Николай II (Том II) - А. Сахаров (редактор)

– Этот Бубликов пишет: «…занял сего числа министерство»… Как будто захватил германскую крепость Кенигсберг! – с горечью вымолвил Николай. С гнетущим чувством он отвернулся к окну, где среди белой пустыни не проплывало ни одного огонька. Растерянный Воейков понял, что Государь хочет остаться один.

«Какие-то бубликовы занимают министерства, а я целый день мчусь в пустоте… Наверное, не случайно Алексеев и Лукомский задержали меня в Могилёве на несколько решающих часов, а изменник Гурко не выполнил моего приказа ввести конную гвардию с Северного фронта в Петроград!.. Зачем я не освободился раньше от этой змеи Алексеева, согретой у меня на груди?.. Ведь мог же поставить вместо него хотя бы Брусилова… Или, на худой конец, Рузского… Всё было бы надёжнее, чем заговорщики в Ставке… При таком обороте событий, когда в Петрограде взбунтовались войска, а в Ставке власть в руках заговорщиков, придётся, пожалуй, пойти несколько дальше и дать в руки «общественности» дело формирования правительства целиком… Но надо найти опору в войсках… Отправлены ли полки с Северного фронта против бунтовщиков?.. Почему ничего не слышно о Николае Иудовиче с его Георгиевским батальоном?.. Ведь он должен быть уже поблизости от Царского Села!.. Бедная Аликс!.. Как она там одна!»

Вдруг что-то словно ударило в сердце Николая. Он оборотился на киот с иконами, где теплилась лампада под иконами Святой Троицы, Спасителя, Богородицы и Николая Чудотворца.

«Господи! Что это я – всё войска, войска, подавление бунта!… Ведь это значит, что одни русские люди будут стрелять в других русских людей!.. Прольётся много крови!.. Ради чего?.. Ради того, чтобы я сохранил право выбирать, назначать и отставлять министров?! Убивать простых русских людей для того, чтобы бесконечно тасовать колоду, в которой почти не осталось карт высоких достоинств?! Кровь на войне, кровь в столице… Господи! Помоги мне и наставь меня!.. Как спасти Россию без крови?! Божья Матерь! Спаси и помилуй русский народ! Убереги его от бесовского наваждения кровавой революции!.. Я готов отдать всю власть, только бы не было крови!.. Господи, Ты знаешь, что я никогда не алкал власти, никогда не цеплялся за неё, хотя Ты и вручил её Моему роду!.. Ради блага России я готов отдать не только власть, но и жизнь… Вразуми меня, Господи!..»

Лики с икон холодно смотрели на Императора, не подавая ему никакого знака. Ровно стоял огонёк лампады, сверху жёлто-оранжевый, а у основания – голубой.

Николай вернулся в своё любимое кресло, в котором много часов провёл за чтением книг. Крытые зелёным шёлком стены купе не утомляли глаз, но откуда-то на царя навалилась небывалая апатия. Поезд всё-таки мчался через белые снега, залитые мертвенным светом луны. Всё небо было усеяно крупными холодными звёздами. Мысль царя словно деревенела на этом вселенском холоде. Время остановилось для Николая, но настенные часы в морском латунном корпусе рядом с таким же барометром продолжали быстро двигать свои стрелки по кругу.

У Николая не было сил идти и прилечь на постель. Он так и сидел в кресле, почти разбитый своими мыслями о крови, неизбежной при подавлении восстания, о слабых и бездарных людях из Государственной думы, хитро подобравшихся к самым вершинам власти, которая им совсем не по плечу и принесёт России только горе и страдания. Он ощущал огромную усталость, новые опасности впереди и нежелание ради власти пролить кровь обманутых клеветниками и смутьянами людей. Мысли об измене, свившей гнездо в Его Ставке и захватившей часть генералов Его любимой армии, которым Он так безгранично доверял, добавляли яду в его апатию. В эту ночь впервые у него забрезжила мысль об отречении от престола и простой жизни в качестве частного лица с дорогой Семьёй в Ливадии или в одном из удельных имений в Костромской губернии, откуда вышли Его предки…

85

В своём отрешённом от мира состоянии Государь не заметил короткой остановки поезда на станции Бологое, где профессору Фёдорову генерал Дубенский из свитского поезда, следовавшего часом раньше, передал письмо для Воейкова. Карандашом, скорописью генерал-историограф писал о том, что, по сведениям, полученным офицерами железнодорожного полка, в Петрограде продолжает геройски сопротивляться горсть верных солдат и особенно юнкера Николаевского кавалерийского училища, что много офицеров убито, а станции Любань и Тосно впереди литерных поездов заняты кучками революционеров с пулемётами. Какой-то поручик Греков, комендант Николаевского вокзала, телеграфно приказывал по всем станциям направить царский поезд не в Царское Село, а на Николаевский вокзал. Генерал Дубенский советовал сразу из Бологого повернуть на Псков через станцию Дно, чтобы в штабе Северного фронта, у генерала Рузского, спокойно прояснить обстановку и принять решение.

