11/22/63 - Стивен Кинг

Меня это порадовало, но только потому, что мы могли говорить на эту безумную тему как более-менее здравомыслящие люди. Впрочем, его чувства не так уж меня и волновали. Я все равно собирался сделать то, что должен.

– Как вас зовут?

– Зак Ланг. Родом из Сиэтла.

– Сиэтла какого года?

– Этот вопрос не имеет отношения к нашему текущему разговору.

– Пребывание здесь причиняет вам боль, да?

– Да. Моя психика долго не выдержит, если я не вернусь назад. И последствия останутся навсегда. Среди таких, как я, высок процент самоубийств, Джейк. Очень высок. Люди – а мы люди, не сверхъестественные существа, если вы вдруг так решили – не способны держать в голове множество нитей реальности. Это тебе не использование собственного воображения. Совсем нет. Нас, конечно, готовят, но мы чувствуем, как все это разъедает разум. Будто кислота.

– То есть каждое путешествие полностью на ноль не сбрасывается.

– Да и нет. Оно оставляет налет. Всякий раз, когда ваш друг-повар...

– Его звали Эл.

– Да, наверное, я это знал, но моя память начала давать слабину. Как при болезни Альцгеймера, только это не Альцгеймер. Все потому, что мозг пытается увязать эти наслоения реальностей. Нити создают множественные образы будущего. Некоторые – ясные, большинство – смутные. Потому-то Кайл и думал, что вас зовут Джимла. Он, наверное, слышал это имя, продвигаясь вдоль одной из нитей.

Он его не слышал, подумал я. Видел в каком-то путешествии по нити. На рекламном щите в Техасе. Может, и моими глазами.

– Вы не знаете, какой вы счастливчик, Джейк. Для вас путешествовать во времени так просто.

Не так и просто, подумал я. Вслух сказал:

– Возникают парадоксы. Самые разные. Или нет?

– Нет, это неправильное слово. Речь о налете. Разве я вам не сказал? – Чувствовалось, что точно он не знает. – Налет засоряет машину. И со временем наступает момент, когда она... останавливается.

Я подумал о взорвавшемся двигателе «Студебекера», который мы с Сейди украли.

– Новые и новые покупки мяса в пятьдесят восьмом году – не такая уж беда, – продолжил Зак Ланг. – Да, некоторые проблемы это вызывало, но вполне терпимые. Потом начались большие изменения. И спасение Кеннеди – самое большое из всех.

Я попытался заговорить, но не смог.

– Вы начинаете понимать?

Не совсем, только в общих чертах, но уже чертовски перепугался. Будущее висело на нитях. Как кукла-марионетка. Святой Боже.

– Землетрясение... его вызвал я. Когда спас Кеннеди, я... что? Разорвал пространственно-временной континуум? – Фраза прозвучала не глупо. Наоборот; Прозвучала очень веско. У меня заболела голова.

– Вам нужно вернуться, Джейк, – мягко сказал он. – Вам нужно вернуться и увидеть своими глазами, что вы наделали. Что принесла ваша тяжелая и, несомненно, обусловленная добрыми намерениями работа.

Я промолчал. Прежде меня тревожило возвращение, но теперь я начал его бояться. И разве существовала более зловещая фраза, чем вам нужно увидеть своими глазами, что вы наделали ? С ходу я придумать не мог.

– Идите. Посмотрите. Проведите там немного времени. Но только немного. Если это не поправить сразу, случится катастрофа.

– Большая?

Он ответил спокойным, ровным голосом.

– Она может уничтожить все.

– Планету? Солнечную систему? – Я оперся рукой о стену сушильного сарая, чтобы устоять на ногах. – Галактику? Вселенную?

– Больше. – Он выдержал паузу, чтобы убедиться, что я его понимаю. Карточка под лентой начала переливаться, стала желтой, вновь зеленой. – Саму реальность.

6

Я подошел к цепи. Табличка с надписью «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ДО ЗАВЕРШЕНИЯ РЕМОНТА СТОЧНОЙ ТРУБЫ» поскрипывала, раскачиваясь на ветру. Оглянулся на Зака Ланга, пришельца из неведомо какого времени. Он бесстрастно смотрел на меня, полы длинного пальто бились о голени.

– Ланг. Эти гармонии... Я вызвал их все. Да?

Он вроде бы кивнул. Точно я сказать не могу.

Прошлое боролось с изменением, потому что оно уничтожало будущее. Изменение создавало...

Я подумал о старом рекламном ролике аудиокассеты «Меморекс». В нем показывался хрустальный бокал, который разрушали звуковые колебания. Гармонические колебания.

– И с каждым изменением, которое мне удавалось привнести, эти колебаний усиливались. В этом настоящая опасность, так? Эти гребаные гармонические колебания?

Ответа я не получил. Возможно, он знал, но забыл. Возможно, и не знал.

Спокойно, сказал я себе... как и пятью годами раньше, когда в моих волосах еще не появились первые нити седины. Спокойно.

