Лесной бродяга - Габриэль Ферри

— Слышишь, Хосе? — оживился Розбуа, взглянув на испанца повлажневшими глазами. — Слышишь!?

— Его лицо, — продолжал переводчик, дословно передавая речь индейца, — было бледно, как лунный отблеск на воде, но глаза сверкали, подобно светящимся жукам ночью в траве прерий.

— Да, да, — произнес канадец, — когда ты хочешь видеть храброго человека, смотри в его глаза, а не на его щеки!

— Но, — продолжал переводить Сверкающий Луч, — что означала бледность щек Молодого Воина Юга и огонь его глаз? То, что его плоть страдала от голода, но терзания внутренностей не дошли еще до его духа. Дух воина никогда не слабеет от страдания тела!

Канадец слишком долго жил среди индейцев, чтобы, подобно им, не ставить на первое место несокрушимое мужество. Дикая радость блестела в его глазах, когда он слушал похвалы индейца, расточаемые по адресу его дорогого мальчика.

— Молодой Воин Юга, — продолжал рассказчик, который, быть может, приписывал Фабиану свои собственные впечатления, — не смотрел на небо, отыскивая летящих орлов, своих друзей. Он смотрел в глубь самого себя и с улыбкой прислушивался к предсмертным крикам врагов, которых он успел убить!

— Положим, молодой человек не высказывал таких мыслей. Он хорошо знает своего старика… Но, — продолжал канадец обрывающимся голосом, — знает ли команч… на какое время… назначена казнь молодого воина?

— На то время, когда великий вождь Черная Птица соединится с Эль-Метисо в Развилке Красной реки!

— Вы оба устали! Дайте-ка мы погребем! — произнес канадец со вспыхнувшим взором. — Сейчас орел полетит по следам ястребов!

Под усилиями свежих гребцов пирога путешественников еще быстрее заскользила по воде.

Огромная тяжесть свалилась с сердца канадца: он знал теперь, что Фабиан жив и его казнь отложена до встречи Черной Птицы с метисом; он знал также, что отряд первого оставался позади них, что давало им возможность достигнуть первыми Развилки Красной реки. Однако метис мог тронуться с места скорее, чем он предполагал, и тем лишить их возможности напасть на него с некоторой надеждой на успех. Чтобы рассеять свои сомнения, старый охотник обратился к Сверкающему Лучу:

— Далеко ли отстоит Развилка Красной реки от Бизоньего озера?

— В расстоянии полумили!

— Что намерен делать метис у этого озера, где ты видел его следы?

— Он хочет сорвать Лилию Озера, которая живет в небесно-голубом вигваме! — отвечал индеец, и глаза его заблестели.

— Не понимаю: кто такая Лилия Озера?

— Лилия Озера, — пояснил индеец, стараясь скрыть блеск зрачков, — дочь белых!.. Она бела и прекрасна, как магнолия, которая полураскрывается утром и вполне распускается в полдень. Она прекраснее Вечерней Звезды, которая до сих пор казалась Сверкающему Лучу прекраснейшей из индейских девушек!

— Что же делает молодая девушка вдали от жилищ? — продолжал спрашивать канадец, не подозревая, что речь идет о той девушке, которая занимала столь важное место в сердце Фабиана. — Она там одна?

— Она там с отцом и еще тридцатью двумя охотниками за дикими лошадьми!

— Тридцать два охотника! Слышишь, Хосе? — радостно воскликнул канадец. — Про них именно и говорил дон Педро! Несомненно, там мы найдем его! Но ведь это выйдет шестьдесят индейцев с одной стороны и сорок или пятьдесят индейцев и белых с другой! — продолжал с воинственным задором Розбуа. — Да, много крови прольется у Развилки Красной реки! Мы с бою вызволим Фабиана и ударами прикладов раздробим черепа пиратам прерий!

— Нет, мы их распнем на кресте! — свирепо уточнил Хосе в порыве непримиримой ненависти к Кровавой Руке и его сыну. — Эти демоны не заслуживают лучшей участи!

Затем честный канадец, умевший больше любить, чем ненавидеть, и неумолимый испанец, одинаково способный к обоим чувствам, с новой энергией налегли на весла.

Между тем поверхность реки потемнела; берега ее начали сходиться, и уже шагах в ста река превращалась в узкий канал, осененный сплошным зеленым сводом деревьев, тесно переплетавшихся своими ветвями.

Последний пурпуровый луч заходящего солнца, пробившись в виде светящейся дорожки сквозь листву деревьев, играл еще в воде и постепенно гас в густеющей тени. Прежде чем войти в этот темный коридор, Сверкающий Луч сделал знак сидевшему рядом с ним воину, и оба они молча забрали весла из рук охотников, поспешивших приготовить свои карабины. Вскоре затем оба индейца издали крик, похожий на крик ласточек, когда последние летают над самой водой.

Через несколько мгновений пирога вошла под свод деревьев. Последний луч солнца, казалось, угас в реке. Наступил такой мрак, что в двух шагах едва можно было различать предметы.

— Если бы я не знал, что темнота иногда вызывает странный обман зрения, — сказал канадец, — то поклялся бы, что вижу там, в ветвях этого нависшего над водой дерева, человеческую фигуру!

Молодой команч остановил охотника, готового уже прицелиться.

— Орел и Пересмешник среди друзей! — заметил он. — Далеко перед ними мои воины охраняют их путь!

С этими словами Сверкающий Луч, приказав своему воину прекратить на минуту греблю, ударом весла круто повернул лодку к дереву, на которое недавно указывал канадец.

В то мгновение, как пирога слегка стукнулась бортом о дерево, вниз скользнула черная фигура, раздался толчок, и еще один индеец оказался рядом с молодым вождем. Это произошло прежде, чем охотники успели разобрать, в чем дело.

Новый пассажир произнес несколько слов, которых охотники не поняли, и смолк. Пирога продолжала идти сквозь мрак.

Через час повторилось то же самое: третий воин соскочил в лодку, которая могла, наконец, сделаться слишком тесной, если бы каждый час в нее садилось по пассажиру. Новоприбывший по обыкновению передал что-то молодому вождю на языке команчей. Но теперь оба индейца, вместо того чтобы продолжать грести, вынули весла из воды и предоставили лодке нестись по течению. Отсюда уже начинал слышаться глухой гул, разносившийся эхом под зеленым сводом коридора.

Вскоре шум усилился. Слышалось клокотание воды, разбивавшейся о мели. Мрак мешал пассажирам что-либо видеть впереди. Между тем их хрупкое суденышко начало медленно поворачиваться кругом, чему, однако, оба индейца не делали ни малейших попыток противиться. Таким образом, некоторое время лодка шла поперек, будучи обращена носом и кормой к берегам, а потом, приняв прежнее положение, продолжала нестись со все возрастающей скоростью. Вскоре, спускаясь как бы по наклонной плоскости вниз, она полетела с головокружительной быстротой. В самом деле, то был один из речных порогов, и индейцы предоставили самой лодке заботу пронести их через него. Одно мгновение вода кипела вокруг утлого судна, которое, казалось, неслось в облаке пены. Вдруг произошел мощный толчок, точно борта лодки треснули по швам, пирога резко наклонилась, затем снова выпрямилась.