Любовь властелина - Альбер Коэн

Прижавшись лбом к стеклу и закрыв глаза, он представил, как она положила голову на широкую, гладкую грудь. И вот на своем благоуханном острове она уже его забыла! И вот с этим типом — те же поцелуи, что были в первые дни с ним! Еще более смелые поцелуи, климат располагает, с языком — чего уж там, на редкость похабные поцелуи! Он начал уже желать ее, когда, обернувшись, заметил, что несчастная бьется и рыдает, лежа на ковре.

Он поднял ее, положил на кровать, укрыл меховой шубкой, потому что зубы ее стучали. На цыпочках он прошел в ванную, вернулся с теплой грелкой и положил ее под шубку. Он потушил верхний свет, зажег ночнику изголовья, встал на колени возле кровати, не решился поцеловать ей руку, сказал шепотом, чтобы она позвала его, если ей что — то понадобится, и ушел, пристыженный, на цыпочках.

В гостиной, возле двери, которую он тихонько притворил, он стоял в темноте, потом ходил взад-вперед, отслеживая любой шум, размышляя об их несчастной жизни, куря сигареты, иногда прижимая раскаленный кончик к груди. Наконец он решился, осторожно открыл дверь, подошел к кровати, склонился над невинной бедняжкой, которая уснула и освободилась во сне от своего несчастья, над его женой, которую он заставил страдать, которая верила в него, над его очарованной танцовщицей из «Ритца», энтузиасткой, готовой поехать с ним на край света и жить с ним всю жизнь, над его наивной деткой, верящей в вечное счастье, над его худышкой. На коленях, с глазами, блестящими от слез, он тихо сидел над своей наивной девочкой, совсем ребенком вообще-то, своей женой, которую он заставил страдать. Никогда, никогда больше я не причиню тебе боль, сказал он ей про себя, изо всех сил я буду любить тебя, и ты будешь счастлива, вот увидишь.

LXXXIX

На следующее утро, меланхолически побрившись, он зажег сигарету, чтобы немного придать себе оптимизма, заставил себя улыбнуться, чтобы самому поверить, что решение найдено. Да, надо покончить с этой общественной жизнью, лезущей из всех дыр, которая невольно напоминает им, что они изгои, замурованные в своей любви. Если у них будет отдельное жилище вдали от людей — контраст с внешней жизнью исчезнет. В своем собственном мире, никого не видя, они не будут ни в ком нуждаться. И из этого жилища он сделает, постарается сделать святилище, где они смогут жить в атмосфере совершенной любви.

Абсурдно, но раз любовь открыта, нужно ее выпить и, самое главное, сделать ее счастливой, сказал он себе, врываясь к ней, как ветер, крутя на пальце четки, чтобы выглядеть решительным и бодрым. Он тут же расцеловал ей глаза, лоб и руки, чтобы передать ей свое приподнятое настроение, вселить надежду на лучшее.

— Привет тебе, мой ангел, моя любимая! Кончено, я выздоровел, больше никаких сцен, никогда никаких сцен! Начинаем новую жизнь, и слава Богу на небесах! И вот что еще, — сказал он, искусно разыгрывая радостное возбуждение, и взял ее за руки. — Послушай, ты бы хотела, чтобы у нас был свой дом? Тот, что недавно тебе понравился?

— В районе Бометт? Который сдавался?

— Да, любовь моя.

Она прижалась к нему, смеясь беззвучным радостным смехом — как тогда, в «Ритце». Свой дом для них двоих! И который, к тому же, так прекрасно называется: «Майская красавица». Он посмотрел на нее, растроганный: какая легкость на подъем, какой юный оптимизм. Она выскочила из кровати.

— Я сейчас же хочу его видеть! Постой, сначала в ванну. Иди, дорогой мой, вызови пока такси. Я быстро оденусь!

Когда такси остановилось возле «Майской красавицы», она была поражена, как прекрасна вилла, окруженная соснами, с чудесной лужайкой, спускающейся прямо в море. О, эти четыре кипариса! То и дело восторженно восклицая, она обошла вокруг этого чуда, бегом вернулась к нему, покрыла его руку поцелуями, упрекнула его, что он недостаточно восхищается, что он с недостаточным энтузиазмом повторяет, что «Майская красавица» воистину райское место, заявила, что уже чувствует себя здесь как дома, вслух прочла табличку на заборе. «Чтобы снять этот дом, обращайтесь к месье Симиану, нотариусу в Каннах». Она потянула его за руку, требуя идти быстрее, залезла в такси, стала целовать его манжеты. Изображая ту куколку из отеля «Роял», стала ныть, что хочет «Майскую красавицу», ня, «Майскую красавицу», ня, ня.

