Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

– И что же у нас тогда получается? – Лесияра перебирала черновики Бояны и вглядывалась в чёрные закорючки – буквы навьего алфавита.

– Перевод возможен лишь частичный, – вздохнула та.

– Но не можем же мы, придя к Калинову мосту, произнести: «Куда-то там прихожу, что-то… пам-парам… закрываю, отдаю сердце и душу, дальше – бла-бла – какая-то могила, тра-та-та, какой-то мир, а в конце падает камень. Ну, в общем, как-то так». Это какое-то уж очень корявое заклинание получается! – усмехнулась княгиня.

– Согласна, государыня, в таком виде перевод никуда не годится, – огорчённо развела руками седовласая женщина-кошка. – Это пока всё, что я смогла выжать из этих строчек, используя имеющийся источник языка, но я буду думать дальше – может, и получится что-то прояснить.

– Думай, Бояна, думай, – кивнула княгиня. И добавила с усмешкой: – И не забывай подстёгивать свой ум упражнениями из древнего учения – авось, лучше будет думаться.

– Всенепременнейше, моя госпожа, – поклонилась хранительница.

Старые книги дали точный ответ на вопрос, спустя какое время после закрытия прохода его можно вновь открыть: пятьсот лет. Прошло уже намного больше, а значит, распечатывание стало возможным. Вот только какое заклинание следовало для этого использовать? Да и находился старый проход в недоступных для кошек землях – за Мёртвыми топями…

В Престольной палате Лесияру ожидала Радимира. Приветственно кивнув ей и усевшись на трон, Лесияра сделала Сестре знак говорить.

– Соглядатаи докладывают: сопротивление продолжается только в восьми городах Воронецкого княжества, остальные пали, – сообщила та.

– А Гудок? – с кольнувшей сердце тревогой спросила княгиня.

– Гудок – в числе этой стойкой восьмёрки, – ответила Радимира с тронувшей уголки строгого рта улыбкой. – Полог туч приближается к границе Белых гор, осталось только сто вёрст чистого неба.

– Благодарю за вести, Сестра, – кивнула Лесияра. – Труби сбор, мы высылаем каждому из этих восьми городов по четыре сотни кошек. Установим защитные камни, хоть они и помогут лишь ненадолго: надо использовать все средства, какие только можно. Пусть срочно собирают по всем хозяйствам готовый отвар яснень-травы, а также заваривают новый, ибо хмари в западных землях с прибытием навиев стало в разы больше. И самой травы тоже следует взять, сухой и свежей, для дымных куч. Каждому городу – по пятьсот бочек воды из Тиши: пригодится и для лечения, и для обороны; с пропитанием у них там, скорее всего, туго, так что хлеб, крупа и рыба тоже не помешают. Также надобно выслать Берёзке пару дюжин кувшинов масла, чтобы она превратила его в топливо для вспышек. Пусть поспешит: выступаем через три дня.

– Значит, государыня, мы вступаем в войну? – вскинув подбородок и колюче сверкнув глазами, спросила начальница пограничной дружины.

– Она неизбежна, – молвила Лесияра. – Ожидание закончилось.

– Не кажется ли тебе, моя госпожа, что Воронецкое княжество обречено? Эти города падут так или иначе, а мы лишь немного отсрочим их падение, – заметила Радимира. – Кроме того, это лишит нас части войска – трёх тысяч двухсот кошек. Не лучше ли сосредоточить все силы на обороне собственных рубежей?

Владычица Белых гор торжественно опустила руку на плечо своей советницы.

– Радимира, наши рубежи начинаются там, в этих восьми храбрых городах.

***

Горинка рыдала в сложенные ладони, сидя на холодной траве под деревом; молчаливые горы ловили снежными шапками последние лучи заката, а Светолика расхаживала из стороны в сторону, заложив за спину руки. Этот безмятежный вечер был создан для тихой нежности и единения душ, но у княжны не осталось к невесте никаких чувств, кроме усталого раздражения.

– Позор, Горинка, просто позор, – проговорила она, качая головой. – Что ты устроила? Как ты могла напасть на Берёзку, угрожать ей убийством, а потом вопить на весь дом так, будто тебя режут? Знаешь, я сыта по горло твоими выходками. Быть может, я огорчу тебя, но настало время для правды: я уверена, что ты – не моя суженая. Все знаки говорят об этом.

Горинка подняла заплаканное лицо с покрасневшим носиком и трясущимися губами.

– Какие знаки? Сны? Это бред, лада! Ты просто придумала их, чтобы меня бросить!

– Если хочешь, мы можем пойти в святилище к жрицам, и они проведут обряд схождения света Лалады. – Голос княжны прозвучал сухо и безжалостно, но она не чувствовала никакого желания быть мягкой и снисходительной. – Лаладу, в отличие от людей, нельзя ввести в заблуждение: свет сойдёт только на тех, кто действительно предназначен друг другу. Пойдём, жрицы примут нас в любое время, хоть сейчас.

Она протянула девушке руку, но та испуганно вжалась спиной в толстый морщинистый ствол. Вид у неё был такой несчастный и загнанный, что сердце Светолики на краткий миг лизнул слюнявый язычок жалости.

– Тебе лучше признаться самой, – сказала она, сверля девушку пристальным взором.

Горинка отвернула лицо, плаксиво искривлённое, с бровями домиком и некрасиво растянутым ртом; несколько мгновений из её груди вырывались сбивчивые, рыдающие вздохи. Когда она заговорила, её речь прерывалась судорожными всхлипами.

– Когда я услышала… что пришедшая к нам в дом гостья – княжна Светолика, я сразу захотела стать её… супругой. Я хотела вырваться из дома… хотела жить привольно и богато. Я изобразила обморок…

– Зачем? Обман всё равно вскрылся бы – не на помолвке, так на свадьбе, – молвила Светолика с горечью.

– Я думала… как-нибудь получится… Ах-ха! А… а… – И Горинка исступлённо простёрлась ничком на траве.

Её тело так мощно сотрясалось и корчилось от рыданий, что Светолике стало жутко смотреть на это: Горинку будто кололи пиками и прижигали раскалёнными клеймами, и она дёргалась от боли, словно под пыткой.

– Ну, ну. – Княжна присела на корточки и протянула было руку, чтобы погладить девушку по волосам, но сдержала свой порыв, дабы не обнадёживать её неуместной лаской. – Горинка, ну, в самом деле… Полно убиваться, ты ещё встретишь свою суженую – ту самую, для которой ты и родилась. И заживёшь своей жизнью отдельно от родительниц… Пойми, кривдой счастья не добыть. Ты обманула меня, но я не держу на тебя зла и отпускаю домой. Все мои подарки можешь оставить себе, а твой скарб перенесут мои дружинницы. Прощай.