Короли рая - Ричард Нелл

из твоих вассалов избежать Ордена. Она больше не с сестрами. Они бросили ее, решили, что она мертва. Теперь она не с ними, клянусь.

Пока он говорил, Эгиль почувствовал, как Джучи незаметно отстранилась. Он чувствовал ее осуждение и отвращение. Прошу, позволь мне защитить тебя, подумал он, не заботясь о том, что должен сделать или пережить.

Яркие глаза Роки впились в него, будто высасывая знания о пропущенных годах. Эгиль по-прежнему видел в этих глазах, за их сиянием, жажду убийства, всегда еле сдерживаемую, и ее внимание, обращенное к нему, заставило волоски на его руках и шее встать дыбом.

– Прости меня. Я вижу ясно, что ты Избранник Джучи, и поэтому ей нельзя быть жрицей, да? Подойди и выпей со мной. Давай побеседуем о старых деньках и новых начинаниях.

При мысли о «старых деньках» отсутствующие пальцы на ногах Эгиля закололо, а десны заныли – он содрогнулся и вспомнил ночь криков.

Джучи наблюдала за ним, дрожа от ярости, настолько близкая к насилию, какой он ее когда-либо видел. Она была единственной, знающей, как он получил свои раны. Той, кто восстановила его из ничего после опустошения Рокой, – и он знал: у нее нет никакого желания возвращаться.

– Это наш дом, Рока. Ты посидишь и выпьешь, если мы тебя пригласим, – а если нет, уйдешь обратно в дождь.

Эгиль закрыл глаза, затем склонил голову, надеясь, умоляя, чтобы Рока понял. Прошу, нет, прошу, не забирай мою семью. Я сделаю все что угодно. Все, что захочешь.

Человек, что не был человеком, пристально смотрел.

– Итак, вы знаете, кто я такой и что я сделал. Мне безразлично. Я пришел сюда не затем, чтобы навредить вам.

Эгиль почувствовал слабую надежду, зная, что у его господина нет причин лгать.

– Что тебе нужно?

В голосе Джучи все так же не было страха. Она говорит, когда говорить должен я, подумал Эгиль и ощутил себя трусом, тем существом, которым был раньше – самовлюбленным вором и лжецом, который не заботился ни о чем, кроме себя, а затем сломленным слугой.

«Букаяг» сунул руку под плащ, и Джучи едва не набросилась на него. Казалось, он предвидел это и медленно, спокойно вытащил из кармана большой металлический диск, затем со стуком положил его на стол. Эгиль потрясенно увидел, что кисть его прежнего господина покрыта шрамами – поперечными и продольными – и как минимум одного пальца не хватает.

– Мне нужно больше таких.

Эгиль оторвал свое внимание от изуродованной плоти, затем с трудом поднялся на ноги. Похоже, эта вещь была монетой, но желтой и огромной – в десять раз крупнее любой монеты в Аскоме – и гораздо более гладкой, однородной и цельной. А еще на ней был какой-то рисунок, наподобие затейливой гравюры – мужское лицо в профиль, с квадратной челюстью, безбородое и гордое.

– Это король, – объяснил Рока. – Король народа, сделавшего эту вещь.

Джучи посмотрела на Эгиля, затем обратно.

– Нет короля, кроме закона, – процитировала она из книги, и Рока наградил ее своей кривой улыбкой.

– За морем, в стране богов, есть маленькие смуглые короли с богатством большим, чем вы можете себе вообразить. – Он помедлил, чтобы встретить пристальные взгляды обоих. – Вот где я был, Эгиль, все это время. Я поплыл на Север и чуть не погиб. Но я нашел землю. Это рай, который был обещан, – место без зимы. Место, где почва так богата, что на ней может вырасти все – и растет, место, где вода так тепла, что дети играют в ней весь день и никогда не замерзают. И земля эта наполнена слабостью и алчностью – рыбаками и торговцами, которые ничего не знают о жестокости и еще меньше о лишениях. Нам нужно лишь дотянуться и взять ее.

Эгиль следил за глазами Роки, пытаясь разглядеть безумие. Конечно, все им сказанное – вранье, хотя Эгиль не знал, какой «Букаягу» толк врать. Наверняка он продал свои руны и обучился неким образом лепить металл, как глину, и менять его цвет. Он, вероятно, убил каких-то богатых Северных фермеров и спрятался в их доме, пока Орден тщетно обыскивал Юг. И теперь он был готов – плел новую легенду, и закончится она смертью и хаосом, как и раньше.

– Это еще не все, Эгиль. Я привез чужестранный корабль и чужестранное оружие. У меня целый сундук, полный монет. Серебро, и этот металл, который называют золотом. Богатство Севера невообразимо.

– Тогда купи себе деревню. Живи как вождь до конца своих дней. Мы тебе не нужны, – отрезала Джучи.

Хозяин Эгиля блуждал взором по красивому каменному дому, отмечая два очага и увешанные мехами стены, и упитанного ребенка, которого, несомненно, разглядел в темном углу.

– Мне нет дела до богатства.

Яркие глаза Роки перестали изучать пространство и вновь остановились на Эгиле.

– Это прекрасный дом для скальда и бывшей жрицы. Ты отлично справился. – Он подался вперед. – Продал несколько рунных клинков, не так ли? Украденных у твоих мертвых братьев? Ты говорил себе, что заслужил их?

– Да. – Слово сорвалось с губ Эгиля, немного преодолев его страх и стыд. – Да, я это заслужил. Я служил и заплатил собственной плотью больше, чем иные. Скажешь мне, что это не так?

Глаза Роки сузились, но он отстранился и его лицо смягчилось. «Чувствуешь ли ты вину, как другие люди? – задался вопросом Эгиль. – Может ли у „провидца“ быть хотя бы толика мягкости? Хоть какое-то сожаление?»

Он подумал, что всякое возможно, но эмоция оказалась слишком незаметной, чтобы ее можно было прочесть, и в один миг исчезла.

– Не все в нашем народе живут столь же безбедно. – Рока выглянул в окно, как будто весь Аском простирался перед ним там, в темноте. – Я мог бы остаться в раю, но я вернулся ради них. Если вы не сделаете это ради меня, Эгиль, или ради себя, тогда сделайте это ради вашего народа.

– Мы не должны им ничего, – прошипела Джучи, и Эгиль успокаивающе положил руки ей на плечи, зная: какую бы логику ни использовал Рока, какие бы условия ни выдвинул, какой бы выбор ни предложил – отказываться было безумием.

– Тогда сделай это для своих детей, жрица, и для детей твоей дочери, а иначе все так и останется как раньше. Мы так и будем всегда страдать в холодной, темной пустоши, которую считаем целым миром.

Джучи выглядела столь же не впечатленной и промолчала, но Эгиль знал, что было уже поздно.

– Расскажи мне о последних двух годах, Эгиль. Что случилось после Алвереля?

Он вздохнул и