Оно - Стивен Кинг

Тут мыльный пузырь иллюзии лопнул. Билл увидел, что Ричи без очков и подумал: «Наверное, носит контактные линзы» — так и оказалось. Очки он ненавидел. Футболки и вельветовые штаны, в которых прежде ходил Ричи, уступили место костюму, какие не продавались в секциях готовой одежды: Билл прикинул, что стоил этот костюм долларов девятьсот и шился на заказ.

Беверли Марш (если ее фамилия оставалась Марш) превратилась в ослепительную красавицу. Теперь она не собирала волосы в небрежный конский хвост — они падали на плечи ее простенькой белой блузы «Шип-энд-Шор»[190] каскадом смягченного цвета, светились, как янтарное озеро. Билл легко представил себе, что на улице, даже в такой сумрачный день, как этот, они бы пламенели. И попытался представить себе, каково оно — зарыться руками в эти волосы. «История стара как мир, — сухо подумал он. — Я люблю свою жену, но до него крошка хороша!»

Эдди (это странно, но чистая правда), повзрослев, стал очень уж похож на Энтони Перкинса.[191] Лицо его покрывали преждевременные морщины (хотя в движениях он казался даже моложе Ричи и Бена). Добавляли годов и очки без оправы, которые он носил — очки, которые мог бы надевать английский барристер,[192] приближаясь к скамье судьи или знакомясь с резюме дела. Волосы он стриг коротко, прическа давно вышла из моды, а в конце пятидесятых и начале шестидесятых называлась «Лига плюща». Яркий клетчатый пиджак спортивного покроя выглядел так, словно приобрел его Эдди на распродаже в магазине мужской одежды, который доживал последние дни… но часы носил швейцарские, «Патек Филипп», а мизинец на правой руке украшал перстень с рубином. Слишком огромно-вульгарным и нарочито показным, чтобы быть стекляшкой.

Кто действительно изменился, так это Бен, и вновь взглянув на него, Билл ощутил уже привычное раздвоение. Лицо осталось прежним, волосы, более длинные и поседевшие, он зачесывал, как и прежде, направо. Но Бен стал худым. Непринужденно сидел на стуле, расстегнув непритязательную кожаную жилетку, под которой виднелась рубашка из шамбре. Он носил джинсы «левис» с прямыми штанинами, ковбойские сапоги и широкий пояс с пряжкой из черненого серебра. Одежда облегала стройную, с узкими бедрами фигуру. На руке поблескивал наборный тяжелый браслет, только со звеньями не из золота, а меди. «Он похудел, — подумал Билл. — Превратился в собственную тень… Старина Бен похудел. Воистину чудесам несть конца».

На мгновение в маленькой комнатке повисла невообразимая тишина. То был один из самых необычных моментов, которые довелось испытать Биллу Денбро. Стэна с ними не было, но тем не менее седьмой участник на встречу пришел. Здесь, в банкетном зале ресторана, Билл ощущал его присутствие так же явственно, как если бы видел перед собой… и это был не старик в белых одеждах и с косой на плече. Это было белое пятно на карте, которое лежало между 1958 и 1985 годами, территория, которую исследователь мог бы назвать Великим Неизведанным. Билл попытался ответить на вопрос, что именно могло там быть. Беверли Марш в короткой юбке, выставляющей напоказ большую часть длинных, точеных ног, Беверли Марш в сапожках гоу-гоу, с гладкими и расчесанными на прямой пробор волосами? Ричи Тозиер, несущий плакат с надписью «ОСТАНОВИТЕ ВОЙНУ» С одной стороны и «УБЕРИТЕ ППОР[193] ИЗ КАМПУСА» с другой? Бен Хэнском в желтой каске с переводной картинкой, на которой изображен американский флаг, без рубашки, с животом, который все меньше нависает над ремнем, управляющий бульдозером, сидя под зонтиком из парусины. Этот седьмой был черным? Не состоял в родстве с Г. Рэпом Брауном[194] или Грэндмастером Флэшем,[195] ни в коем разе, этот парень носил простые белые рубашки и вылинявшие слаксы из «Джей. К. Пенни», сидел в зале для научной работы библиотеки университета Мэна, писал статьи об источниках примечаний и возможных преимуществах ISBN при каталогизации книг, тогда как за стенами библиотеки проходили демонстрации, Фил Оукс пел «Ричард Никсон, найди себе другую страну», люди умирали в деревнях, названия которых никто не мог произнести; он же сидел, поглощенный своей работой (Билл видел его), которую освещал падающий в окно зимний свет, со строгим и увлеченным лицом, зная, что работа библиотекаря очень схожа с работой механика вечного двигателя. Он был седьмым? Или это был молодой человек, стоящий перед зеркалом, наблюдающий, как увеличивается лоб, смотрящий на рыжеватые волосы, оставшиеся на расческе, на отражение в зеркале груды блокнотов, лежащих на столе, блокнотов с первым, черновым вариантом романа «Джоанна», который будет опубликован годом позже?

Кто-то из вышеуказанных, все из вышеуказанных, никто из вышеуказанных.

На самом деле это не имело значения. Седьмой здесь был, и в какой-то момент они все ощутили его присутствие… и возможно, наилучшим образом поняли жуткую силу существа, которое вернуло их сюда. «Оно живо, — подумал Билл, холодея под одеждой. — Глаз тритона, хвост дракона, рука висельника… чем бы Оно ни было, Оно снова здесь, в Дерри. Оно».

И он почувствовал внезапно, что Оно — тот самый седьмой, что Оно и время каким-то образом взаимозаменяемы, что Оно носило лица их всех, и тысяч других, прикрываясь которыми наводило ужас и убивало… и мысль, что Оно могло быть ими, несомненно, пугала больше всего. «Сколь много от нас осталось здесь? — думал он с возрастающим ужасом. — Сколь много от нас так и не покинуло дренажные тоннели и канализационные коллекторы, где жило Оно… и где кормилось? Поэтому мы забыли? Потому что часть каждого из нас осталась без будущего, не повзрослела, никогда не уезжала из Дерри? Поэтому?»

Он не видел ответов на их лицах… на них отражались только вопросы, которые он задавал себе.

Мысли формируются и проскакивают в доли мгновений или в миллисекунды, создавая собственные временные рамки, так что все эти рассуждения в голове Билла уместились в какие-то пять секунд.

А потом Ричи Тозиер, привалив стул к стенке, вновь широко улыбнулся:

— Ой, вы только посмотрите — у Билла Денбро хромированная крыша. И как долго ты полировал ее пастой «Тэтл»,[196] Большой Билл?

И Билл, понятия не имея, что за этим последует, открыл рот и услышал собственный голос:

— На хер тебя и твою трепотню, Балабол.

На мгновение повисла тишина… а потом банкетный зал взорвался смехом. Билл поспешил к ним, начал пожимать руки, и хотя в его ощущениях в тот момент хватало ужасного, кое-что его успокаивало: осознание, что он наконец-то вернулся домой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});