Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

независимый от него человек, и как доктор наук (сам Ачкасов был только кандидатом), и как авторитет в своем деле, вынужден был прекратить атаку. Зато он тут же попытался получить сатисфакцию, набросившись с какими-то несуразными и грубыми обвинениями на Данилова. Михаил мгновенно сообразил две вещи: во-первых, Ачкасов избегает обрушить обвинение на Горского в расчете на то, что тот вообще в данном случае не вмешается в расправу над своим подчиненным и, значит, что истинной целью заместителя директора было вбить клин в состав союзников, разобщить их и тем самым обеспечить для себя лучшую управляемость чересчур независимыми интеллектуалами; во-вторых, что самолюбивый Данилов взорвется и, невзирая на опасные последствия, даст Ачкасову ответ, который тот не забудет, а это уже было чревато уходом Данилова из института. Ни того, ни другого допустить было нельзя. Резким выпадом в адрес Ачкасова Михаил вынудил его оставить Данилова и заняться собой. Они крупно поговорили. На угрозы заместителя директора Михаил отвечал контругрозами, зная не только о трусости противника, но и многих его грехах, за которые пришлось бы отвечать в случае, если бы скандал продолжил серьезно разрастаться. Это подействовало. Покричав еще некоторое время, Ачкасов отпустил их. Разгоряченные и возмущенные, они вышли из кабинета и решили пройтись по улице, чтобы побыстрее остыть. Они все еще чувствовали себя в пылу острой дискуссии, и Данилов по дороге нет-нет, да и повторял, не скрывая удивления: «Нет, но Михаил-то Николаевич, каков? А?» В его риторическом вопросе, в особенности в «А?», легко читалось истинное мнение Михаила Петровича о своем непосредственном начальнике Горском, которого он придерживался до сегодняшнего столкновения с Ачкасовым. Вроде бы неглупый человек, однако, для него важнее всего оставаться начальником отдела, не важно, какого. Поэтому он не будет рисковать своей карьерой и не вступится ни в защиту своих подчиненных, ни в защиту принципов. Неожиданно для себя Данилов убедился в обратном. С этого момента, собственно, и началась настоящая доверительность в их отношениях друг с другом. Она не прекратилась и через десятилетия, хотя их работа в составе триумвирата продолжалась лишь в течение трех лет. После одобрения проекта в высших инстанциях надо было развертывать фронт работ по реализации масштабной программы. Однако ни дополнительных денег, ни «численности» для кадрового обеспечения предусмотренных работ правительственные органы и не думали давать. Отвечать за срыв выполнения программы Михаилу не улыбалось, хотя в подобном положении оказывался не только его коллектив, но и многие другие, участвующие в так называемом координационном плане работ по созданию автоматизированной системы научно-технической информации страны. Партийное руководство не жалело финансовых средств и других ресурсов только для вооружений и подготовки к будущей войне за мировое господство, целью которой было установление коммунистической власти в планетарном масштабе. Скудные средства для поддержания работ по созданию всевозможных единых и общесоюзных систем отпускались фактически в основном на поддержание демагогии вокруг них. Бедная страна с бедными гражданами не могла кредитовать одновременно и военно-промышленный комплекс, и гражданские проекты более скромного порядка. Однако это не означало, что за срыв этих проектов никому не придется отвечать. Поэтому Михаил, предварительно уведомив своих партнеров, начал поиски новой работы. Возможно, он бы с этим и не спешил, если бы ему до смерти не надоело сражаться с психопатом Ачкасовым и его хамством. Основные издержки общения с этим изобретательным садистом Михаил принимал на себя. Их нельзя было продолжать нести дальше. Когда появилась возможность перейти во вновь образованный межотраслевой научно-информационный центр Антипова, Михаил Горский предложил Михаилу Данилову перейти туда вместе, но Михаил Петрович отказался, мотивируя это тем, что не хочет связываться ни с закрытыми учреждениями, ни с секретной тематикой. Тогда Горский принял меры к тому, чтобы его преемником назначили именно Данилова, а не кого-то еще. На этом их отношения не прекратились. Позиции их на профессиональном поприще, равно как и интересы, остались прежними, просто теперь они били в одну точку с разных сторон. Влэдуц оставался в институте в качестве научного руководителя проблемы почти до той поры, когда принял решение эмигрировать в Соединенные Штаты Америки. Что толкнуло его совершить второй эмигрантский акт в своей жизни? Первым явился отъезд из Румынии, где Чаушеску своей властью установил новые порядки в деле создания гнетущей социальной