Дата Туташхиа - Чабуа Амирэджиби

Иалканидзе застыл у окна, вглядываясь в темноту.

— На тебе лица нет, дорогой мой, — сказал Туташхиа, — ты встретил меня этим Тугушевым «ти-ту», а теперь, боюсь, мне самому придется тебя откачивать.

— Ти-ту, — покорно согласился духанщик.

Не удивление и не испуг заставили Бикентия просвистеть это ти-ту, когда на пороге его жилья возник Туташхиа, который всегда тащил за собой опасность. Просто у Бикентия была такая память — он запоминал людей через смешное. На этот раз он вспомнил Тугуши, сидевшего вместе с ним и Датой. В ту пору Бикентий был в тюрьме фельдшером, и однажды, когда они болтали с Туташхиа, к нему пришел Тугуши с жалобой на зубную боль. В зубном деле Бикентий ничего не смыслил, и инструмента у него, конечно, никакого не было. Он сунул больному пилюлю, чтобы унять боль, но бедняга вскоре вернулся — боль не утихала. Он дал еще одну пилюлю, то тот опять пришел, и приходил через каждые десять минут, стеная и заклиная выдрать проклятый зуб. У Бикентия были только старые затупившиеся кусачки, и он совал их под нос бедняге, объясняя, что щипцами этими не схватишь обломок зуба, от которого остались лишь корни. Но Тугуши стоял на своем. Деваться некуда — Иалканидзе усадил Тугуши на табурет, вытер щипцы о фартук и велел Туташхиа крепко держать пациента за голову, чтобы не дергался. Больной открыл рот. Туташхиа одной рукой зажал его голову, другой прижал к груди. Когда Иалканидзе ухватился наконец за сломанный зуб и попытался расшатать корень, Тугуши дернулся, и щипцы соскочили.

— Крепче держи, кому сказано!

— Держу, куда крепче! Ты что, хочешь, чтоб я его раздавил?

Туташхиа, схватившись за виски Тугуши, так стиснул его голову, что Тугуши показалось, что череп у него лопнет сейчас, как орех. Он трясся и дергался, а зуб ни с места.

— Да что ты там ковыряешься?.. Он же богу душу сейчас отдаст! — разозлился вконец Дата Туташхиа.

— А тебе-то что, не у тебя болит! Он, сволочь такая, к десне прирос, никак не сдвинешь. Ты его, сукина сына, держи! Не отпускай! И щипцы ни к черту, будь они прокляты! — Иалканидзе сплюнул и продолжал операцию.

Тугуши не вынес боли от этих двойных тисков и схватил Иалканидзе за руку. Как раз в эту минуту корень подался, но щипцы от толчка соскользнули, и больной, почувствовав, что его отпустили, завопил не своим голосом:

— Ти-тууу!!! 1

Иалканидзе не успел извергнуть третью очередь отборных проклятий, как Туташхиа побледнел и ему стало дурно. Почувствовав свободу, Тугуши бросился вон из комнаты, а Туташхиа плюхнулся на его стул.

— Тоже мне разбойник, абраг, гроза Кавказа, — потешался Иалканидзе. — Да ты и курицы не зарежешь! — хлопотал он, приводя приятеля в чувство.

С тех пор прошло уже много лет, но Туташхиа любил вспоминать эту историю и рассказывал ее всегда обстоятельно, ценя в ней подробности. А Иалканидзе все молчал, ожидая возвращения Астиона.

— Ты помнишь, какой носище был у Тугуши?! — не отставал Дата.

Иалканидзе быстро отошел от окна — хлопнула дверь, ведущая в подвал.

— А помнишь, как он пристал — рви, и все?.. — откликнулся Иалканидзе, но голос его звучал странно, совсем не о том он думал.

Он подошел к столу и через открытую дверь заглянул в зал.

Гости ужинали, поглядывая на кухню, — вино все не приносили.

Скрипнула входная дверь, и Астион поставил на стол кувшины. Сказалась лакейская муштра: он задержался у стойки, не прикажут ли чего еще, но гости молчали, и он вернулся на кухню.

Чочиа разлил вино, чокнулся с товарищем и выпил залпом. Квалтава отхлебнул меньше половины и поставил пиалу на стол. Всего этого немой не видел — он только вошел в кухню, оставив дверь открытой.

Держа перед собой газету, Иалканидзе видел и гостей, и суетившегося возле двери Астиона.

Туташхиа смотрел на Иалканидзе и по его лицу старался понять, что происходит внизу.

Чочиа о чем-то спросил Квалтава, но Квалтава не ответил. Иалканидзе догадался — Чочиа спросил товарища, почему он не допил.

Немой не отрывал глаз от гостей, соображая, почему же они не пьют.

Вдруг по лицу Чочиа пробежала судорога, он побледнел, хотел что-то сказать, но губы шевелились, а звука не было. Бодго Квалтава, оцепенев, глядел на товарища.

— На столе нет соли! Пусть принесут соль! — заорал он.

Немой, остановившись в дверях кухни, дрожал и не мог сойти с места.

— Что уставился? Не слышишь? Тебе говорят! — заорал Квалтава, повернувшись к кухне.