Дворцовый комендант не стал докладывать Государю это письмо, а отправил в свитский поезд телеграфное указание: «Во что бы то ни стало пробираться в Царское Село». Это собственное мнение пустого Воейкова стоило потери ещё нескольких часов…

Около трёх ночи царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера. В синих вагонах все спали, светились только два окна кабинета Императора. На запасном пути стоял, сверкая огнями, свитский поезд, который должен был быть по крайней мере в часе езды от Малой Вишеры к Петрограду. Освещённый перрон у главного пути был оцеплен усиленными караулами собственного Его Величества железнодорожного полка. Командир полка генерал Цабель, следовавший в свитском поезде, вместе с генералом Дубенским стоял посреди перрона и ждал «Литерный А». Он уже отдал приказ своим офицерам занять диспетчерскую и дежурную комнаты, телеграфное отделение, прервать связь с Петроградом. Генерал действовал строго по инструкции, поскольку во время остановки в Малой Вишере в его вагон буквально ворвался поручик железнодорожного полка, бежавший на дрезине со следующей по маршруту станции – Любань. Он доложил командиру, что роты солдат лейб-гвардии Литовского полка с пулемётами уже сняли с постов людей железнодорожного полка на вокзалах Любани и Тосно и что он едва мог выехать на дрезине навстречу литерным поездам, чтобы доложить о случившемся.

Когда вагоны царского состава остановились, Цабель ключами постучал в тёмное окно, за которым было купе дежурного флигель-адъютанта. Из-за занавески высунулась заспанная и всклокоченная голова Киры Нарышкина. Через три минуты он уже был на платформе, в шинели и фуражке.

– Где же дворцовый комендант? – спросил генерал Цабель.

– Все в поезде спят… – широко открыл удивлённые глаза тугодум Нарышкин и замолчал.

Цабель и Дубенский вошли в вагон, где было купе Воейкова, и постучались к нему. Дворцовый комендант сладко спал.

– Господи! Вот завидное спокойствие дурака! Спать почти под дулами пулемётов! – возмутился генерал-историк и пошёл будить своего друга профессора Фёдорова. Тот, оказывается, уже проснулся и оделся. Все вместе вышли на перрон. Вскоре к ним присоединились флаг-капитан Нилов, герцог Лейхтенбергский, флигель-адъютант Мордвинов. Нилов, узнав о сути дела, принялся морскими словами ругать Воейкова. Но порядок, по которому докладывать Государю в пути должен был дворцовый комендант, всё же не был нарушен. Маленький адмирал перемежал свои проклятья ставшей у него в последние дни обычной присказкой: «Все висеть будем на фонарях!..»

Позёвывая со сна и покряхтывая, спустился на платформу и источник раздражения Нилова. Долговязые господа в серых военных пальто и маленького роста адмирал в чёрном морском окружили коротышку Воейкова и заговорили все разом.

– Ничего не разберу! – отмахнулся от них дворцовый комендант. – Говорите кто-нибудь один!

Генерал Цабель коротко и ясно доложил. Генерал-историк дополнил предложением вернуться в Бологое, а оттуда повернуть на Псков, чтобы быть ближе к Петрограду и в гуще войск Северного фронта, верных Императору.

Обсуждая варианты, подошли к Императорскому вагону, вызвали камердинера Государя Тетерятникова.

– Его Величество не спят, – коротко сообщил он.

Воейков вошёл в салон-вагон Государя. Во тьме, не зажигая огня, в полосе света от открытой двери в кабинет у окна стоял Николай.

– Что случилось? – отрешённо спросил он.

– Ваше Величество! В Царское Село невозможно проехать через Тосно, станция захвачена мятежниками…

– Как же поедем?

– Можно от Бологого через Дно и Псков…

– Хорошо, поедем через Бологое на Дно… – Государь заметил вдруг, что название станции, куда пойдёт его поезд, звучит мрачно двусмысленно. Лёгкая судорога нервной реакции передёрнула его.

Воейков, не столь тонко чувствующий язык, как Николай, ничего не заметил и повторил распоряжение:

– Поедем на Бологое, Дно и Псков…