Широкий Дол - Филиппа Грегори

В открытое окно до меня донесся ясный голос Селии.

– Вам не кажется, что ей еще рановато начинать ходить? – спросила она у Джона, выпрямляя усталую спину, ибо это весьма утомительное занятие – ходить за ручку с шустрым ребенком, еще плохо стоящим на ногах.

– Нет, что вы, – ответил Джон, останавливаясь рядом с Джулией. Потом он взял девочку сперва за одну цепкую ручонку, потом за другую и оторвал ее от Селии. Та отступила назад и заложила обе руки за спину, но Джулия на нее уже не смотрела: она с радостью восприняла появление новой поддержки и продолжила свое маленькое путешествие по садовым дорожкам, а Джон бережно склонялся над ней, заставляя идти ровнее.

– Если бы ей ножки припеленывали к дощечке, она бы не пошла лет до трех, а то и до четырех, – сказала Селия, наблюдая за неуверенными движениями девочки.

– Дети, как и любые молодые животные, сами прекрасно знают, что им нужно, – весело пояснил Джон. – Свивальник, конечно, может заставить ребенка находиться на одном месте. Но если ребенку с рождения дана свобода и он может сколько угодно брыкаться, он вырастает сильным и вполне даже в год может начать ходить.

– Но ей ведь это не вредно? Ножки у нее не станут кривыми? Она их не подвернет?

Джон улыбнулся и постарался ее успокоить:

– Что вы, Селия! Она сама знает, как быстро ей хочется ходить. Уверяю вас, эта девочка очень скоро будет еще более ловкой и сильной.

Селия в ответ радостно закивала и заметила:

– Как приятно снова видеть вас в саду! Тем более в такой чудесный день. И вы так подробно и понятно отвечаете на мои вопросы о Джулии. Надеюсь, Джон, вы скоро возобновите свою медицинскую практику? Вы ведь уже больше трех месяцев своих больных не посещаете.

Тень пробежала по лицу Джона, и он, глядя почему-то на Джулию, мягко ответил:

– Нет, дорогая Селия, боюсь, мне уже к медицинской практике не вернуться. Я утратил не только репутацию – я утратил возможность заниматься любимым делом, которое мне было дороже всего на свете. Широкий Дол всем нам слишком дорого обошелся – по разным, впрочем, причинам.

Я так и застыла, по-прежнему стоя у окна и слушая все это. Если их разговор станет еще более откровенным, мне придется его прервать, постучав пальцем по стеклу. Джон ступил сейчас на очень опасную тропу. Никак нельзя допустить, чтобы он со своими намеками и недосказанностями перешел вполне определенную тонкую грань. Они оба – каждый по отдельности – знают слишком много, и я не допущу, чтобы они сложили отдельные кусочки головоломки в единую картину.

– Но ведь вы больше не будете пить, не так ли? – ласково сказала Селия. – Вы же понимаете, как это плохо и для вас, и для моей милой бедняжки Беатрис. Вы же попробуете остановиться? Обещаете?

Джон внезапно выпрямился, и Джулия снова шлепнулась на попку, потянувшись за золотистым цветком хризантемы.

– Я обещаю, что попробую, – неуверенно сказал он. – Эти последние несколько месяцев я прожил, точно во сне. Мне все время кажется, что однажды утром я проснусь в постели рядом с Беатрис, беременной нашим сыном, и весь этот кошмар – мое отсутствие, ее внезапные роды, смерть моей тещи – развеется, как дым. Но потом мне приходится немного выпить, потому что я никак не могу поверить в реальность происходящего. И чем больше я пью, тем скорей убеждаюсь, что все это мне только кажется, что я по-прежнему счастлив, как и несколько месяцев назад.

Селия – вот уж странный флирт! – протянула ему руку и неожиданно твердо потребовала:

– Вы непременно попытаетесь перестать пить, мой дорогой брат! Вы ведь попытаетесь, правда?

