких было немало, просто в данном конкретном случае мне выдалась редкая возможность проверить себя.

Но почему я решил, что в тот день мы с Кэролайн шли вместе с Эрнстом, и он рассказывал нам о себе и делился самым сокровенным? Какое подлинное воспоминание скрывается за этой фантомной памятью? С кем мы шли, с кем разговаривали в тот день? Я не знаю, не помню. Если бы Кэролайн была рядом, мы бы сравнили наши воспоминания, но ее нет. Она бесследно исчезла и забрала с собой немалую часть моего прошлого. Она украла мою память, и я осуждаю ее за это.

Та же проблема, но немного другого свойства, возникает у меня и с лекцией под названием «Паранойя, прерафаэлиты, Харпо Маркс и иллюзии», прочитанной – в вернее, непрочитанной – Сальвадором Дали в Конуэй-Холле дней десять спустя. Дали пытался читать свою лекцию о параноидально-критическом восприятии, нарядившись в водолазный костюм, из-под шлема которого доносился приглушенный и совершенно невнятный даже не голос, а просто звук. Дали отчаянно махал руками, и вскоре стало понятно, что он задыхается. Гала Дали бросилась на сцену и принялась стучать по заклепкам, которыми крепился шлем. Ей помогали организаторы. Люди в зале смеялись и аплодировали, ни на секунду не усомнившись, что все так и задумано, и драматическая ситуация была специально разыграна экстравагантным художником, но потом Гала сказала мне, что Сальвадор действительно чуть не умер. Все это было заснято на кинопленку. Есть фотографии, есть репортажи в прессе. Ни один отчет о Первой международной выставке сюрреалистов в Лондоне не обходится без упоминания об этой попытке Дали совершить погружение на глубину бессознательного. Проблема в том, что теперь я не помню, был я на лекции или нет. Наверное, все-таки был, но, опять же, не исключено, что мои воспоминания – это лишь компиляция, составленная на основе рассказов и документальных свидетельств других.

Но как бы там ни было, когда мы шли по Пэлл-Мэлл, я уверен, что помню, как Кэролайн по-хозяйски взяла меня под руку, хотя, может быть, это тоже ложное воспоминание. На Трафальгарской площади к иллюзорному Фантому Сексапильности Шейле слетелись фотографы и голуби. Голуби садились ей на плечи, что добавляло причудливой странности ее образу. Прохожие останавливались и смотрели. Один из них, судя по виду – начинающий городской джентльмен, обратился к Кэролайн, которая к тому времени уже отпустила мою руку, сходила купила пакетик крошек и теперь кормила голубей. Видимо, она производила впечатление самой вменяемой и нормальной из всей нашей компании.

– Что происходит? Это что? Какой-то студенческий розыгрыш?

– Это иллюзорный Фантом Сексапильности, – уверенно ответила Кэролайн. – Сюрреалистическая манифестация бессознательного, – добавила она чуть менее уверенно.

– Прошу прощения, не сочтите меня за дремучего дурака – кстати, меня зовут Клайв Джеркин – но мне это ни о чем не говорит. Что значит «сюрреалистическая»? Это какая-то политическая партия?

Несмотря на признание в дремучем невежестве, он показался мне человеком далеко не глупым. Его лицо с чертами проказливого эльфа и блестящие проницательные глаза выдавали наличие живого пытливого ума.

Кэролайн терпеливо объяснила:

– Сюрреализм – это движение, которое пытается вывести человека за пределы его ординарного мышления, помочь ему освободиться от узости предубеждений и… э… показать человеку реальность такой, какой он раньше ее не видел. Он выходит за рамки здравого смысла и обретает иной, высший смысл.

– Черт возьми! Звучит странно, но интересно. Вы позволите мне чем-нибудь вас угостить, пригласить в кафе, может быть? Мне очень понравилось, как вы объясняете, и мне бы хотелось в ответ сделать вам что-то приятное.

Кэролайн вдруг застеснялась и решительно покачала головой. Она подошла ко мне и опять взяла под руку. Городской джентльмен приподнял шляпу и пошел дальше своей дорогой. Потом к нам подошел Хорхе. Сказал, что все решено. Элюары считают, что в Лондоне слишком жарко, и поэтому завтра мы -Хорхе, Поль, Нюш и я с Кэролайн – едем на целый день в Брайтон.

