Жертвы времени (СИ) - Евгения Федорова

— Боги говорили со мной, Тор. Они сказали, наш путь ведет к смерти, что мы не вправе ничего менять, хоть и можем. Еще один шаг, сказали они, и я буду наказан.

Что же делать мне, Тор? Я знаю, Боги никогда не лгут. Они пообещали мне гибель, если я не поверну назад, но могу ли я сделать такое? Если Ищущая сказала правду, как я могу сейчас отступить?..

Незнакомая говорила, что я один могу это сделать, что много лет прошло, а никто не осмелился, не захотел… Но ведь и я не хочу, Тор! Кто же по своей воле будет умирать?

Всадник опустил руку и тронул нож, висящий на бедре, но доставать не стал — не пристало оружию выходить из ножен понапрасну.

— Незнакомая сказала, этот нож — великий дар и единое спасение от прикосновений времени. Я владею им, и он мне подчинен, но все же Боги говорят — нельзя.

Всадник помолчал, снова вглядываясь в обрывки тумана, но было ясно, что Боги более не ответят ему.

— Ты прости меня, Тор, что на смерть тебя беру с собой. Мы всю жизнь провели вместе, я подростком хаживал, когда отец мой подарил тебя. Помнишь, как играли мы с тобой, два глупца у реки Камышовки? Бегали, брызги поднимая, а отец все ругал? Упрекал, что работника — не рот лишний покупал, продавца клял. А ведь другом ты мне был, и я думал, почему же отец не видит, не понимает?

Это ты спас меня от разбойников, что на дороге нож мне в спину вонзили. Если бы не ты, если бы позволил остановиться, позволил упасть… и не было бы меня вовсе. Но ведь ты не бросил, знал, куда везешь и зачем. И нож этот, — всадник снова тронул рукоять, его словно тянуло прикоснуться к оружию.

— Теперь он всегда со мной, был мне врагом, чуть не отнявшим жизнь, а стал другом. Вы простите меня, друзья, что беру вас с собою на смерть, только не могу я повернуть.

Конь тряхнул головой, словно бы соглашаясь с всадником, и от сбруи его понесся мелодичный и чистый звон колокольчика. Не успел этот звук затихнуть, украденный густым туманом, как вздохнуло небо, дивясь глупости человеческой, и обрушило на тропу каменный поток, укрывая под собой и коня и всадника и нож его. Гул затих, пыль осела почти мгновенно, и я увидел, что нет больше тропы, обвал сравнял ее со склоном. Я подошел к краю и далеко внизу под собой увидел пустой зев пещеры. Той самой, где течет по камням ручей, рожденной из крови.

Твоими руками, время…

…Море, ледяное, белое, словно мягкий и вязкий снег, билось кудрявой пеной о скалы у подножия городских стен, но камни были глухи, их не трогали морские ласки. За сотни лет, пока стоял город, море и смогло то всего, что испещрить ровный скальный камень выбоинами, сделать его колким и корявым, поселить на его поверхности жесткие бурые пучки привычных ко всему, не обращающих внимания на вечный холод, водорослей.

Море было бессильно.

На уровне обрыва плыли в потоках воздуха чайки. Они пронзительно кричали, рождая в сердце щемящую тоску, перекладывали свой вес с крыла на крыло, ловя мощный ветер. Их было много, они сгрудились у края обрыва, точно живое облако, кружащееся без остановки, и ждали чего-то.

Сгустились сумерки и это что-то пришло.

Загудел, взывая об опасности, моля о помощи, бронзовый колокол. Я обернулся и увидел на самой высокой башне одинокие силуэты одетых в белые одежды людей. Услышал их крики, которые, казалось, перекрывали своей силой грохот волн и вопли чаек.

Они выкрикивали какие-то слова, гремящие в воздухе подобно грому.

Пронесся у меня над головой, хлестнув хвостом, алый дракон, опалил своим дыханием чаек, которые, умолкнув, полетели обугленными телами вниз. Те же, что остались в живых, метнулись в разные стороны, как разбегаются уклейки от брошенного в прозрачный ручей камня.

Серая мгла застила взгляд.

Поднялось море, вздыбилось, и стал рушиться утес, на котором стоял город. Стены осели, опускаясь вместе со скальной платформой.

Тени заметались вокруг — то ли люди, то ли призраки. Или кто-то в сумраке просто зажег огонь. Темнота всегда порождает тени, и чем полнее темнота, тем больше жизни обретают они.

Море замешкалось на мгновение, нависнув огромной волной над городом, и мягко обняло его, отняв смертельным ледяным поцелуем последнее тепло. На мгновение я услышал голоса, взывающие о помощи, увидел белоснежное, мерцающее в водных глубинах серебряным светом, длинное, похожее на змею создание, которое, скользя в водных толщах, втекло в городские ворота, исследуя новые, доселе недоступные, но теперь принадлежащие ему владения.

Я не боялся утонуть в несуществующей воде, но холод глубины касался, казалось, самого моего сердца. Не знаю, сколько властвовало над городом море. Может быть лишь те мгновения, покуда сливались два мира воедино, а, может быть, не одно тысячелетие. Вода вдруг отхлынула, словно кто-то тянул ее с другой стороны за хвост. Я ощутил движение и увидел вдруг город. Совсем другой. Не Форт. Огромный кафедрал в центре, аккуратные домики, улицы, цветы. Скачущие всадники и летящие по ветру воздушные змеи из реек и ткани над покатыми крышами. Флаги на шпилях и гербы на стеклах…

…Город падал, вздымая из глубины земли темные клубы дыма. Теперь я снова видел Форт. Вода откатывалась, словно время вдруг пошло назад, оставляя после себя разоренное запустение, водоросли и не успевшую спастись рыбу, присосавшиеся к стенам морские черные раковины и мелкий щебень, который притащила с собой волна…

И только яркие змеи по-прежнему скользили по небу…

Я с трудом подавил неприятный спазм, родившийся в центре живота, и прибавил шагу. Казалось, пока видения владели моим разумом, я оставался на месте а, может, сам коридор вытянулся, чтобы сохранить в глубинах своих книги и призрачные души; чтобы я мог идти вперед и не останавливаться.

Вот так. Древние жрецы умели сохранять крепость стены, но лишь до тех пор, пока седовласый старик не усомнился в их правоте. Он посеял в людских сердцах зерно сомнения, заставил их взбунтоваться, а жрецов отступить под натиском человеческой жажды жизни.

Это старик разрушил зыбкое равновесие между силами времен и человеческим бытием. Это он отказался ублажать самых главных и самых значимых для всего живого богов, и за это был наказан целый мир.

Жрецы умоляли великое Время, умащивая его подношениями, и Время милостиво смотрело на людей, опустошая их медленно и неторопливо, потому что этого требовало поддерживаемое жрецами равновесие, но, благодаря сомнениям незнающих, договор этот был нарушен, и Время ступило в наш мир.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});