Я нырнул под цепь, и мое левое колено запротестовало. Потом несколько мгновений постоял рядом с высокой зеленой стеной сушильного сарая, поднимавшейся по левую руку. На этот раз кусок бетона не отмечал начала невидимой лестницы. Как далеко от цепи она находилась? Я не мог вспомнить.

Я двинулся медленно, медленно, скребя подошвами по растрескавшемуся бетону. Шурш, шурш, говорили плоскопрядильные станки... а потом, после шестого шага, и седьмого, слова изменились: Слишком далеко, слишком далеко. Я сделал еще шаг. И еще. Скоро добрался бы до дальнего конца сушильного сарая и снова вышел бы во двор. «Кроличья нора» исчезла. Пузырь лопнул.

Новый шаг, и я, хоть и не наткнулся на ступеньку, увидел, что моя нога раздвоилась. Она стояла и на бетоне, и одновременно на грязном зеленом линолеуме. Еще шаг, и раздвоился уже весь я. Большая часть моего тела находилась рядом с сушильным сараем фабрики Ворамбо в 1963 году, но остальное оказалось где-то еще, и отнюдь не в кладовке «Закусочной Эла».

А если я выйду из «кроличьей норы» не в Мэне, даже не на Земле, а в каком-то другом странном измерении? В каком-то месте с немыслимым красным небом и воздухом, который отравит мои легкие и остановит сердце?

Я оглянулся, увидел Лонга в длинном пальто, полы которого трепал ветер. Его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным. Ты предоставлен сам себе, казалось, говорило оно. Я ничего не могу для тебя сделать.

Оно все говорило правильно, но, не попав в Страну настоящего, я не мог вернуться в Страну прошлого. И Сейди навсегда осталась бы мертвой.

Я закрыл глаза и продвинулся еще на шаг. Внезапно почувствовал слабый запах аммиака и какой-то другой, более неприятный. После того как ты пересек полстраны, сидя в глубине автобуса «Грейхаунд», этот второй запах узнавался безошибочно. Так пахло в туалетной кабинке, и для избавления от этого запаха требовалось более сильное средство, чем освежитель воздуха «Глейд».

По-прежнему не открывая глаз, я снова шагнул вперед, и в голове раздался странный хлопок. Я открыл глаза. И оказался в маленьком, грязном туалете. Унитаза не было. Он него осталась лишь черная дыра. В дальнем углу лежала древняя дезодорирующая таблетка, из ярко-синей ставшая тускло-серой. По ней взад-вперед бегали муравьи. Угол, в котором я появился, отгораживали картонные коробки с пустыми бутылками и банками. Они напомнили мне снайперское гнездо Ли.

Я отодвинул пару коробок и направился к двери. Потом вернулся, поставил коробки на место. Не имело смысла облегчать кому-либо путь к «кроличьей норе». Мало ли кто мог случайно набрести на нее. Позаботившись об этом, я вышел из туалета, обратно в 2011 год.

7

В последний раз я уходил через «кроличью нору» в глубоком сумраке, и, само собой, вышел из нее в той же темноте, всего лишь на две минуты позже. За эти две минуты изменилось многое, я это мог разглядеть и без дневного света. За последние сорок восемь лет фабрика сгорела. От нее осталась часть закопченных стен, упавшая дымовая труба (напомнившая мне – естественно – дымовую трубу, которую я видел в Дерри, на месте металлургического завода Китчнера) и несколько груд кирпича. Никаких следов «Уютного уголка Мэна», «Л. Л. Бина» или других магазинов. Только сгоревшие развалины фабрики на берегу Андроскоггина. Ничего больше.

В пятилетнюю экспедицию по спасению Кеннеди я отправлялся достаточно прохладным июньским вечером. Теперь же меня встретила жуткая жара. Я снял дубленку, купленную в Оберне, и бросил в дурно пахнущую туалетную комнату. Когда закрыл дверь, увидел на ней табличку: «ТУАЛЕТОМ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО!!! ПРОРВАНА СТОЧНАЯ ТРУБА!!!»

Молодые красавцы президенты умирали, и молодые красавцы президенты жили, красивые молодые женщины жили, а потом умирали, но прорванные сточные трубы под двором старой фабрики Ворамбо существовали, похоже, вечно.

И цепь я увидел. Пошел к ней вдоль грязной стены из шлакоблоков, которая заменила стену сушильного сарая. Когда нырнул под цепь и вышел к фасаду, выяснилось, что это заброшенный магазинчик товаров повседневного спроса, который назывался «Быстро и дешево». Окна были разбиты, полки вынесены. Остались лишь стены, пол да потолок. У дальней стены тлела лампочка аварийного освещения: аккумулятор находился на последнем издыхании и гудел, как умирающая муха, бьющаяся о стекло. На полу кто-то написал баллончиком с краской одно предложение, и света едва хватило для того, чтобы его прочесть: «УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА, ПАКИСТАНСКИЙ УБЛЮДОК».