Париж - Эдвард Резерфорд

Его отец уловил в его словах нотки недовольства при упоминании России, но ничего не сказал.

– Ну почему ты не хочешь поехать туда как корреспондент? – спросила Макса мать.

– «Юманите» там больше не нужны корреспонденты. И вообще я хочу сражаться. – Мать промолчала, и Макс повернулся к отцу. – Я должен поехать туда, ты сам знаешь.

– Знаю.

– Этим летом ты был прав. Я ошибался.

– Ты все равно ничего не мог бы изменить. Это не твоя вина.

– Нет. Но тем не менее… – Макс вздохнул. – Я хотел извиниться перед тобой.

Отец коротко кивнул. Потом неловко обнял сына.

– Возвращайся, – сказал он.

Глава 24

1794 год

То была эпоха надежды. Эпоха рационализма. Рассвет Свободы, Равенства и Братства. Время единения всех людей.

А затем настало время Террора.

Когда начался XVIII век, во Франции все еще восседал на троне властный и грозный аристократ король-солнце. Долгое правление его наследника, Людовика XV, привело к финансовому коллапсу, но будущие поколения надолго запомнили присущую тому столетию блестящую роскошь.

Тот же великий век во Франции породил Просвещение и романтический дух, Вольтера и Руссо. Вольтер научил мир любить разум. Руссо проповедовал природную добродетель человеческого сердца.

Разве не эти идеи вдохновили Американскую революцию? Разве не французская поддержка и французское оружие сделали возможной независимость огромного нового государства в бескрайнем Новом Свете?

Теперь, в правление Людовика XVI и его не слишком любимой народом жены-австриячки Марии-Антуанетты, Франция начала собственную революцию. Но тогда как Американская революция обещала свободу от угнетения, Французская революция должна была стать чем-то более радикальным, более философским, более глубоким. Ведь это же Франция.

Где, как не во Франции, могла зародиться новая эра?

Сначала французы пошли штурмом на Бастилию. Затем перевезли короля из Версаля в Париж и заставили выполнять свою волю. А когда он попытался бежать, отрубили ему голову. И что потом?

Потом весь свет ополчился на французов и они сами перессорились между собой.

Вот тогда пришло время Террора.

Террор продолжался уже много месяцев, когда одним солнечным днем вдова Ле Сур с дочерью Клоди перешли через Новый мост на левый берег Сены. Вдова намеревалась навестить свою давнюю приятельницу, которая жила недалеко от Люксембургского сада. Держа дочку за руку, она шагала по улице Дофины, когда заметила впереди молодую пару.

Она видела их всего один миг, после чего мужчина и женщина свернули на боковую улочку.

Обычный человек решил бы, что это молодой писарь или адвокат вышел с женой на прогулку. Однако глаза вдовы обмануть было не так легко.

Стояло семнадцатое июля года 1794-го от Рождества Христова, но только не во Франции. Уже два года, с момента провозглашения республики осенью 1792 года, в стране действовал новый календарь. Все двенадцать месяцев получили новые названия. Языческих богов старого римского календаря заменили природные явления. Зимой теперь был месяц снега – нивоз. Посреди осени наступал месяц туманов – брюмер. Весной все росло и цвело, отсюда месяцы жерминаль и флореаль. А лето несло людям жатву в месяц мессидор и жару в месяц термидор.

Таким образом, в Париже это было двадцать девятое мессидора второго года.

Вдова Ле Сур была женщиной с широкой костью и черными волосами. Ее бледной худой дочке Клоди исполнилось десять; после падения несколько лет назад она приволакивала ногу, но при этом передвигалась с удивительной скоростью.

– Пойдем, – сказала дочери вдова, – я хочу посмотреть, куда идут эти двое.

Они с Клоди завернули за угол. До молодой пары было не более ста метров. Вдова посмотрела им вслед.

Несмотря на жалкие попытки замаскироваться, сомнений в том, кто они такие, у нее не было.

Она всегда умела опознать аристократов, как бы ни прятали они свою сущность, эти мягкотелые люди с изысканными манерами. Эти бездельники с нежной кожей, нетронутой солнцем и дождем, за всю свою жизнь палец о палец не ударившие. Эти аристократы, считавшие себя высшими существами. Она чуяла их за версту. Она их презирала.

Но они могли представлять опасность.

Это мнение господствовало с момента взятия Бастилии.

