Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Великодержавно-государственная» политическая ориентация советской военной элиты, «спасавшей большевиков» в 1921 г., являла собой одну из форм, назову ее так — «офицерского», в контексте российской культурно-исторической традиции, или «имперского» решения проблемы. В пределах той же «офицерской» парадигмы начиная с конца 1917 г. предпринималось решение «российской проблемы» Белым движением. Поляризация позиций Красной и Белой армий опиралась на социокультурный и социоментальный настрой их комсостава, представленного «офицерами военного времени». Кадровое же офицерство, особенно генштабисты, носители великодержавно-государственного
смысла, были морально готовы к компромиссу между «генштабистами» Красной и Белой армий.
Эта тенденция обозначилась еще летом 1919 г. в «деле» о так называемом «заговоре в Полевом штабе РВСР». Она вполне определилась к 1921 г. Можно с полным основанием считать, что в первой половине 20-х гг. (по крайней мере) вполне явственно и достаточно убедительно просматривался один из вполне реальных вариантов вектора послереволюционного и послевоенного развития России. Разумеется, речь идет лишь о моменте конкретно-исторического выбора, который сам по себе в своем исходном состоянии и в политическом, и в морально-этическом, и в социокультурном смысле нейтрален. Ясно одно — военная элита в сложившейся конъюнктуре оказалась склонной «присвоить себе» право выбора варианта национально-государственного развития. Однако это вовсе не значит, что она уже имела или способна была сама выработать «модель развития» или тем более самостоятельно реализовать какую-либо из уже предлагавшихся «моделей». Во всяком случае, Гражданская война в России такие возможности предоставила белым армиям и их «вождям», но они не сумели их реализовать.
Красная Армия, ее военно-профессиональная элита, ее лидер М.Тухачевский оказались победителями в Гражданской войне между красными и белыми. Тухачевский выиграл схватку за «человека с ружьем» на полях Гражданской войны. Он символически воплощал, таким образом, «победителя» и нового «лидера» не только «красной», но и «белой» части вооруженной силы России, оставшейся на ее развалинах от былого имперского велико-державия. Тухачевский оказался, пожалуй, последним в ряду «военных вождей», начатом генералом Л.Корниловым.
В контексте приведенных утверждений нельзя не обратить внимания на один из стержневых факторов политической ангажированности советской военной элиты 20—30-х годов. Назову его — «Тухачевский-фактор». И речь не идет обязательно о действительной роли или политических свойствах этой личности. В силу совокупности многих причин, и не в последнюю очередь социоментальной устремленности военной элиты, некий «архетип Тухачевского» с течением времени начал принимать активное участие в социально-политических, социокультурных процессах, функционируя все чаще независимо от своего реального прототипа, в качестве продукта «социального воображения». Он превратился в разновидность «военно-политической привычки», «модели» политического поведения военной элиты, особенно во «впечатлениях» элиты политической. Так или иначе, но это имя стало символом участия военной элиты в политических процессах. Смыслоопределяющим политическую роль военной элиты с 20-х гг. становится политический архетип — «заговор Тухачевского».
«Харизматические» свойства личности М.Тухачевского в сочетании с кажущейся затаенностью его намерений, спрятанных маской «молчаливости»; его «реваншистские» настроения, не получившие ожидаемого «выплеска» в новой «революции извне»; наличие в его распоряжении преданных ему лучших в Республике войск, аполитично-беспартийных, пронизанных этносоциальной «обиженностью» и руководимых его давними соратниками, столкнулись с раздражающим, но нескрываемым намерением политического центра «отнять у него армию» (читай: отнять у него смысл существования).
К сказанному следует добавить разочарование «генштабистов» и значительной части армейских «революционных командиров» в Л.Троцком. Первых «вождь Красной Армии» не защитил от «чистки», активно начатой с весны 1923 г., вторых — от последствий сокращения армии. Преобладание в советской военной элите беспартийных «спецов-генштабистов» и отсутствие в Республике политического «вождя» (уже свершившаяся политическая, а вскоре и физическая смерть В.Ленина и обнаружившаяся политическая слабость Л.Троцкого) складывались в уникальную политическую конъюнктуру. Она подталкивала Тухачевского к «военному перевороту» с той же решимостью и настойчивостью, с которой несколько лет назад невыносимость «германского плена» упрямо толкала его к неоднократным «лагерным конспирациям» и побегам.
Именно в М.Тухачевском концентрировали свои настроения и надежды «красные» и «белые» остатки русского офицерского корпуса. Однако прерванная его арестом казавшаяся неизбежной «бонапартизация» Советской России уже предопределила социально-политический и социокультурный вектор будущей судьбы страны и армии. Ныне ясно, что тогда, с 1924 г., ее развитие пошло не в рамках «офицерской» парадигмы. Советская военная элита, сложившаяся в Гражданской войне, теряла свою социокультурную значимость и реальную политическую роль с падением М. Тухачевского.
