Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова

столовый отсек и сел за отдалённый столик, вероятно, ожидая, когда доктор к нему присоединится. — А этому, — доктор указал на Рудольфа, — разрешаю дать пару штучек. Не больше! У них буквально у всех собачий аппетит, — что ни дай, всё проглотят, не чуя вкуса, да и благодарности не дождёшься. Сама же слышала, что сказал Арсений. А тебе, Рудольф, как моё новое изобретение — мой суп?

— Голод утоляет вполне сносно, — буркнул Рудольф. — Главное, чтобы живот потом не бурчал как вездеход.

— Бурчит от обжорства, поскольку все ингредиенты и прочие составляющие моих блюд тщательно выверены и сбалансированы. Умеренность во всём — вот залог здоровья человека! Видели? — он кивнул на Арсения и тихо сказал, — Слопал мой суп с такой жадностью, что даже облил себе рубашку, и за добавкой вернулся, а ещё ругается.

Нэя сделала реверанс вежливости, слегка нагнув голову и протянув к доктору ладони, чтобы принять его подарок. Он положил на них лёгкую коробочку и, не удержавшись, поцеловал Нэю чуть выше лба, в волосы, приблизившись к ней, — Наслаждайся, птичка-певунья, моим кулинарным творчеством. Ради тебя лишь и старался. — Свирепый взгляд Рудольфа доктор проигнорировал.

Она вышла с Рудольфом из столового отсека, держа его за руку, ощущая вину перед Арсением, перед Рудольфом, перед Тон-Атом, о котором следовало бы молчать, кто бы ни завёл о нём разговор. Коробку нёс Рудольф, попутно опустошая её содержимое, — Неплохо, неплохо варганит наш седовласый врач-стряпуха, что говорит о его универсальном таланте и добром нраве. Поскольку давно известно, что злые не умеют вкусно готовить. Да и таланты иссыхают в чёрствых душах.

— Я тут вспомнила, что в то время, когда мы были с тобою в ссоре, я часто видела Арсения в лесу. Он любил гулять в сумерках, как и я. У него был похожий длинный плащ, как у тебя, и вообще он похож по своей фигуре, если издали. Однажды он встал невдалеке от меня и смотрел настолько безумными глазами, в которых было столько тоски… я не сразу поняла, что он не ты! А вначале приняла его за тебя. Темно же было. Я почти приблизилась, но поняла, что он меня не отделяет от общего фона, не узнаёт даже. Да ведь он меня и не знал. Мне стало страшно. Я решила, что у меня галлюцинации, побежала от него…

— Не он это был, — перебил её Рудольф, — а я тебя отслеживал. Ты же, как зверушка, настолько стремительно убегала и исчезала, что бухнуться перед тобою на колени в лесную грязь, как я и хотел, мне так и не пришлось. Арсений никогда там не гулял и не гуляет на поверхности принципиально. Он жуткий нелюдим и гуляет только в горах. Ты рада моему откровению? А то ты что-то расстроилась.

— Да и есть от чего! Такого наболтал… Псих какой-то.

— Я же говорю, он искатель. Искатель конфликтов, хотя, вроде, добряк и всем друг. Искатель крылатых иллюзий в горах, где, то ногу сломает, то голову ушибёт, то отравится чем-то едва не до смерти, попав в какую-нибудь ядовитую расщелину. Вот так однажды он и прибыл из горных странствий, полностью вышибленный из состояния физической и психической нормы. Всё талдычил, что какой-то старец в багровом плаще сбил! Дистанционно! Каким-то кристаллом наш звездолёт «Финист»! Так уж на него подействовала та трагедия, что пришлось доктору Франку — нашему специалисту по человеческим душам душу Арсения от вывиха выправлять. Да и всем нашим врачам, благодаря ему, постоянная практика, а то точно, квалификацию бы давно потеряли. Вот он тебя и вплёл в свой давно прошлый бред, поскольку ты сильно его впечатлила. В чём я не сомневаюсь нисколько. Как он помнит о какой-то встрече у какой-то лавки старьёвщика, где ты зачем-то была. Может, и проходила мимо, а уж искатель грёз и приключений сразу тебя пристроил в свою коллекцию артефактов. Он же не артефакты коллекционирует, а собственные миражи!

— А какую девушку он ищет?

— Он ищет ту, кого сам же и предал, ищет сына, которого у него нет.

— Наверное, так произошло из-за какого-то несчастливого стечения не лучших обстоятельств, от нелепого недоразумения, раз он страдает, — Нэе внезапно стало жалко Арсения, — Он, действительно, очень добрый. Я это почувствовала. Наверное, такое может произойти и с не самым плохим человеком…

— С плохим может. С лучшим нет. Со мною точно такого не произойдёт! — ответил он.

— Разве ты лучший из всех возможных вариантов человека? — спросила она.

— Разве для тебя не так? — ответил он.

— А я для тебя? — спросила она.

— А мне никто и не предоставил тут широкого выбора этих самых вариантов. Взял, что было в доступе, — ответил он.

— Ну, спасибо за откровенность. Значит, не лучшая? — спросила она.

— А я ни с кем тебя и не сравниваю. Я просто живу и радуюсь, если есть чему. Рефлексия это по части Арсения, — ответил он и обнял её, — Ты же мне не веришь? Ты же отлично знаешь, что ты моя отрада, моя драгоценная находка, немыслимая ценность, обесценившая всю мою прежнюю коллекцию, собранную за всю мою прежнюю жизнь…

— Ты больше не коллекционер?

— Коллекции собирают от пустоты и неудовлетворённости, а я заполнен тобой от самого низа до самого доступного мне верха…

Она повисла на нём, уже зная, что не оставит его до следующего уже дня, да он и сам не отпустит. И даже в своём самозабвенном счастье, она помнила о Лате, о просроченном заказе, — наряд привереды так и не был доведён до завершения, — и опасалась, что та непременно подерётся с Элей и на пару они разгромят её «Мечту».

Праздничное платье, подаренное пасмурным утром

В это же утро Антон видел сон. Приснилась та рыбка из прежних сновидений. Она также плавала, мерцая и серебрясь, и ласкалась как девушка, а не как рыбка. Он понимал, что это Икринка, её игра, ждал, когда она вынырнет и превратится в девушку окончательно. Но блеснуло тонким и рассекающим пространство лучом, нечто вроде лески, и никого уже не было, никакой русалки. «Я как маленький», — сказал он сам себе, — «вижу сны и страдаю, если они плохие». Она спала рядом, и никто не ловил её ни на какую подлую блесну. Он погладил её кожу. Не мираж и не русалка в чешуе, пусть и серебряной, а живая и любимая. Подлинная.

Пробегая по давно заброшенной дорожке, увидел на бревне в заповедном углу Нэю. Она любила там прятаться от всех. Она изменилась, в том смысле, что уже не наряжалась как прежде. Одежда была