Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

Военное командование, призванное защищать Трухильо, но не способное в силу ряда причин выполнить свой долг, чувствуя, что вот-вот вспыхнет бунт, и не имея ничего, чем можно было бы смягчить горечь, содержавшуюся в печальных известиях с театра военных действий, решило, если вы помните, покончить с двумя французами вне зависимости от того, виновны они или нет. Обвиненные разъяренным народом в некомпетентности, следствием чего явились бесконечные поражения, горе-полководцы, понимая, что под сомнение ставится их честь и что занимаемое ими высокое положение день ото дня становится все более шатким, вознамерились, отдав на суд толпы так называемых шпионов, разрядить обстановку и вернуть себе былой авторитет. Для особ, охотно эксплуатирующих чужие предрассудки, это был наиболее простой и к тому же безопасный шаг, позволявший, за неимением лучшего, обратиться к соотечественникам со следующими словами: «Теперь вы сами видите, как мы печемся о вас и что наше чутье, никогда не подводящее нас, блестяще служит отчизне!.. Отныне каждому ясно, сколь глубоко вы в нас ошибались!» Короче, экзекуция, превращенная в грандиозный спектакль, была для сих военачальников равносильна победе на поле боя, хотя и не наносила ни малейшего ущерба чилийцам.

Однако эти лицедеи[639] не были настолько безрассудны, чтобы полностью исключать возможность того, что в не столь отдаленном будущем им придется ответить за свое преступление. Стремясь всячески сохранить мундиры незапятнанными и не испытывая при этом ни малейшего желания оплачивать в случае провала гнусного замысла разбитые горшки, они задались целью заставить сознаться французских путешественников если и не в их виновности, то, по крайней мере, в своем американском происхождении. Стоило бы графу де Клене и Жаку Арно, в груди которых все горело от непереносимой жажды, согласиться признать за стакан воды, что они — янки, как им сразу бы отказали в свидании с официальными представителями Франции и тотчас же произвели новое расследование с заранее известным результатом: смерть — и без промедления! Поскольку же, как говорится, цель оправдывает средства, негодяи не преминули прибегнуть к столь распространенной в испано-американских республиках пытке — безобидной и нелепой на первый взгляд, но в действительности крайне мучительной.

Пока разыгрывался этот безобразный фарс[640], в Лиму был отправлен сухопутным путем курьер с тем расчетом, что, когда он прибудет в место назначения, дело уже завершится, и если даже представители Франции приложат все необходимые усилия и для спасения своих соотечественников пошлют вооруженный корабль, они не найдут и следов их трупов. Конечно, от местного руководства потребуют объяснения. Однако перуанские власти, сославшись на признание обвиняемых, ответят:

«Эти люди — американские авантюристы, а вовсе не французы: взгляните на их заявление».

Примерно в таком духе размышлял Жюльен, когда он узнал о том, что их лишают слуги, и, исходя из этих предположений, он, воспользовавшись освобождением Эстебана, проинструктировал его, каким образом тот смог бы помочь им расстроить козни злоумышленников. Первое, что должен был сделать метис, — это сесть в Трухильо на корабль и морем добраться до Лимы: если всадник сможет достичь столицы Перу не меньше чем за неделю, то пассажиру парохода достаточно для этого двадцати восьми часов, тем более что между двумя указанными городами регулярно курсируют суда двух компаний — французской трансатлантической и американской.

Эстебан, преданный своим хозяевам, немедленно отправился в Салаверри, служивший для Трухильо портом, и приступил там к поискам пароходных агентств. Город находился в процессе застройки, и метис увидел больше фанерных бараков, нежели обычных домов. Естественно, взгляд его задержался на здании, стоявшем у реки и выгодно отличавшемся от остальных. Негры только что водрузили над ним довольно высокую мачту с развевавшимся на ней флагом, похожим на те, что, как помнилось верному слуге, он видел на консульствах в Кито и Гуаякиле. Зная, что служащие этих учреждений выполняют иногда и функции агентов морских компаний, молодой человек смело вошел через широко открытую дверь в помещение, никем не охраняемое.

За столом, заваленным бумагами, сидел в рубашке с закатанными рукавами внушительного сложения человек, покуривая сигару с приятным запахом и потягивая через соломинку какой-то напиток.

— Что вам угодно, юноша? — спросил он с тем веселым добродушием, которое обычно являет собой счастливую привилегию лишь людей полных.

— Мне нужно отправиться французским или американским пароходом в Лиму, — робко ответил метис.

— В таком случае вы ошиблись домом, дорогой мой… Это не морское агентство, а английское консульство… обосновавшееся здесь только вчера.

Эстебан вежливо извинился, толстяк же продолжал:

— Ничего страшного… Скажите-ка, а вы очень спешитев Лиму?

— Да, господин, очень!

— Эх, приятель, вам так не повезло! Американский пакетбот ушел позавчера, а французский пароход придет не раньше чем через две недели.

На лице метиса было написано такое горе, что толстяк, проникшись к нему состраданием, вместо того чтобы выпроводить его, спросил молодого человека, не смог бы он хоть чем-то помочь бедняге.

— Ах, господин, — разразился рыданиями славный малый, — мои хозяева погибли!

— Ваши хозяева?..

— Да, господин, два французских путешественника… Перуанцы держат моих хозяев в тюрьме, где их ждет верная смерть!

— Так-так!.. Французы, значит… Расскажите-ка мне о них: хоть я и англичанин, но меня это заинтересовало — не только с чисто человеческих позиций, но и с точки зрения соблюдения цивилизованными нациями международного права.

Эстебан подробно поведал участливому консулу об истории своих взаимоотношений с Жаком Арно и Жюльеном де Клене, о цели совершаемого его хозяевами путешествия, об их встрече в поезде с полицейским, об аресте французов по ошибке или же по злому умыслу и о той миссии, с которой он был послан в Лиму.

Англичанин слушал его не прерывая, потягивая напиток и покуривая ароматическую сигару.

— Это все? — спросил он, когда метис закончил.

— Да, господин, все.

— У вас с собой письма, предназначенные его превосходительству послу Франции и его превосходительству адмиралу?

— Да, господин.

— Позвольте мне, как представителю его превосходительства посла Великобритании, а также полномочному и единственному официальному представителю европейских интересов в Трухильо, ознакомиться с ними.

— Но, ваше превосходительство…