Зарождение добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

в отпуск, надевали шпоры в ближайшем подъезде. Тот, кто попадался на этом проступке первым и получал арест и запрещение отпуска на месяц, получал от товарищей по традиции «Савельевские шпоры». Это обстоятельство упоминалось в песне константиновцев, перечислявшей «грехи» михайловцев, и в том числе «…и надевать в подъездах шпоры»… А в противоположность «убожеству» «михайлонов» воспевались собственные достоинства, на мотив «Алла верды», – «Но то ли дело – Полк Дворянский»…

Вместе же мы в тот год пели песню, названную «Молитва офицера».

После печальных строк:

На родину нашу нам нету дороги,

Народ наш на нас же, на нас же восстал.

Для нас он воздвиг погребальные дроги

И грязью нас всех закидал, —

так звучали последние слова:

…Когда по окопам от края до края

Отбоя сигнал прозвучит,

Оберется семья офицеров родная

Последнее дело свершить.

Тогда мы оружье свое боевое,

Награды, что взяты, что взяты в бою,

Глубоко зароем под хладной землею

И славу схороним свою…

А принесенная нам фронтовая песня «Туркестанских стрелков», в несколько переделанном виде, стала традиционной песней всей Юнкерской батареи:

Ликующим кликом врагам возвестили,

Что им не осилить петроградских юнкеров,

За замок Инженерный мы им отомстили

Ударом могучих штыков…

Несчастной России несем мы свободу

Пусть верит она добровольцам своим.

Великою клятвою Русскому народу

Клянемся, что мы победим!..

26 ноября грянуло большевистское восстание в Ростове. Запасные батальоны, матросы и фабричные рабочие-красногвардейцы овладели центром города и его предместьем – Нахичеванью. В Новочеркасске распространились слухи, что красные идут на столицу Дона с целью захватить атамана и раздавить «кадетскую контрреволюцию».

Тревога… Звонят телефоны, бегают офицеры с полным снаряжением. Приказание: приготовиться «в ружье», потом «отставить». Мы спешно готовимся. Юнкера чистят винтовки, смазывают затворы.

Слышно непрерывное щелканье со всех сторон. Работают молча. Получают патронташи с патронами и ручные гранаты с ударниками. Личные вещи упаковывают и относят на чердак. «Наконец дождались… Наконец-то в бой», – таково общее настроение.

Через некоторое время приходит приказ: строиться на улице в полном снаряжении в походную колонну. Все бегут по лестнице вниз, словно боясь опоздать, кому-то второпях чуть не выкололи глаз штыком. На улице строятся, офицеры на местах. Шаколи, с шашкой и полевым биноклем, становится в голове колонны и протяжно, не по-пехотному командует: «Шаа-гом маа-рш!»…

Винтовки на ремень, колонна движется быстро на Барочную улицу. Там суматоха большого штаба. Артиллерийская рота вытянулась вдоль тротуара и уже дольше часа ожидает дальнейших приказаний. Наконец появляется довольно улыбающийся капитан Шаколи и радостно кричит: «Достроиться! Домой!»

В ответ слышен скрытый ропот, но колонна, конечно, послушно строится и поворачивает обратно в Платовскую гимназию. Там следует приказ: собраться в зале. Мы узнаем, что не кто иной, как капитан Шаколи, уговорил командование оставить артиллеристов в Новочеркасске, а на Ростов направить лишь отряд полковника князя Хованского, который уже рано утром направился поездами на Ростов – Нахичевань.

Негодование против капитана Шаколи еще более усиливается, когда он произносит в зале небольшую речь, уговаривая юнкеров не горячиться: «Воевать вы еще успеете, не забывайте, что вы артиллеристы, специалисты, которых надо беречь, а не бросать сразу же в огонь… Такого материала здесь не много». Очевидно, он то же самое говорил и генералу Алексееву и настоял на отмене приказа идти на Ростов. Однако на другой день в Платовской гимназии становится известным, что отряд полковника Хованского потерпел неудачу под Нахичеванью, отступает на Новочеркасск и что уже решено послать Юнкерскую артиллерийскую роту под Нахичевань-Донскую.

Капитан Шаколи печален. Теперь поход неизбежен. Повторяется вчерашнее: Михайловско-Константиновская сводная артиллерийская рота строится в полной боевой готовности перед Платовской гимназией. Больных – нет. Дух бодрый, настроение воинственное, но не у начальства, настроенного довольно мрачно. Патронташи набиты до отказа, ручные гранаты на поясах, юнкерские фуражки заменены у многих донскими папахами. Погоны почти у всех юнкерские с вензелями «М» или «К». Капитан Шаколи вышел в офицерской шинели мирного времени, перепоясанной новым поясом и наплечными ремнями. У него шашка и артиллерийский бинокль. Команда: «Смирно! Равнение на середину!.. На молитву!» Все снимают фуражки и крестятся. Невольно мелькает мысль: «Кто-то ведь не вернется назад…» «Накройсь!» Краткое напутственное слово, потом: «Правое плечо вперед! Шагом марш! Прямо!»

Колонна идет теперь по Ермаковскому проспекту вниз, мимо собора, прямо к вокзалу, где уж приготовлены вагоны. Кто-то из первого взвода спрашивает Шаколи: «Господин капитан, разрешите петь?» Шаколи поворачивается: «Нет, петь будем, когда будем идти назад… с победой».

Все призадумались, идут молча. Народ с тротуаров наблюдает за колонной. Никто не приветствует и не благословляет идущих в первый бой, на защиту донской столицы. Вот городской собор в византийском стиле, дальше крутой спуск к вокзалу. Идет редкий снежок, из степи дует холодный ветер, небо серо и уныло.

На первом пути стоит длинный эшелон, состоящий из вагонов 3-го класса, вагоны разделены для каждого взвода. Посадка… Поезд стоит уже больше часа. Темнеет. Вагоны не освещены. Оказывается, железнодорожные бригады отказались вести поезд с юнкерами «для подавления революционного пролетариата». Некоторые машинисты сбежали, и их тщетно ищут, иные упорствуют и не поддаются никаким уговорам. Спустилась ранняя ноябрьская ночь. Все тихо сидят во мраке. Некоторые юнкера заснули. При каждом движении сталкиваются и позвякивают штыки. На платформе слышны голоса: «Передать по вагонам: есть ли среди юнкеров бывшие студенты-путейцы?» Вот когда пригодились «шпаки» и «козероги»…

После долгих поисков нашли двух студентов-путейцев первого курса – Раскина и Фишера, юнкеров 12-го курса. Их тащат с торжеством на паровоз. Практически они, однако, весьма неопытны. Начались толчки да рывки. Вперед… назад… стоп… рывок. С полок летят винтовки и патронташи. Так долгие часы во мраке… После ряда попыток им все же удалось двинуть поезд с места. Часам к трем ночи еле-еле дотащились до станции Аксай. На платформе слышались оживленные голоса. Оказывается, на станции Аксай стояли эшелоны полковника князя Хованского и капитана Парфенова. Отряды: офицерский, юнкерский и морской-гардемаринский были накануне отбиты с потерями от Нахичевани и теперь отошли к Аксаю, везя с собой раненых и нескольких убитых. Встреча в Аксае была невеселая. Отступившие рассказывали, что большевиков не менее тридцати тысяч и они двигаются к Новочеркасску.

От этих рассказов стало как-то не по себе. Тягостное предчувствие не давало спать. Я вышел на платформу с другими юнкерами. На платформе горел большой костер, а у костра