И мой сломленный муж-пьяница поцеловал Селии руку и пообещал:

– Хорошо, я попробую. – Он наклонился, поднял Джулию, поставил на ножки и повел в сторону конюшенного двора.

И я окончательно поняла: он в моих руках.

Да, теперь Джон был в моих руках, потому что, как ручной жеребенок, льнул к Селии и ее дочке и ему была невероятно дорога и сама Селия, и вся та сентиментальная чепуха, которая составляет ее жизнь. Испытывая ко мне отвращение, пребывая в ужасе от меня, он инстинктивно тянулся к ней и был уже наполовину влюблен в нее – так истинно верующий с нежностью целует край одежды статуи Девы Марии. Любовь Селии к ее ребенку, ее ясноглазая честность, ее тепло и сдержанная нежность – все это поддерживало в Джоне желание жить в те минуты, когда ему казалось, что он сходит с ума, когда он страстно мечтал о смерти, будучи в отчаянии от того мира, где правлю я. И он стремился поскорее увидеть прелестные глаза Селии, согреться возле яркого светлого пламени ее чистоты.

Именно это и давало мне ключ к его душе. Пока Джон остается в усадьбе, пока он чувствует нежное, любовное отношение Селии, мне он повредить не сможет. Пока он ведет себя осторожно и держит свой рот на замке, желая пощадить Селию, это мне только на руку. Пока он благодарно целует Селии руки, он не станет наносить мне последнего, сокрушительного удара. Он влюблен, пусть немного, и, стало быть, уязвим. А я благодаря этому чувствую себя почти в безопасности.

Однако в связи с подобным развитием ситуации сама я стала более опасной. Я отнюдь не отличалась холодностью и была не из тех, кто легко отдает другим то, что любит или любил когда-то. Я никогда не забывала, что Селия однажды пригрозила увезти от меня Гарри. И это – когда он был моим любовником и мог бы все свое время проводить только со мной, но тратил время и нервы, пытаясь заставить ее лечь с ним в постель! И это – когда я для того, чтобы постоянно поддерживать отчуждение между ними, была вынуждена без конца менять обличье и плясать под дудку Гарри, превращая наши с ним отношения в пагубную для него привычку, в нечто такое, без чего он уже не сможет обходиться! Если бы еще в ранней юности, в школе, его не испортили, не изуродовали столь фатальным образом, я бы, наверное, не сумела удержать его от влияния Селии. Я прекрасно понимала, что я в сто раз красивее, чем она, и в сто раз сильнее. Но иной раз я забывала об этом, чувствуя, какая тихая, спокойная сила таится в ее душе, особенно когда она уверена, что правда и мораль на ее стороне. И я уже не могла быть уверена в том, что любой мужчина предпочтет меня, а не Селию, – я никак не могла забыть, с какой любовью Гарри смотрел на свою жену, когда мы вернулись из Франции.

И я знала, что никогда не прощу Селии того лета, хотя в то лето Гарри был мне совершенно безразличен и я целые дни проводила в обществе Джона, катаясь верхом, гуляя и танцуя. Я никогда не смогу забыть, что в то лето Селия без малейших усилий отняла у меня моего пылкого любовника.

А теперь еще и мой законный муж склоняется к ее руке, словно она – королева из романа, а он – влюбленный в нее рыцарь! Можно было, конечно, просто фыркнуть от легкого раздражения, видя, как прямо под моим окном разыгрывается эта, почти любовная, сцена. Или, напротив, можно было бы измерить глубину новой слабости Джона и подумать, как ею воспользоваться. Впрочем, этим-то я непременно воспользуюсь! И пусть я больше никаких чувств к Джону не питаю, его все же следует наказать за то, что он посмел обратить свой взор на Селию. Совершенно неважно, нужен он мне самой или нет. Я не желаю, чтобы мой муж полюбил другую женщину, и точка!