Астион сорвался с места, побежал к стойке, схватил соль и поставил на стол.

Дата Чочиа сидел, закрыв глаза, все сильнее кренясь, и казалось, он вот-вот рухнет на пол. Квалтава долил свою пиалу и вытащил маузер.

— Пей! — бросил он слуге.

Немой взглянул на Чочиа, потом на пиалу, полную вина, потом на Бодго Квалтава… Выстрел Квалтава оборвал его протяжный и сдавленный вопль. Астион упал, приподнялся было, но после второго выстрела уже не двигался.

— Что тут происходит?! — спросил Туташхиа, выхватив из хурджина оба своих маузера.

— Иалканидзе! Шлюха! Сука! А ну давай сюда! Ты у меня хлебнешь этого пойла, или я сам тебя спущу и заставлю пить за здравие тех фараонов, которые тебя за трояк наняли! — неслось из зала.

Туташхиа рванулся к балкону, но Иалканидзе, толкнув ногой дверь, захлопнул ее и задвинул засов.

— Астион насыпал им яду… в вино!

Следующая пуля пробила дверь, след ее остался на правой стене, а сама пуля исчезла.

— Иалканидзе, валяй сюда! Не заставляй меня подниматься! — орал Квалтава.

— Он выпустил уже три пули, — сказал Туташхиа. — А ты знал о яде?

— Знал, я обманул Астиона, навел его на бритого, сказал, что бритый — Дата Туташхиа, — Бикентий вынул из кармана револьвер.

— Раз ты пошел на это, должен был и меня предупредить!.. Дружба дружбой, а правило прежде всего. Ведь я же не мог сам тебя спрашивать, Бикентий!

— Иалканидзе! Открой дверь! — закричал Квалтава уже из-под двери и выпустил еще две пули. Дверь комнаты была уже вся изрешечена, но ни Туташхиа, ни Иалканидзе даже не задело. Абраг поднял два пальца — дал Бикентию знать, что в маузере Квалтава осталось всего две пули. Иалканидзе показал, что пойдет в обход, пересек комнату на цыпочках, вышел на балкон и исчез в темноте.

Туташхиа отодвинул засов и распахнул дверь.

Квалтава и Дата Туташхиа предстали друг перед другом. Оторопевший разбойник стоял перед Туташхиа, опустив маузер дулом вниз.

— Что тебе нужно, Квалтава? — холодно спросил Туташхиа.

— Ох-х! — Еще несколько мгновений Квалтава разглядывал Туташхиа, потом прикрыл веки и привалился к стене.

Иалканидзе на цыпочках крался вверх по лестнице, все время держа разбойника на мушке. Когда Квалтава предстал перед ним во весь рост, он опустил револьвер и сунул его за пояс.

У Квалтава подгибались ноги, и он опускался на пол. Едва отдышавшись, открыл глаза.

— О-х-х! — прохрипел он. — Дата-батоно, скажи, ты не знал об этом?.. Очень прошу тебя, скажи мне правду…

— Не знал! — сказал Туташхиа.

Побелевшие губы Квалтава растянулись в улыбке. Он упал навзничь, маузер выскользнул из рук, и слышно было, как шлепнулся в зале на пол.

Соскользнул со стула и грохнулся о пол труп Чочиа.

Туташхиа стоял на пороге, подпирая плечом косяк двери, и смотрел вниз, в зал. Иалканидзе отпустило напряжение, слабость разлилась по телу, он присел на верхней ступеньке лестницы, прислонясь спиной к стене, и уставился в потолок.

Стояла тяжелая тишина:

В конюшне заржала лошадь, и снова все стихло.

Из кухни донесся шорох.

— Не бойся, Закарий, выходи! — только сейчас Иалканидзе вспомнил о поваре.

Закарий выглянул из оконца кухни, ступил на порог, оглядел зал и поднял глаза- на балкон.

— Поднимись сюда, слышишь? — позвал Иалканидзе.

Повар оторвался от порога, сделал несколько быстрых шагов по залу и замер на его середине, созерцая трупы.

Еще несколько шагов, и он достиг лестницы. Ему осталось до балкона всего несколько ступенек, когда он увидел лежащего навзничь Квалтава и снова оцепенел. Он был весь в муке, и Бикентий понял, что после первого же выстрела Закарий укрылся в кладовой среди мешков с мукой.

— Бикентий! Сколько трупов… — пролепетал повар. — И все наши?

Туташхиа улыбнулся и вернулся в комнату.

— Нет, не все. Половина — твоего батюшки Дмитрия, — ответил Иалканидзе. — Пока я спущусь в долину к приставу, пока оттуда явится полиция, пройдет не меньше трех дней, и от них дух пойдет. Нужно их похоронить. Возьми лопату и вырой могилу, чтобы всех троих уместить. А я отправлюсь на заре. Но похоронить их надо прежде, чем я уйду.

Закарий пошел вниз, о чем-то размышляя, и уже из зала крикнул Бикентию:

— Я что придумал… У тебя Александр копает яму для нужника, наполовину уже вырыл… Вот она как раз на троих в самую пору будет.