Замедленность его «падения» обусловлена была не только обстоятельствами внутрисоветскими и позицией, занятой представителями «новой военной элиты». Пока интеллектуальной и профессиональной опорой Красной Армии оставались «военспецы-генштабисты», пока, следовательно, над сознанием не только советской военной элиты, но и над сознанием элиты партийнополитической довлел авторитет специалиста старой русской армии, сохранялся и авторитет «зеркального отражения» Красной Армии — армии Белой в изгнании и ее военных специалистов. Белое военное зарубежье сохраняло вплоть до конца 20-х гг. репутацию главного врага. Но именно для этого врага, в гораздо даже большей мере, чем для «спецов» в Красной Армии, «наполеоновская легенда Тухачевского» до конца 20-х оставалась уникальной реальностью, способной примирить их с послереволюционной Россией. Они готовы были принять «красного Бонапарта» в качестве и своего лидера и стать «под знамена Тухачевского». Именно эта вера русского военного зарубежья в «харизму» Тухачевского помогала, постоянно подпитывая ее «информационными играми» ОГПУ, удерживать лидеров Белой армии в изгнании от вооруженного вмешательства в дела СССР.
Можно согласиться с мнением В.Раппопорта и Ю.Геллера, признававшим большое воинское честолюбие Тухачевского, но почти полное отсутствие стремления к политической власти. М.Тухачевский самоопределялся в окружавшем его социокультурном пространстве прежде всего как «аристократ в демократии». Его отношение к политической власти было аристократа-чески-снисходительным, порой пренебрежительным, даже слегка богемно-ироничным. Это, однако, не значило, что он обладал иммунитетом к соблазнам власти. Были ситуации, когда он оказывался на грани «покушения» на нее. Но понадобиться ему она могла либо как «аристократическая игрушка», либо как одно из множества иных средств обретения самого «аристократического удовольствия» — удовольствия Войны.
М.Фрунзе, оказавшийся во главе Красной Армии, был, несомненно, менее яркой фигурой, чем ■ М.Тухачевский или Л.Троцкий, но, столь sfte несомненно, более политической, чем первый, и более военной, чем второй, достаточно независимой и весьма способной. Однако Фрунзе по своей ментальной ориентации, определившейся на революционных баррикадах, в каторжных тюрьмах, «табуированной» революционно-партийной моралью, был все-таки прежде всего «революционером» и «партийцем», а не «офицером». Его по сей день кажущаяся загадочной, криминально-затененная скоропостижная смерть действительно открыла шлюзы для проталкивания на место «вождя Красной Армии» вполне заурядного «человека-плакат» — К.Ворошилова. Через него партийно-политическая элита и ее лидеры получали возможность пусть постепенно, но уверенно ввести военную элиту в жесткие номенклатурно-государственные нормы «повиновения и исполнения». «Вычищая» из нее «непокорных» и «самоуверенных в своем профессионализме» «генералов», власть вводила в ее состав «управляемых» и «партийно-дисциплинированных».
- Воздушный фронт Первой мировой. Борьба за господство в воздухе на русско-германском фронте (1914—1918) - Алексей Юрьевич Лашков - Военная документалистика / Военная история
- Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники - Рональд Фредерик Делдерфилд - Военная документалистика / История
- Черная капелла. Детективная история о заговоре против Гитлера - Том Дункель - Военная документалистика / История
- Казаки на «захолустном фронте». Казачьи войска России в условиях Закавказского театра Первой мировой войны, 1914–1918 гг. - Роман Николаевич Евдокимов - Военная документалистика / История
- Между жизнью и честью. Книга II и III - Нина Федоровна Войтенок - Биографии и Мемуары / Военная документалистика / История
- Варшавское восстание и бои за Польшу, 1944–1945 гг. - Николай Леонидович Плиско - Военная документалистика / История
- Вторжение - Генри Лайон Олди - Биографии и Мемуары / Военная документалистика / Русская классическая проза
- Финал в Преисподней - Станислав Фреронов - Военная документалистика / Военная история / Прочее / Политика / Публицистика / Периодические издания
- История Русской армии. Том 1. От Северной войны со Швецией до Туркестанских походов, 1700–1881 - Антон Антонович Керсновский - Военная документалистика / История
- Мой дед расстрелял бы меня. История внучки Амона Гёта, коменданта концлагеря Плашов - Дженнифер Тиге - Биографии и Мемуары / Военная документалистика / История