Враги революции никогда не сдадутся. Когда короля тащили из Версаля в Париж, разве не обещал он конституцию? А что сделал на самом деле? Попытался бежать из страны вместе с женой, чтобы собрать в Австрии армию, которая бы снова восстановила во Франции ненавистную старую аристократию. Его поймали и казнили вместе с женой-австриячкой – и поделом. Но достаточно ли этого? Конечно нет. Потерпят ли остальные монархии революционную республику, возникшую прямо посреди Европы? Никогда. Они готовятся напасть на нее. Примут ли новый режим Католическая церковь и множество бежавших из Франции аристократов? Ни за что. Они на все пойдут, лишь бы уничтожить ее. Та знать, что осталась в стране, неустанно плетет интриги. Террор вскрывает все новые и новые заговоры. В некоторых областях даже крестьяне не все понимают, что революция несет им благо. В Вандее, например, на этой огромной лесистой территории южнее низовий Луары на берегу Атлантики, набожное и преданное монархии крестьянство начало мятеж, практически гражданскую войну, потому что хотело восстановить свою средневековую церковь, а поводом стал принудительный набор в армию, которая должна была защищать новый режим. Люди гибли десятками, сотнями тысяч. Еще не смолкли сражения в Вандее, а Бретань, Мен и Нормандия уже подняли свои восстания.

Даже Конвенту нельзя было доверять. Там тоже имелись ренегаты и предатели, которых требовалось выявить и уничтожить.

Ибо сомневаться не приходилось: раз начав революцию, невозможно повернуть вспять. Надо либо доводить дело до конца, либо все будет потеряно.

Иногда вдове Ле Сур казалось, что истинными хранителями революции были женщины. В первые дни восстания именно они возглавили народный марш к Версалю. Мужчины произносили красивые речи, но дела делали женщины. Три года назад болезнь забрала у нее мужа, главой семьи теперь была она. И уж она проследит, чтобы ее дочь Клоди и сын Жан Жак получили в наследство Свободу и Равенство, принадлежащие им по праву рождения.

Вот почему она не теряла бдительности – чтобы защитить революцию.

Итак, вопрос: кто эти двое аристократов, под видом честных людей шастающие по улицам Парижа? Почему они здесь? И что им надо?

Отца Пьера била дрожь. Ему довелось повидать множество ужасных вещей. Да и кто их избежал в эти безбожные годы? Но то, чему он сегодня стал свидетелем, потрясло его до глубины души. Он попробовал молиться.

Ему повезло: у него хотя бы осталась маленькая церковь Сен-Жиль, где можно было преклонить колени. В Париже большинство храмов закрыли. Некоторые использовались как сараи. Великий Нотр-Дам обезобразили и превратили в Храм Разума. Но эта крошечная церквушка на левом берегу так неприметна, что ее оставили в покое. Разумеется, на дом Божий она больше не походила: колокол не звонил, под темными старыми сводами уже не найти распятия. А те несколько смельчаков, что остались от прихода, для молитвы пробирались сюда потихоньку.

Законны ли их богослужения? Священник и сам не был уверен. Немыслимые законы революции лишили Церковь всей собственности, запретили монастыри и прекратили все выплаты в Рим, но сделали священнослужителям одну уступку. Священникам разрешалось жить во Франции при условии, что они откажутся от подчинения папе римскому и станут обычными государственными служащими. В противном случае они должны были немедленно покинуть страну, если не хотели оказаться в тюрьме или под ножом гильотины.

Большинство церковников отвергли требования республики. Но кое-кто неохотно принял новый порядок, считая, что лучше хоть так служить своим прихожанам, чем вовсе оставить их.

К числу последних относился отец Пьер. Он не испытывал гордости за свое решение. И вообще не знал, правильный ли сделал выбор.

Помолившись, он поднялся. Все тело затекло: отец Пьер старел. А еще он был общительным человеком. Он любил поговорить и теперь, вынужденный подолгу находиться в одиночестве, страдал. Вздыхая, он направился к двери наружу.

Уже давно Этьен де Синь и его жена Софи не рисковали выходить на улицу. И сегодня они тоже остались бы дома, но погода выдалась такая чудесная, а у Софи был день рождения, и она призналась, что ей очень-очень хочется посмотреть на реку и на благородные очертания Нотр-Дама.

Они соблюдали все возможные предосторожности и выбирали самые тихие улочки. Вроде бы никто из прохожих не обратил на них внимания. Держась за руки, они постояли у реки и полюбовались стройными башнями собора. И были очень довольны своим решением прогуляться.