Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

Когда мазурка отзвучала, Этельхельм с ухмылкой крикнул в зал:

— Довольно танцев, под которые укачивали ваших дедов в люльках! Хотите послушать что-нибудь новенькое?

— Да! — грохнула толпа еще громче прежнего.

Ванаи опять промолчала.

Несколько следующих песен тоже оставили ее равнодушными, хотя именно они создали имя оркестру. А затем, не переставая молотить по барабанам, Этельхельм завел песню, которой Эалстан никогда прежде не слышал. Голос музыканта звучал хрипло и сурово:

Им плевать на цвет твоих волос,Им плевать, во что ты одет,Им плевать — и это не вопрос —Что ты скажешь, когда поезд увезет тебя в рассвет.

Настойчивый гулкий ритм приводил на память скорее каунианские мелодии, нежели фортвежские. В нем можно было утонуть с головой, не заметив, о чем поет Этельхельм. Эалстан едва не забылся в этом ритме… едва. А Ванаи вдруг подалась к сцене, словно притянутая магнитом.

— Этого не может быть! — воскликнула она, обернувшись к Эалстану. — Что же с ним сделают, когда он такое поет?! Или он думает, что альгарвейцы не слышат? Или думает, что в зале не найдется доносчиков? Да он обезумел! — Но девушка улыбалась — в первый раз с начала представления. — Он безумец… да… но какой же храбрец!

— Я об этом не подумал, — признался Эалстан.

Но он-то не был каунианином — даже на четверть. Песня, в которой говорилось о том, что не так уж важно, какого цвета у тебя волосы, поразила Ванаи, точно разрывное ядро. И в Эофорвике она должна была произвести большое впечатление: здесь фортвежцы и кауниане вместе подняли мятеж против оккупантов.

Когда песня закончилась, Ванаи зааплодировала громче всех, то и дело поправляя сползающий капюшон. Потом обернулась и чмокнула Эалстана в губы.

— Ты был прав, — призналась она. — Я рада, что пришла.

* * *

С тех пор как Корнелю в последний раз был в Сетубале, настроения в местах его вынужденного изгнания изменились разительно. Тогда Лагоаш, конечно, воевал с Альгарве, но как-то понарошку. Могучий флот и просторы Валмиерского пролива защищали державу от вторжения, а корона с опаской поглядывала не только в сторону Сибиу и Дерлавайского материка, но и на восток, в страхе, что Куусамо ударит в спину соседям, излишне увлекшимся сварой с Мезенцио. Одно это доводило до бешенства и Корнелю, и его собратьев по изгнанию.

Теперь с этим было покончено. Лагоанская армия не принимала участия в сражениях на континенте — она вела тяжелые бои на Земле обитателей льдов. С Куусамо же страна определенно находилась теперь по одну сторону фронта — после того, что случилось с Илихармой, вздрогнул весь Сетубал. С тем же успехом альгарвейцы могли нанести удар по лагоанской столице. Если уж на то пошло, ничто не мешало им сделать это сейчас. Вот только собрать в одном месте побольше кауниан и…

— Приятно смотреть, как лагоанцы закопошились, — заметил Корнелю, обращаясь к своему товарищу по изгнанию, подводнику по имени Василиу, когда оба сидели в казарме, которую лагоанские военные выделили сибианским морякам, сумевшим бежать с захваченного архипелага.

— На испуганных лагоанцев поглядеть всегда приятно, — согласился тот.

Оба невесело засмеялись. Пока Альгарве не захватило Сибиу, Лагоаш сохранял нейтралитет в Дерлавайской войне. Это было обидно. И хотя Сибиу и Лагоаш сражались на одной стороне в Шестилетнюю войну, вражда и соперничество между ними уходили корнями в более давние времена — слишком похожи были две державы, чтобы сдружиться. Однако в последние пару столетий Лагоаш неизменно брал верх в этом противостоянии.

— Правду сказать, нам бы тоже следовало волноваться, — заметил Корнелю. — Если альгарвейцы ударят по Сетубалу кровавой волшбой, думаешь, мы уцелеем только потому, что родились на Сибиу?

— Все, что творит Мезенцио, идет на погибель добрым сибианам! — прорычал Василиу.

Лицо его было сходно с физиономией Корнелю или любого другого обитателя пяти островов к югу от альгарвейского побережья: длинное, мрачное, легче отражающее тревогу и злость, нежели счастье. Вот и сейчас подводник нахмурился.

— Мне другое интересно — что эти лагоанские разгильдяи делают, чтобы их столицу не постигла судьба Илихармы?

— А мне интересней, могут ли они сделать что-нибудь вообще, кроме как приносить людей в жертву, — отозвался Корнелю. — И если они начнут резать людей, чем они будут лучше проклятых чародеев Мезенцио?

— Чем?! Я тебе скажу, чем, силами горними клянусь: они на нашей стороне! — ответил Василиу. — Свеммель не позволил альгарвейцам безнаказанно себя молотить, так почему кто-то другой должен поднять лапки?

— К тому времени, когда закончится эта война, мы все превратимся в чудовищ. Если она закончится. — Корнелю резко поднялся с койки и по привычке, вколоченной плетьми за годы учебы в подводной школе, разгладил одеяло, так, чтобы ни единой складки не было. — Лагоанцы не могут резать кауниан, как Мезенцио, и не хотят убивать своих, как Свеммель. Что им остается?

— Большие проблемы, — ответил Василиу.

Корнелю прохаживался между койками — взад-вперед, взад-вперед.

— Должны же они что-то придумать. — пробормотал он, хотя и понимал, что это совершенно не обязательно: бывают — даже слишком часто — и безвыходные положения. Мысли о Костаке не давали ему покоя. С кем, интересно, из живущих в его доме альгарвейских офицеров она спит? Или сразу со всеми? И не придется ли ему встретить по возвращении в Тырговиште парочку ублюдков? Если он, конечно, сможет вернуться.

Василиу вернул его к реальности коротким и грубым вопросом:

— Например?

— Откуда же мне знать? Я-то не чародей! — отозвался Корнелю. — И если б я был чародеем и знал ответ, то пошел бы сразу к королю Витору, а не к тебе. — Он помолчал. — А я ведь был знаком с одним лагоанским чародеем, который может дать ответ… если сам его знает. Я привез его с Земли обитателей льдов на спине левиафана.

— Если после этого он откажет тебе в любой просьбе, значит, южная стужа заморозила ему сердце! — воскликнул Василиу. — Сколько мне доводилось слышать, это ужасные места.

— Я немного видел, но, по собственному опыту, не могу с тобой поспорить, — согласился Корнелю. — Что же, попробую поискать этого… Фернао.

После неожиданного возвращения из Тырговиште Корнелю довольно долго оставался для лагоанского командования лишним кусочком в штабной головоломке, и, пока начальство не решило, где хочет рискнуть жизнью подводника в очередной раз, тот мог распоряжаться своим временем свободно. Выходя из казармы, где жил с другими сибианами, Корнелю вздохнул невольно. Внутри остались родная речь и соотечественники. Снаружи поджидал иной, чуждый мир.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});