Русская литература XVIII векa - Григорий Гуковский

Тем не менее, похвалы Ломоносову, в изобилии имеющиеся в «Слове», вовсе не следует считать проявлением вежливости, уважения к общепринятому мнению или осторожности. Радищев прежде всего оправдывает Ломоносова его историческим местом, его ролью начинателя. Радищев высоко ценит гений Ломоносова. Наконец, – и это может быть самое главное, – Радищев славит в Ломоносове его страсть к науке, силу его воли, титаническую мощь его натуры, давшие возможность ему, «мужику», стать гордостью своей страны.

Ломоносов для Радищева – прежде всего человек из народа. Его достоинство – проявление народных качеств: «твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении».

И именно потому, надо думать, Радищев горько осуждает в Ломоносове его «лесть», что он жаждет видеть в русском народе своих Мирабо и Франклинов, что мысль о духовном поражении народа для него ужасна. Однако в общем построении «Путешествия» «Слово о Ломоносове» – торжественное и оптимистическое заключение его. Галерея образов крестьян обогащается уже близко к концу книги фигурой крепостного интеллигента (глава «Городня»); наконец, она заканчивается изображением гениального крестьянского сына Ломоносова*.

* О значении «Слова о Ломоносове» в идейном построении книги см.: Макогоненко Г. П. Композиция «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева//ХУШ век: М., 1940, Сборник Института литературы Академии наук СССР. Т. II.

Основное социальное противоречие русской жизни, как она показана в «Путешествии», – противоречие крестьянской массы и помещиков, – Радищев разрешал с позиций революционного народа; существенно важны в этом смысле и социальные оценки, данные Радищевым другим классовым группам русского общества его времени. Так, к русской буржуазии Радищев отнесся более чем подозрительно. В «Путешествии» характеристика русских буржуа дана в главе «Новгород». Радищев дает здесь типическое изображение купеческой семьи, изображение глубоко отрицательное. Карп Дементьевич и его сын Алексей Карпович – жулики, выгодно и ловко обделывающие темные делишки. При этом они чувствуют себя в условиях российской помещичьей монархии превосходно. Они хорошо поладили с правительством Екатерины, законодательство которого предоставляет им лазейки для их мошеннических махинаций. Они совершенно развращенные люди. Ложь, фальшивое благолепие, прикрывающее разврат, пьянство, дикость, – таков их отвратительный, бескультурный быт. Никаких признаков какого бы то ни было прогрессивного самосознания у радищевских купцов нет. Они совсем не похожи на философствующих, передовых, свободных духом, величественных буржуа Седена или Мерсье. Так же как отрицательное отношение Радищева к буржуазии, характерно для него положительное, сочувственное изображение разночинца-интеллигента в главе «Подберезье». Это семинарист, человек, жаждущий знаний, человек того круга, который дал, например, замечательного ученого-демократа С.Е. Десницкого, переводчика Блекстона, которого так ценит радищевский семинарист (он и читал его именно в переводе Десницкого). За культуру таких людей ратует Радищев. Все это снимает вопрос о связи Радищева якобы с идеологией русской буржуазии. Радищев опирается в своей борьбе с крепостничеством не на нее, а на порабощенный народ. Конечно, он связан с традицией западной, в частности французской буржуазной революционной мысли, но это не делает его буржуазным идеологом. Вопрос этот следует решать в более широком масштабе.

Радищев принадлежит к числу столь больших деятелей культуры и социальной деятельности вообще, что рассматривать его только в узко местном, так сказать провинциальном, масштабе невозможно. Его книга принадлежит истории всей Европы, и понять ее можно лишь на фоне общеевропейского исторического движения. Радищев был рупором великой буржуазной революции конца XVIII в.; он был в значительной степени воспитан революционной мыслью западной буржуазии*, но он применил ее достижения к условиям русской действительности, к условиям борьбы русского народа за свою свободу. Нельзя при этом забывать, что в пору своего революционного наступления французская буржуазия в борьбе с феодализмом сама объединялась с широкими народными массами, что буржуазная революция на своем подъеме опиралась на движение всего угнетенного феодализмом народа. Это определяет и отношение Радищева к буржуазной мысли Запада, но с характерными и специфическими чертами, связанными с тем, что он был идеологом именно русской революции. Радищев был идеологом антифеодальных, антимонархических, антипомещичьих сил в русских условиях. Буржуазные – в западно-европейском аспекте – идеи его преломлялись в этих условиях в том смысле, что в них акцентировались именно элементы народного, т.е. в условиях его времени – прежде всего крестьянского мировоззрения.

* Значительный материал сопоставлений идей Радищева с идеями его западных предшественников и современников заключен в примечаниях Я. Л. Барсковак тексту «Путешествия» А.Н. Радищева. М., 1935.

Радищев показывает крепостничество как страшное зло, с самых различных точек зрения. Он показывает, что оно несправедливо, рисует жестокие картины дикого произвола помещиков, издевательств над крепостными, беспредельной эксплуатации их. Он доказывает, что крепостное право и незаконно. С подлинно революционным пафосом он требует его ликвидации.

