Обсидиановый нож - Александр Мирер

А излечение Рафаилово за трое суток — тоже миф? Тик-так?

Не будет покоя, не рассчитывай ты на покой… Теперь ты должен все понять до последней точки. Вот за что уцепись: они морально, и физически страдают, сталкиваясь с противоречиями. Рабочая гипотеза — их мир непротиворечив. Традиция их мышления не приспособлена к противоречивой информации.

А, чепуха… Диалектические противоречия наполняют Вселенную. Жизнь и смерть — что же они, бессмертные? Какой разум не ужаснется при мысли о небытии?

…Ах, други — где вы, други мои? Как бы славно мы поговорили сейчас, обсудили и разложили по ящичкам… Рафа, как рассудишь ты, мудрый маленький Рафа?

Он снова был раздвоен, но мягко, плавно и непугающе. И, накладываясь на огромную фигуру Лахи, плавно и мягко из памяти поднялась картинка… Рафаил в лабораторном халате, пальцы измазаны чернилами из самописки — спорит: «Я не думаю, что понимание диалектичности мира родилось из естествознания. Еще перипатетики обращали взор в себя, в психологический мирок, и наблюдали трагическое противоречие: высокий разум в безумном и жестоком мире… Вспомните Колиного Тимошку».

Помнят. Тимошка в спальне на полу расположился по-турецки. Еще не привык сидеть на стульях, еще хриплый — ларингит. Откуда его доставили; в какие края он заехал в трюме теплохода; где шла война, о которой он рассказывал? Мал был Колька-Свисток, не запомнил. Тимошка сипит: «Один солдат ей загнул салазки, понял, а второй ей туда бутылку — горлышком, от пива бутылка — она визгом, а он бутылку каблуком, понял? Загнал, — Тимошка облизнул губы. — Сигарету курит, понял, и каблуком. Посмотрел — а баба корчится — и в пузу ногой — бутылка, понял, лопнула, снаружи было слышно…» В углу напротив стоит няня Сима, вся белая, угол косынки в зубах…

Тогда ему было шесть лет — человеческий детеныш, что посеют, то и взойдет… Он закряхтел. Он всегда кряхтел или стонал, вспоминая Тимошку, «снаружи было слышно» и няню Симу.

Ладно, к делу… Рабочая гипотеза: раджаны создали свой мир постепенно, непротиворечиво, заботливо, чтобы разум не вступал в противоречие с действительностью.

Врачи молчали. Пуст был хирургический стол, выросший заново после того, как его срезали вместе с Рафаилом. И внезапно прозвенел крик: «Раджта-ам, го-ониа! — Люди, к гонии!» И Кольке почему-то стало страшно. Выбежал Лахи — с видимым облегчением — а Колька сидел и думал: все повторяется. Что повторяется? Все. Устал я, пусть повторяется.

…Дхарма проговорила: «Это Большезубые». Тут же ввалился Лахи с рычанием:

— Охотники идут за свежими ранами, у-а-рр! — повеселится старый Лахи. Наипаче огромные Большезубые прорвались между нашим Постом и Рагангой! Они жаждут крови слонят, а я жажду их крови!! Крови Охотников, — пояснил Лахи для Кольки.

Дхарма сказала:

— Не пойти ли мне, Лахи?

Колька с тенью интереса обернулся — как оборвет — ее старший Врач?

— О жадная молодежь второй четверти! — крикнул Лахи. — Твой желтобородый останется со мной, я скормлю его тело нардикам!

Колька вдруг попросил:

— Не возьмут ли меня на охоту?

— На Охоту! — поправил Врач. — Одевайтесь, вы двое, а я, старикашка, поплетусь и спрошу Джаванара о тебе, желтобородый!

Глава 3

Снять ботинки Дхарма не разрешила. Она была права — для ходьбы на мягкой подошве нужна привычка. Зато прочий Охотничий туалет Колька получил: шапочку, нагрудник, шорты, перевязь для лука и колчана. Сумка и пояс у него были свои. Пистолет он устроил на перевязи, в гнезде для большого ножа, и вытряхнул из сумки лишнее, оставив складной ножик да горсть орехов как эн-зе. От большого охотничьего ножа он отказался, но выбрал на складе у Кузнеца звенящий лук, с усилием натяга килограммов на тридцать пять.

