Время для жизни - taramans

сделаю! Лежи, хороший мой…

Она снова присела на топчан, но уже по-другому, подальше, в ноги. Просунула сначала руку под простыню, и…

«Ох какая ручка ласковая и умелая!».

Потом она стянула с него простыню и трусы и встала над ним на четвереньки, демонстрируя свое тело в красивом белье.

- Я сама… сама все сделаю! Ох как я хочу… чтобы тебе хорошо было!

И головой своей брюнетистой… верх-вниз… верх-вниз…

У Косова перехватило дыхание. Не удержавшись, он стал негромко постанывать. А чертовка, периодически выпуская… предмет обработки изо рта, поглядывала на него с улыбкой, продолжая работать ласковой рукой.

- Нравиться? Нравиться, Ванечка? – и снова верх-вниз голова, верх-вниз, - вот так, хороший мой… а то ходят тут вокруг… кобылки разные! Нет уж… все это мое!

Надолго его не хватило. Очень уж картина была… впечатляющая. А про ощущения – вообще промолчать только!

«Как там в будущем… в интернет-мемах было… «Представь! Она не сплевывает! – Святая женщина!».

Ага… когда он задергался, задвигал телом, она лишь плотнее прижалась к нему, обняв руками за ягодицы. И даже зарычала… вроде бы…

Когда он лежал, отдыхая:

- А как же… ты? Я сейчас… не очень-то… что-то могу.

Она тихо засмеялась:

- Так я… тоже. Вот… теперь трусы все мокрые! Как домой в мокрых-то ехать?

- К-х-х-а…, - закашлялся он, - так ты… вон – сполосни под умывальником, да у печки повесь. Они же тоненькие, быстро высохнут!

Потом он курил, стоя у приоткрытой двери на улицу, и старательно отводил взгляд от смуглой голой попы у умывальника. Фатьма, похоже, видела эти его… недюжинные усилия. Потому как улыбалась.

Они пили чай, женщина рассказывала ему про житье-бытье.

- Ваня! Мне же баню достроили! Так все здорово получилось! Вот приедешь, я тебя в бане попарю! Знаешь, как в бане все хорошо дед Митяй сделал! Говорит, что ни у кого в поселке такой бани нету! Вот!

А он сидел, улыбался, насколько позволяли его разбитые губы, и думал, что сейчас у нее под платьем только чулки и пояс. И опять что-то… шевелилось.

- Я смотрю, ты и в ателье сама сходила. А говорила – стесняешься Александра!

Она кинула на него взгляд:

- Ты ревнуешь что ли… Вань? Ну да… ты же потерялся куда-то. А там – сроки были назначены. Вот… набралась смелости и пошла.

- И как?

Она развеселилась:

- Слушай… там так смешно было! Этот портной… ну, Александр. Он, похоже, еще больше меня стеснялся. А уж когда понял, что я – без тебя пришла… Я думала – все, совсем мужик сомлеет. Но ничего, крепкий оказался! – и смех у нее такой - негромкий, заливистый, - он все норовил выйти, когда я переодевалась. Но потом – просто отворачивался.

«Ага… отворачивался! Там зеркало такое, что отворачивайся, не отворачивайся!».

- Ну вот… а он, такой, говорит – следующая примерка через неделю. А я ему – а нельзя ли, Александр, сейчас все сделать? А то я – сильно занятая женщина! А он… помялся, помялся, и отвечает, мол, можно, только вот ждать придется. А что я? Говорю ему – подожду! Он убежал, а потом и чай мне принес, и конфеты, и баранки свежие, мягкие! Представляешь? Вот так я все сразу и забрала! А тебе нравиться?

И опять – встала и покружилась, позволяя разглядеть себя со всех сторон! И улыбается, улыбается… Вот же ж!

- Только вот… Александр этот! Вредитель он! Он на подклады, и на платья, и на юбки шелк поставил!

- И что с того? – удивился Иван – «шелк же – это же хорошо? или нет?».

- Да с того, что теперь и платья, и юбки… постоянно поднимаются. Особенно при ходьбе! Пройдешь немного и чувствуешь – платье уже чуть не на поясе! Постоянно поправлять приходиться!

«Мда… это явно – диверсия! Причем умышленная такая! Заранее обдуманная!».

- Иди сюда, красавица, - прохрипел он, протянув к ней руки.

- Стой, стой, стой, Ваня! Тебе сейчас нельзя же!

- А мы вот так сделаем!

Он лег на топчан и усадил ее на себя сверху. Фатьма только платье приподняла!

- Ох! Хорошо-то как! – простонала, направляя его в себя.

Он опять уплыл куда-то. Только вот активничать ему… ага, рано! В голове замолотили какие-то молоточки.

- Я сама… сама… лежи, Ванечка!

Он тискал ее попу, лежа с закрытыми глазами, слушая ее стоны. К финалу они пришли практически вместе. Она упала ему на грудь и рыча, вцепилась ему зубами в плечо.

«Ох ты ж как… больно!».

- Ну вот… что же я наделала? Ты и так… весь побитый, а сейчас еще и плечо… вот какой кровоподтек! – корила она себя.

- Перестань! Все нормально, пройдет этот синяк! Я вот что сказать хочу… Новый Год на носу! Давай вместе его встретим, у тебя? – предложил он, когда они снова пили порядком остывший чай.

Фатьма взвизгнула от радости и бросилась ему на грудь.

«Ох как… ребра-то…».

- Ой! Прости меня! Прости дуру такую!

- Ты и я, да? Я всего-всего наготовлю! В баню сходим! А что мне надеть? Платье это? Или другое? Или юбку?

- Мне понравиться, если ты будешь как сегодня – в трусиках, лифчике и чулках с поясом!

Она зарделась.

Когда она уходила, то, несмотря на все увещевания, он натянул брюки и куртку, вышел проводить на крыльцо.

До самого вечера его никто не беспокоил. А потом зашла Лида.

- И что это за… Шамаханская царица была? – не глядя на него, очень сдержанно поинтересовалась она.

Иван хмыкнул:

- Как ты ее… поэтично назвала. Фатьма, она моя знакомая. Хорошая знакомая. Я ей как-то помог, а потом она мне помогала. Я ей очень благодарен. У нас – хорошие отношения.

- Ага… и сегодня она тебе… тоже помогала, - фыркнула Лидочка, развернулась чтобы выйти, - ты бы проветрил здесь… а то… так помощью пахнет.

И уже в дверях:

- Ох и сволочь же ты… Ваня!

Мдя… вот и как тут быть?

А тут еще и Ильюша этот, мать его…

Пришел, вроде бы – чай попить. Сам мялся, мялся, а потом и выдал:

- Иван! Мне категорически не нравится, как ты себя ведешь! Ты, работник культурного учреждения, вечно в какие-то драки влазишь. Вон… морда у тебя… Как ты к людям-то выйдешь? Тебе надо кино крутить, а ты избитый здесь