Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

его дипломатическому статусу с точки зрения надзирающих за МИД / ом властей, то есть МГБ.

Избранницей Михаила Петровича оказалась дочь репрессированного бывшего красного латышского стрелка. Данилову посоветовали сделать другой выбор. Он отказался. Свободному внутри себя человеку чужой способ оценки человеческих качеств той, кому хочешь посвятить себя на всю жизнь, был совершенно неприемлем, даже более того – отвратителен своей противоестественностью.

Испытывать же отвращение к себе людям высокого духа – и Михаилу Данилову в их числе – абсолютно не улыбалось. Результатом его отказа жениться на анкетно-неподходящей женщине стало отлучение от дипломатической работы вообще. А кому нужен был историк-медиевист в стране, строящей социализм у себя и собравшейся построить вечное счастливое коммунистическое будущее во всем мире? Отсюда и исходила скудость средств для жизнеобеспечения семьи Данилова, включавшей, кроме него, жену, дочь и крупного пуделя, еще маленьким подобранного на улице.

Сам Михаил Петрович рос с отцом. Мать умерла, когда ему было совсем мало лет. Отец был по профессии экономист, а по главной страсти своей жизни – коллекционером. Он собирал произведения русского художественного фарфора раннего советского периода, а попутно – еще и многое другое, чтобы иметь возможность обмениваться этим с другим коллекционерами, у которых для этой цели оказывался ценный фарфор. В коллекции Данилова-отца имелись подлинные уникумы и раритеты, способные сделать честь любому музею. Естественно, что заработки отца сверх того, что требовалось для поддержания жизни, уходили на коллекционирование. Это, несомненно, вырабатывало у Михаила Петровича привычку переносить нехватки достаточно стойко, без обостренного восприятия собственной неполноценности на фоне других людей. Что ж, представление о собственном достоинстве безотносительно к «оправе», в которую «вставлен» человек, вполне гармонировало с той ментальностью и с тем рядом ценностей, какие были присущи Данилову – разве можно сравнивать значимость преходящих вещей с вечной ценностью истинных знаний, если понимаешь, в чем подлинная сила человека? В уме Михаила Петровича постоянно шла незаметная работа по синтезу разных идей, в разной степени причастных к решению той или иной проблемы, позволявших ему прокладывать новые пути там, где другие умы пасовали. В отличие от многих других эрудитов он не был просто хранилищем всевозможных фактов. Он умело употреблял их, выстраивая в новые цепи и заставляя служить собственным теориям в качестве их основы. Пожалуй, он раньше других понял, что информационными потоками в интересах всех пользователей надо кибернетически управлять, а, главное – предложил, как это делать. Он сразу начал с обдумывания постановки данной задачи в таком виде, чтобы она была практически разрешима, и выработал ее формулу со строгостью, присущей формулировкам классических проблем математики. В результате появилась теоретическая основа для создания системы избирательного распространения информации, действующая без потерь для потребителей и при минимуме информационного шума в пределах этой системы. Выявив интересы потребителей в виде списка нужных им рубрик, он брался за динамичное, часто обновляемое построение высших рубрик классификации (число которых можно было заранее ограничить определенной величиной) индуктивным, а не дедуктивным, как обычно, путем, которые, тем не менее, содержали бы все заданные потребителями нижние рубрики, причем избыточность состава всех высших рубрик в сумме была бы наименьшей. Такую задачу с вполне приемлемым приближением к идеалу можно было практически решить с помощью ЭВМ в реальные сроки, и в рамках этого решения достигалось совмещение интересов потребителей с интересами централизованных поставщиков информации. Два способных математика, один за другим, Данков и Вайсберг, предложили каждый свой метод математического представления модели Данилова. Вайсберг даже защитил на этом деле кандидатскую диссертацию. Михаил Петрович Данилов ничего не защитил. Тратить время на получение степени он не хотел, а без защиты диссертации (по совокупности работ) таким людям, как он, ученых степеней не давали – это была привилегия номенклатурных работников, главным образом, организующих научную деятельность тех, кто в действительности создавал научные знания и получал практические результаты. Среди этих лиц от партхозноменклатуры очень редко встречались подлинные выдающиеся творцы, которым, как тому же Данилову, непозволительно было тратить время на оформление диссертаций и прохождение нарочито усложненной процедуры их защиты.