Все еще держа его за руку, она через ступеньку взлетела по лестнице, ведущей в контору нотариуса. Для нее не существовало ничего вокруг, кроме этой виллы, словно созданной для них. Она резко толкнула дверь в контору, вошла и сразу обратилась к самому старшему из служащих, заявив что хочет арендовать «Майскую красавицу». Старый клерк, длинный, похожий на копченого угря, в накладном целлулоидном воротничке, спросил, что это за «Майская красавица». Она объяснила, сказала, что им с мужем понравилась эта вилла и они хотели бы ее снять. Клерк покачал головой, и она ужаснулась. Неужели вилла уже снята?

— Я не знаю, мадам.

Они сели. «А что, если мы купим ее?» — шепнула она Солалю. Он не успел ответить, потому что на пороге своего кабинета показался сам месье Симиан, вылощенный и благоухающий, величественный, как древовидный папоротник. Он пропустил их в кабинет со сдержанной элегантностью, которая стяжала ему уважение сограждан — ровно до того дня, несколько лет спустя, когда он был обвинен в злоупотреблении доверием и мошенничестве. Она села перед столом в стиле ампир, слегка дрожа от возбуждения, достала карту местности и описала виллу в самых восторженных выражениях; молодой нотариус утвердительно кивал.

— Я сразу почувствовала себя там как дома, — повторила бедняжка. — (Она так счастлива, оживлена, и все потому, что вступила в отношения с кем-то кроме него, подумал Солаль.) — Четыре кипариса, которые растут по углам участка, просто чудо, — светски улыбнулась она. — (Совсем маленький адюльтер, подумал Солаль.) — Дом еще не снят, я надеюсь?

— Нет, пока мы ведем переговоры.

Солаль понял, какую игру тот затеял, но вмешиваться не стал. Он набивает цену, да и пусть. Несколько лишних банкнот за то, чтобы она могла пообщаться с кем-то еще, кроме метрдотеля и парикмахера, с кем-то почти ее круга — не такая уж дорогая цена. Давай, пользуйся, дорогая моя.

— Но ничего еще не подписано? — спросила она.

— Нет, однако люди, которые намерены снять виллу, — хорошие знакомые собственника.

Она захотела бросить какую-нибудь смелую фразу типа «дела есть дела», но не осмелилась и довольствовалась лишь фразой, что может предложить больше, чем те люди, ну, то есть немного больше. Он посмотрел на свою наивную девочку, которую так легко обвести вокруг пальца. Кто будет защищать ее, когда его уже не будет?

— У нас так не принято, мадам, — сказал нотариус нарочито холодно. — Цена, которую предложили те люди, сорок восемь тысяч франков в год. По совести, мы не можем просить у вас больше. Это реальная цена. — (Обычно он предлагает в два раза меньше, и клиенты все равно отказываются.) — Но те люди еще думают, сомневаются.

— Очень хорошо, — сказала она. — Но вам не кажется, что это дороговато?

— Нет, мадам.

— И вы уверены, что дом хорош со всех точек зрения? — спросила эта деловая женщина. — Потому что внутрь мы еще не заходили.

— Абсолютно уверен, мадам. — (Она вздохнула с облегчением, поняла, что надо брать быка за рога.)

— Мы согласны, — сказала она.

Нотариус поклонился, и она рассудила про себя, что, по сути дела, это не так уж дорого. Да во Франции вообще все дешево, нужно только делить все на шесть. Очень хорошо, дело в шляпе. Нотариус добавил, что ключ находится у управляющего, который живет неподалеку, на той же улице, дом номер двадцать, и он подпишет документы на аренду, естественно, нужно будет заранее внести плату за год вперед.

Управляющий оказался жирным многословным жуликом, на его столе лежали снаряд 75 калибра, портрет маршала Фоша и статуэтка Пречистой Девы, все эти вещи были предназначены внушать доверие клиентам. Нотариус уже позвонил ему, и он знал, с кем имеет дело. Пока немой и близорукий прислужник управляющего, сидящий напротив, в комнатке с низким закопченным потолком, каллиграфическим почерком записывал документ, сам управляющий битых четверть часа, употребляя массу различных терминов, рассказывал о всяких сложных юридических казусах, вовсе при этом не касающихся «Майской красавицы». Он заявил наконец, что, к несчастью для месье и мадам, их конкуренты позвонили и сказали, что согласны снять виллу за сорок восемь тысяч, месье Симиан просто еще не знал этого. Ну конечно, они же друзья владельца жилья. О Боже, прошептала она. Может быть, мы найдем способ уладить дело, добавил управляющий. Конкурентов сейчас уламывают, чтобы они заплатили еще и земельный налог, всего какие-то шесть тысяч франков. Бандит от недвижимости произнес большую сумму, задаваясь вопросом: такой непроницаемый вид мужа означает, что он законченный осел, или он припасает скандал на последний момент.