Персональный детектив - Владимир Валерьевич Покровский

торжественно восклицал он. – Это наука будущего! Нет, не так, так уже говорили, надо как-то… а, вот! Это наука прошлого, которая превратилась в искусство будущего! Так, стоп, опять непорядок. Где ж тогда настоящее?

– Эй! – крикнул Кублах изо всех сил возмущенно. – Что здесь происходит?!

– Ой! – не столько с испугом, сколько досадливо воскликнул тридэ. – Опять вы. Я думал, вы надолго ушли, в этом доме все уходят надолго.

С этими словами тридэ горестно всхлипнул и без всяких извинений исчез. Что-то булькнуло справа, на прикроватном столе. Не дожидаясь прихода паники, Кублах выскочил в коридор.

Может, оно и не было никакого бурления в доме Фальцетти, но уж точно все было не так в этом доме. Не так было с этим тридэ, хотя Дом доходчиво объяснил его появление, но Кублах, ничего в этом деле не понимая, интуитивно чувствовал, что и с объяснением что-то не то, да и тридэ не тот, какой-то уж очень издевательский и живой. Не так Дом разговаривал, как обычно: нервозность шла от этого разговора, разило прямо нервозностью, это был совсем незнакомый Дом. Не такой была даже потрясающая пустота дома Фальцетти, к которой Кублах так привык за те дни, что скрывался здесь от убийц, которая была уютной и располагающей, которой ему так не хватало все эти годы… да что годы – десятилетия! Десятилетия переполненности пространства. «Надо будет это запомнить, – подумал Кублах, – это хорошо сказано, это можно будет использовать в каком-нибудь политическом стекле». И тут же себя одернул: какое, к черту, стекло, когда здесь кровью пахнет, насилием, кровью и сумасшествием! Пустота, словом, тоже была другой, если и не враждебной, то уж явно не дружественной, пусть не мертвой, но и не живой тоже, чужой была эта новая пустота.

Джосика тоже не была исключением – вот, Джосика!

Кублах даже остановился, он обнаружил, что идет куда-то – бесцельно, однако с таким видом, будто целенаправленно.

Джосика! Он сразу должен был заметить, что в последние дни с ней происходит что-то не то. Она снова начала больше пить, но не это было странностью, это было ожидаемо, ей давно надо к Врачу, странным было то, что у них кончились чаепития.

Он привык к ним, чаепития стали для него почти обязательным ритуалом, а Джосика в последнее время стала ими манкировать. Дня за три до того, как он попытался покинуть дом, он чуть ли не силой утащил ее в комнату, которую для себя назвал «чайной»; она больше не заговаривала о предательстве, она вообще почти не говорила, просто сидела вялая, прихлебывая напиток, поглядывая на Кублаха странно, будто на незнакомца…

С ней явно происходит что-то не то!

Он шел все так же бесцельно, дом казался ему огромным лабиринтом – столько пространства просто не может уместиться в таком сравнительно небольшом здании, и это тоже было странно, и это тоже было не то. По пути он открывал каждую встреченную дверь, он все ждал, когда натолкнется на дверь запертую, но таких не было – каждая дверь послушно распадалась, как только он протягивал руку. И за каждой дверью его ждали пустые комнаты, комнаты с голыми стенами, полностью очищенные от мебели, одни квадратики на полу…

«Наверное, это Дом так прощается со своим хозяином, – подумал Кублах. – Нет Фальцетти, и его жилище стало скорлупкой, лишенной всякого содержания. Ах да, он же говорил что-то про отладку своих систем, наверное, это как-то связано с отладкой. Действительно, каждая комната пахла ремонтом, каждая комната готовилась к приему новых хозяев, но где ж их взять, столько новых хозяев?»

Единственной непустой комнатой оказалась чайная – там, опять лицом к окну, сидел давешний тридэ и вслух играл сам с собой в шахматы; чайный стол между тем отсутствовал. Кублах тут же отпрянул.

Вскоре он понял, что насчет пустоты немного поспешил – на глазах исчезала пустота в доме Фальцетти. Начали раздаваться звуки – одни постижению просто не поддавались, другие напоминали шарканье ног, потом кто-то стал ронять на пол металлический шар. Потом появились тридэ в дополнение к тому, с креслом и рюмкой: какая-то дама мимо прошелестела, но не Джосика точно, вдали прошла группа угрюмых мужчин в одинаковых серых комбинезонах с различными музыкальными инструментами в руках, главным образом духовыми; потом он чуть не наступил на огромную оранжевую змею – та угрожающе зашипела, и бросилась на него, и почему-то начала лаять, одновременно же и шипя. Это был самый простой, самый некондиционный тридэ, слепленный наверняка наспех – Кублах давно отскочил в сторону, а оранжевое чудовище продолжало с пугающей яростью набрасываться на то место, где уже никого не было.

О пустоте теперь и речи не шло – пространство стремительно заполнялось призраками, и это очень волновало. Он заорал:

– Дом, что происходит, в конце концов? Уйми ты, наконец, этих своих уродов!

Держа перед собой, словно предлагая, рюмку с оранжевым напитком, из-за угла вышел уже немного поднадоевший кресельный тридэ, и Кублах наконец увидел его лицо. Как он и подозревал, это было лицо Фальцетти, только очень старого и очень мертвого, с помятым ртом и вытекшими глазами; Кублах даже поморщился – он, как ни странно, безвкусицы на дух не переносил. Официальным голосом моторолы тридэ сказал:

– Иоахим, я еще раз приношу вам извинения за причиненные неудобства. В настоящий момент я не могу окончательно остановить то, что сейчас происходит в доме господина Фальцетти, но уже в ближайшее время я надеюсь восстановить статус-кво. Сейчас основной процент моего внимания направлен на отражение атаки сил зла, которые пытаются незаконно завладеть собственностью господина Фальцетти. Рад вам сообщить, что отражение проходит весьма успешно.

Кто-то вскрикнул за его спиной, кто-то захохотал.

– И когда ты планируешь закончить эту вакханалию? – скандально вопросил Кублах, но тридэ не ответил, проигнорировал – он уже удалялся прочь горделивой походкой, на ходу припадая к рюмке.

Кублах недоуменно пожал плечами и тоже заспешил – теперь он уже целенаправленно шел к Джосике, «потому что люди в таких случаях, – сказал он себе, – должны непременно держаться вместе».

Джосика, это Кублах помнил, обосновалась в комнате неподалеку от центрального входа, которую Фальцетти когда-то предназначил для приема гостей. Его, кстати, долгое время мучило некое топологическое несоответствие – он очень хорошо помнил, что, первый раз попав в Дом Фальцетти, он сразу же очутился в комнате Джосики, входная дверь вела прямо туда. Теперь та же комната, с тем же убранством, с тем же даже разбитым экраном для общения с моторолой располагалась левее и отдельного выхода в сад