атмосферы. Влэдуц принадлежал к румынским гражданам из числа венгров, к которым власть была особенно неравнодушна. К тому же он был из семьи коммунистов со своими, хоть и левыми, но либеральными убеждениями, которые еще во времена, предшествовавшие ликвидации монархии, придерживались иллюзии, что коммунизм совместим с либерализмом (правда, когда монархию ликвидировали и короля Михая выдворили из страны, последние иллюзии у них исчезли, а это было еще задолго до воцарения Чаушеску). Но и у отпрыска этой румыно-венгерской семьи, долгое время исповедовавшей веру в благопристойный коммунизм, то есть у самого Георге Влэдуца, видно, было еще много романтического тумана в голове, если незадолго до отъезда в Штаты он признался, что живя в Румынии, имел возможность сразу эмигрировать и в Америку, не только в Советский Союз, но о тогдашнем ошибочном выборе все равно не жалеет, ибо, окажись он сразу в Америке, все же мог бы сомневаться в правильности такого выбора. Зато после жизни в Советском Союзе все сомнения и колебания отпадали окончательно. Тем не менее, не все в советской действительности оказалось плохо для него. На молодого способного ученого-химика обратил внимание не кто-нибудь, а сам тогдашний президент академии наук СССР и тоже химик академик Несмеянов. Он взял Влэдуца под свое крыло, исхлопотал для него советское гражданство и способствовал быстрой защите обеих диссертаций – кандидатской и докторской. Вот с жильем было хуже. Но, в конце концов, он получил хорошую квартиру в академическом доме, куда и вселился с женой и сыном. Но… но к тому времени он как раз разлюбил жену и связал свою судьбу с другой дамой, однако раздобыть новую квартиру для жизни со своей новой избранницей оказалось проще уже в Соединенных Штатах, отнюдь не в СССР. Конечно, это был не единственный довод для переезда в Америку, возможно, далеко не главный, но все равно настолько немаловажный, что можно было не сомневаться – хроническая бездомность тоже выталкивала туда, где можно было работать в полную силу для своего же блага, а не коптить небо на работе из-за скудости государства и отвратительно ограниченного в воззрениях высокого начальства. Влэдуц отбывал в Америку совсем не очертя голову. Предварительно он договорился о работе в знаменитой информационной службе «Chemical Abstacts Service» (CAS) с побывавшим в Москве ее главой доктором Бейкером. О лучшей работе нельзя было и мечтать – как говорится, с какой стороны ни взглянуть – все по специальности: тут тебе сразу и химия, и информатика, и знаменитая богатая фирма, издающая рефераты работ по химии для всего мира. У самого же Влэдуца за плечами были работы не только по вопросам документального поиска, но и фактографического. Его докторская диссертация называлась: «Информационно-поисковая система (ИПС) «Фтор». Подобное трудоустройство обещало автоматически разрешить все житейские проблемы в Новом Свете: с жильем в Филадельфии, где размещалась фирма, с высшим образованием падчерицы, с переездом в Америку родителей новой жены – короче – буквально со всем.

И только два с лишним десятилетия спустя Михаил Горский случайно узнал от общей с Влэдуцем знакомой, что сначала его американская жизнь складывалась далеко не идиллически. Ему старательно вменяли в вину его бывшее членство как в компартии Румынии, так и в КПСС. Доказать тамошним блюстителям чистоты американского либерализма, что без членства в компартии даже научную карьеру делать всерьез было невозможно, он, естественно, никому не сумел. Тем более, что и достославный доктор Бейкер, видимо, по зрелому размышлению, а не в запале великодушия и готовности помочь страждущему в тоталитарной атмосфере человеку своего уровня и круга, как это было в Москве, рассудил, что не стоит иметь ему рядом с собой не менее, а скорей даже более сильного специалиста химика-информатика, чем он сам. В результате соблазненный и обнадеженный им Влэдуц в CAS так и не попал. Поэтому был в его эмигрантской жизни такой отчаянный период, когда он стал проситься обратно в Румынию. Однако ему отказали, а потом все устроилось и в Америке. В те дни, когда Михаил, наконец, услышал о заокеанской жизни близкого в прошлом коллеги, тот как раз находился в Москве. На видевших его людей он производил впечатление человека, вполне преуспевающего в делах. Впрочем, сам Михаил не получил возможности об этом судить. Влэдуц с ним встречи не искал, а ловить его между встреч с другими людьми Михаил совсем не собирался. Да и то сказать, теперь они оба отличались от прежних самих себя настолько, что уже не было смысла встречаться, дабы вспоминать лишь давнее общее прошлое, для чего хватило бы и двух-трех минут. Повторять же в конце двадцатого