При этом заслуживает внимания тот факт, что Радищев поставил с полной отчетливостью вопрос о социальном характере самого освобождения крестьян, к которому он стремился. Вопрос о земле, о том, кому должна принадлежать земля – крестьянину или помещику, – еще долго после Радищева вызывал дискуссии. Еще у декабристов мы встретим взгляд о желательности освобождения крестьян без земли, т.е. с сохранением экономической власти помещиков.

Решение вопроса о земле вплоть до середины XIX в., да и позднее, было одним из показателей революционного характера мировоззрения того или иного социального мыслителя. Радищев опередил свое время, разрешив этот кардинальный вопрос наиболее революционно, стремясь к полному устранению преобладания дворянства, становясь на крестьянскую точку зрения. Он требовал освобождения крестьян с передачей им всей земли (глава «Хотилов»).

Тема монархии в «Путешествии». Решение вопроса о крепостном праве определяет радищевское отношение к проблемам политического бытия России. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» – это, конечно, в первую очередь крепостничество, но это в то же время – вообще русская, помещичья, чиновничья, царская государственность, русская монархия. Радищев – решительный противник монархии. Он, без сомнения, считает единственно положительной формой правления республику. В частности, российская деспотия, самодержавие вызывает его негодование. В «Путешествии» Радищев неоднократно говорит о царской власти, и всегда в направлении полного и безоговорочного принципиального осуждения ее. Ода «Вольность» в основном посвящена именно вопросу о монархии, причем Радищев проклинает ее.

С вопросом о деспотии Радищев в оде «Вольность» теснейшим образом связывает вопрос о бюрократии и церкви. Союз церкви и монархии он рисуете в строфе 10-й оды, после того, как дана уничтожающая характеристика реакционной роли церкви в обществе:

Власть царска веру охраняет,

Власть царску вера утверждает,

Союзно (т.е. вместе) общество гнетут:

Одна сковать рассудок тщится,

Другая волю стерть стремится,

– «На пользу общую», – рекут.

Бюрократия, различные звенья правительственной машины и различные представители ее проходят целой вереницей образов и зарисовок в «Путешествии». Радищев подчеркивает бесчеловечие, тупость, жестокость всей системы власти в России его времени, развращение властей, начиная от вельмож и вплоть до мелких чиновников. Вступив в борьбу с крепостнической монархией, Радищев не только показал ее механизм как систему произвола и угнетения, так сказать вообще, но показал конкретные черты ее в России в XVIII в. Его книга вообще исключительно конкретна; она дает совершенно точные данные о социальной жизни его страны и его времени. Ставя проблему монархии, Радищев имел в виду и монархию вообще, и непосредственно деятельность Екатерины II и Потемкина*.

* Связь содержания «Путешествия» с политической современностью показана на обширнейшем материале в ценном труде: Барсков Я. Л. Материалы к изучению «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева. М., 1935 (в статье «А.Н. Радищев, жизнь и личность» и в особенности в комментарии к тексту «Путешествия»).

Радищев был вполне в курсе всех правительственных дел. В главе «Спасская Полесть» Радищев говорит о царе; этот царь – Екатерина, и вся глава представляет собой суровое разоблачение официальной лжи о российской монархии, активно проповедовавшейся правительством и самой Екатериной в России и за границей. И тут же, как бы подчеркивая конкретность ряда злободневных намеков, рассеянных в этой главе, Радищев говорит о самом себе и о своей книге. Существенно важно для понимания отношения Радищева к русской монархии то, что он понимает классово-эгоистический характер правительства помещиков и его законодательства. Перед ним стоял вопрос о внутренней связи самодержавия со всем аппаратом его бюрократии, помещичьей власти и крепостничества. Радищевская постановка этого вопроса подвергнута рассмотрению в специальной статье покойного П.Г. Любомирова (к сожалению, до сих пор не напечатанной), причем выясняется, что Радищев считал крепостничество основой, а самодержавие – следствием. В самом деле, не только общее построение «Путешествия» говорит в пользу такого вывода, но и отдельные положения, изложенные в книге. Так, значительно в этом смысле знаменитое заключение главы «Медное» о всех тех, «кто бы мог свободе поборствовать», но, являясь «великими отчинниками», не захотят «советовать» власти освободить крестьян. Следовательно, Радищев понимает, что царское правительство потому именно не дает свободы, что оно слушается «великих отчинников», что оно в руках у помещиков и в первую очередь у крупных помещиков. Классовый характер действий правительства императоров подчеркнут и в «Проекте в будущем», в главе «Хотилов»; здесь будущий царь обращается к своим подданным: «Известно вам из деяний отцор ваших, известно всем из наших летописей, что мудрые правители нашего народа, истинным подвизаемы человеколюбием, дознав естественную связь общественного союза, старалися положить предел стоглавому сему злу (т.е. крепостничеству), но державшие их подвиги утщетилися известным тогда гордым своими преимуществами в государстве нашем чиносостоянием, но ныне обветшалым и в презрение впадшим, дворянством наследственным. Державные предки наши, среди могущества сил скипетра своего, немощны были на разрушение оков гражданския неволи. Не токмо они не могли исполнить своих благих намерений, но ухищрением помянутого в государстве чиносостояния подвергнуты стали на противные рассудку их и сердцу правила...»