Так что Данилову не было дано украсить свое имя научными титулами. Но он по этому поводу не тужил. Как, видимо, не тужил и о дипломатической карьере, ставшей недоступной ему из-за его благородства, упрямства и верности слову. Вряд ли в качестве дипломатического работника он мог бы проводить предписываемую начальственными директивами линию, если б считал, что она глупа и неверна. Ни с глупостями, ни с ошибками, когда бы он их ни обнаружил (а с его умом их было трудно не обнаружить), он бы смириться не смог. По существу именно верность интересам Родины и подлинный, а не декларативный патриотизм, не позволили бы ему пойти против своего видения решения проблемы. Пожалуй, таким людям, как он, было лучше держаться подальше от политики, круто замешанной на конъюнктурных или плохо рассчитанных сиюминутных государственных интересах, не говоря уже об откровенной лжи, а зачастую – и о вопиющей некомпетентности высших руководителей страны. А посему было даже хорошо, что Михаилу Петровичу пришлось искать другие поприща для приложения своего интеллекта. Основным таким поприщем стала информатика.

Близко познакомиться друг с другом обоим Михаилам – Данилову и Горскому – пришлось после того, как начальница отдела Лебединская, принявшая Михаила Петровича на работу к себе, довела дела по тематике единой системы классификации научно-технической информации до очевидно провального состояния, что должно было послужить основанием для разгромного скандала и финансовых репрессий в адрес института со стороны Госкомитета по науке и технике, который не забывал, что санкционировал создание института в первую очередь для решения этой проблемы.

И дирекции, и самой Лебединской требовалось срочно принять какие-то меры, чтобы отвести от себя совсем не шуточную угрозу. И тут в голове Лебединской, несомненно талантливой интриганки, хотя и пустышки по существу, созрел блестящий план выхода из опасного положения. Она предложила руководству института рокировку – перевести на провальную тематику Горского, а ее – на тематику, где вел праведную борьбу за свои взгляды против неполноценной официальной демагогии Михаил. Надо сказать, что это предложение сразу устроило всех, кроме него Горского. Лебединскую – потому что она получала дела, находившиеся в состоянии успешного развития, и укрывалась от ответственности. Её любовника в лице первого заместителя директора института – потому что он желал прикрыть от удара свою секспассию, женщину с не очень выгодной внешностью, но зато весьма инициативную и умелую во всех соответствующих видах обслуживания, что видимо, вполне компенсировало скромность экстерьера. К тому же он и сам был не прочь уйти от наказания за то, что плохо руководил своей подопечной. Для директора Беланова, отставного генерала, это тоже был предпочтительный вариант – он мог защититься тем, что заменил начальницу отдела, когда стала очевидна ее неспособность сдвинуть дело с мертвой точки, другим человеком, которому, правда, еще не хватило времени, чтобы развернуть работу по-новому. Осуществить рокировку своею властью, не выходя за пределы института, дирекция не захотела. Надо было удостовериться, что госкомитет, которому подчинялся институт, зависимый от Госкомитета по науке и технике, тоже одобрит предлагаемые перемены, чтобы он поддержал своих людей, когда их вызовут на расправу на более высокий ковер. Но и с этим у Лебединской не возникло никаких трудностей. Она успела заблаговременно обзавестись и вторым любовником, не оставляя первого, а этот второй любовник являлся уже первым заместителем председателя своего госкомитета, и он с удовольствием одобрил рокировочку в пользу милой дамы, тем более охотно, что на Михаила шли жалобы за его отказ служить официальной демагогии, а это в советской стране было опасно хоть для кого, не только для Первого Заместителя Председателя – как это было принято писать в письмах на его имя.

Михаилу оставалось только либо согласиться, либо уволиться. Но уходить в тот момент было совершенно некуда. Его досада усугублялась рядом обстоятельств. Мало того, что интриганка спасалась за его счет, тогда как он меньше всего собирался устраивать благодеяния для всей этой публики. Мария Лебединская собиралась еще и сплясать канкан на его костях, поскольку не сомневалась, что ему новая тематика тоже окажется не по зубам. Надо сказать, что дело и ему представлялось почти безнадежным. Всего две вещи внушали некоторые надежды. Можно было немного потянуть время и попытаться иначе трудоустроиться до того, как истекут последние сроки, бездарно упущенные Лебединской, но теперь, по преемственности, окажутся упущенными не ею, а им. Однако этот вариант спасения Оля Дробышевская использовала только для себя. Вторым – и последним – источником надежды была внутренняя уверенность Михаила, что человеку с мозгами