— Лук для женщины, — мрачно заметил Кузнец. — Для тебя приготовлен другой.

Другой был на добрых пятьдесят килограммов, и Колька не решился его принять. Он видел, какие бицепсы и плечи у Охотников, и как они тренируются, каждую свободную минуту натягивая луки. Он вышел на место сбора, чувствуя себя ловко в подогнанном снаряжении. Кто-то загодя побеспокоился, выбрав для него одежду и оружие, и он подумал об этом с вялым удовлетворением.

Отряд состоял из восьми Охотников, Дхармы и пришельца. Все Охотники, кроме одного, были с красными жуками Управляющих Равновесием. Один, сухощавый и подвижный, с горбатым носом, был Воспитателем — фиолетовый жук. Сигнал к выходу был прост: Джаванар опустил свой знак касты за нагрудник, и все последовали его примеру. С этой секунды они были только Охотниками. Каждый вел на сворке трех собак. Джаванар и еще трое на отдельном поводке держали по гепарду — три десятка зверей были с Охотниками на поляне, однако стояла строгая тишина.

— Адвеста, держись рядом со мной, — сказал Джаванар.

Двинулись. Колька знал, что Охотники могут бежать часами, однако надеялся не отстать. В спортивных секциях он успел прихватить и бег на стайерские дистанции, и лыжные гонки. Он бодро затрусил в затылок с Джаванаром, примечая направление — на запад-северо-запад, к Раганге. Из отрывочных разговоров он знал о цели похода — четверка Большезубых, составив временную охотничью стаю, проскочила по берегу Раганги и держит путь к слоновьему питомнику. Колька хорошо помнил питомник, ночные повизгивания слонят и густой запах речной воды и навоза. Но туда было три часа лету на Птицах, то есть сто — сто двадцать километров речного берега — ищи их там! Не разумнее было бы подпустить их к питомнику и уничтожить без погони?

Отряд рассыпался по обе стороны от старшего Охотника, коричневые тела мелькали между деревьев. Языками пламени вспыхивала собачья шерсть под солнцем. Псы трусили галопом, не натягивая поводков, с удивительной сноровкой обходя стволы с той же стороны, что и Охотники. Так, на поводках, их провели через плодовый лес, окружавший Пост на тысячу шагов, изрытый оросительными канавками с медленной и прозрачной водой и густыми нитяными водорослями. Козочки, поедавшие водоросли, прыскали в стороны от собак, плоскохвостые крысы ныряли в воду. Вспархивали птицы. Обезьяны, возбужденно кашляя и вскрикивая, прыгали с дерева на дерево — пытались сопровождать отряд…

Плодовый лес кончился. Пошел обычный лес Равновесия, полезные и приятные деревья, среди которых плодовые были разбросаны островками. При таких островках жили обезьяны, так что по всему Равновесию путник мог найти пищу — в сотнях мест от поселения к поселению. Охотники остановили животных, вытянули поводки из ошейников и подпоясались поводками поверх нагрудников. Дхарма, с луком и колчаном, в зеленых штанишках до середины бедер и шапочке, была похожа на пажа из свиты барона-охотника. Она повернула голову и посмотрела на Кольку — белое оперенье стрел окружило голову нимбом. Она посмотрела с радостным ожиданием — хорошо, мол? Он улыбнулся, настраивая дыхание. Отсюда, как он понимал, и открывался настоящий переход, в хорошем темпе. Звери уже ушли вперед, быстро скрывшись в кажущемся редколесье, между чешуйчатыми, оливкового цвета стволами. Тихо свистнули Охотники — поочередно, каждый на свой лад, и из леса возникли боевые обезьяны. Неслышно прошуршала кора, скрипнул лист — восемь бурых, угрюмых орангов уже стояли между людьми. Мощные груди дышали с младенческой тихостью; грустные серые морщинистые лица с покорным ожиданием были обращены к хозяевам. Руки их были мощнее, чем руки гиганта Лахи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});