Глава седьмая

Гала Дали и Оливер тоже выразили желание поехать в Брайтон, так что нам были нужны две машины. Нам удалось говорить Монику отвезти половину компании в ее «Форде» – в обмен на интервью с полем Элюаром. И вот в субботу мы с Хорхе и Оливером выехали пораньше, чтобы забрать Кэролайн из Патни, а Моника поехала в отель – за Элюарами и Галой. (Сальвадор Дали сказал, что хотел бы поехать с нами, но него на сегодня назначена встреча с Эдвардом Джеймсом по поводу оформления новой квартиры миллионера на Уимпол-стрит. Однако теперь, уже в ретроспективе, я пришел к мысли, что тогда Гала просто не захотела, чтобы Дали ехал с нами.) Кэролайн ждала нас на улице, у ворот своего дома. Когда она садилась в машину, я заметил, что из окна на втором этаже на нас внимательно смотрит женщина в пестром цветастом халате: мама Кэролайн.

Кэролайн наклонилась вперед и тронула Хорхе за плечо.

– Хорхе, хочу тебя кое о чем спросить. Бренда, моя подруга, вчера увидела твою машину, а вечером она заходила ко мне

спросила, какая это машина. Я сказала, что синяя, а она сказала, что это совсем не смешно. Ей интересно, что это за марка, а я совершенно не разбираюсь в автомобилях. Что это за арка?

– Это «Испано-Сюиза», – невыразительно проговорил Хорхе.

– «Испано-Сюиза», «Испано-Сюиза». Я лучше запишу, а то забуду. – Кэролайн помолчала, а потом с чувством проговорила: – Какой сегодня чудесный день!

На это Хорхе ничего не сказал, и какое-то время мы ехали молча. Хорхе был скован и напряжен. Для него знакомство с «Серапионовыми братьями» было чем-то сродни затяжной дружеской пьянке, на которой он периодически появлялся незваным гостем и снабжал всех спиртным, но не чувствовал себя «своим»

и поэтому вечно испытывал неловкость. В тех редких случаях, когда он пытался принимать участие в разговорах, его неуклюжие замечания, как правило, клали конец всей дискуссии.

Когда же мы выехали на шоссе, разговаривать стало уже невозможно, потому что свистящий ветер относил прочь все слова. Кэролайн прикрыла лицо шарфом и сидела, тесно прижавшись ко мне.

Мы мчались вперед, мимо высоких зеленых изгородей, обгоняя велосипедистов, телеги с сеном и пешеходов. Я смотрел на пейзаж, проплывающий мимо, и пребывал в полной растерянности. Я – англичанин, я родился и вырос в этой стране, но она все равно представляется мне чужой. Деревья сплетались ветвями, нависая над самой дорогой, а я даже не знал названий этих деревьев. Зеленые ограждения пестрели цветами, но как называются эти цветы, я, опять же, не знал. Я видел людей, которые трудились в полях – но что они делали, оставалось для меня загадкой. Пешеходы махали нам, когда мы проезжали мимо, а я размышлял про себя, какого черта их дернуло гулять по проселочным дорогам.

На въезде в Брайтон мы встретились с Моникой и остальными, и дальше поехали вместе. Хотя мы выехали из Лондона достаточно рано, на пляже уже было жарко. Мы сняли купальную кабинку. Первыми переоделись женщины, потом – мужчины. Когда я вышел, Кэролайн с Нюш уже бежали к воде. Перед тем, как войти в море, они безотчетно подтянули края своих купальных костюмов, чтобы лучше прикрыть ягодицы.

Мы с Полем и Хорхе тоже пошли купаться. Всякий, кто читал Фрейда достаточно вдумчиво (а все «Серапионовы братья», конечно же, изучали его работы), когда входит в воду – в любую воду, – представляет себя метафорически погружающимся в глубину бессознательного. Я окунулся в зеленый сумрак, и у меня перехватило дыхание – вода была очень холодной. Я быстро всплыл на поверхность, и ко мне подплыла Кэролайн. Ее длинные темные волосы, упавшие на лицо, были похожи на черную вуаль. Она откинула их назад, и мы поцеловались. Ее губы были солеными и прохладными. Хорхе надул пляжный мяч, и мы с Кэролайн затеяли волейбол на мелководье. Мы резвились, как дети, под наблюдением нашего неулыбчивого аргентинца. Оливер с Галой остались на берегу. Было вполне очевидно, что Гала не любит море, и я подумал, что она поехала с нами в Брайтон лишь для того, чтобы быть рядом с Полем. Хотя я так и не понял, оставались ли они с Полем любовниками до сих пор. Гала сидела на гальке и с неодобрением поглядывала на нас своими незабываемо черными, глубоко посаженными глазами, знакомыми каждому по картинам ее знаменитого мужа. Оливер сидел рядом с ней, и через какое-то время Гала достала из сумки колоду Таро и предложила ему погадать. Мы наблюдали за тем, как она говорит и машет руками наподобие цыганки. Пару раз она указала на нас, но мы были достаточно далеко и не слышали, что она говорила, и я так и остался в неведении относительно будущего Оливера.