Деррида - Бенуа Петерс

class="a">[1178]. Такое голосование проводится впервые за 30 лет. Противники вынуждены отступить: 338 голосов за и 204 против. 12 июня 1992 года в готическом обрамлении Дома Сената Кингс-колледжа Жак Деррида, одетый в академическую мантию, получает honorary degree из рук принца Филипа, канцлера университета. Поскольку в этом году семья британских монархов пережила череду серьезных потрясений, принц-консорт говорит ему так, чтобы не слышала публика: «Я сам в своей семье пытаюсь с какого-то времени заниматься деконструкцией»[1179].

В октябре The Cambridge Review выпускает довольно подробную подборку материалов по этой теме, которую сопровождает большое интервью с Деррида. Он объясняет, что намеренно воздерживался от всякого выступления в прессе, пока история не завершилась. Но при получении других степеней honoris causa он не упустит случая напоминать об этой «одновременно серьезной и комичной войне», разгоревшейся в Кембридже. «Это событие… заставило меня особенно остро понять, что порой награждение почетными степенями не является чисто условным ритуалом»[1180].

Возможно, следующее событие стало ответом на полемику в Англии или же попыткой восполнить то недостаточное признание, которым он пользовался во французской университетской системе. 14 июля 1992 года Деррида по предложению министра Жака Ланга производят в кавалеры ордена Почетного легиона. Награда вручается ему в Сорбонне его близким другом Мишель Жандро-Массалу, которая тогда занимала пост ректора. Речь Деррида, которая так и не была издана, далеко не формальна.

Простите ли вы мне, если я спрошу себя еще раз: заслужил ли я это?..

Хитрая традиция, которой мне случалось выражать определенное доверие, настоятельно указывает, что отказаться от ордена Почетного легиона недостаточно. Нужно еще, говорят, не заслужить его. Это значит не считаться с иронией, свойственной всякому институту…

Я думаю, что всю свою жизнь я проведу, особенно в той части, которая в целом академична, хотя, к счастью, не сводилась к этому, в попытках объясниться с законами и хитростями этой институциональной иронии[1181].

Философ продолжает размышлять о государстве, чести и собственных отношениях с институтом, а именно с институтом университетским. Настолько искренне, насколько позволяют обстоятельства, он описывает постоянную амбивалентность, которая всегда присутствовала в его жизни.

О чем бы речь ни шла: о письме или мысли, о преподавании или исследовании, об общественной жизни или частной, хотя я никогда не был против института, я всегда любил контринститут, будь он государственным или контргосударственным. Я также считаю, что войну с институтами всегда ведут от их имени, словно бы для того, чтобы отдать им дань уважения, выдавая во всех смыслах этого слова любовь, которую к ним испытывают… Ирония в том, что главный институт – государство, уверенное в том, что нет такого абсолютно внешнего, которое могло бы возразить ему или же выступить против него, всегда заканчивает признанием контринститутов, и в этот момент они, отобранные, избранные или заверенные, снова становятся орденом и легионом[1182].

Серизи – один из параллельных институтов, которые Деррида любит. С и по 22 июля 1992 года проходит вторая десятидневная конференция, ему посвященная, на этот раз под названием «Переход границ». Когда два года назад Деррида согласился с идеей этой конференции, он пожелал, чтобы она прошла под знаком обновления:

Конечно, конференция 1992 года должна быть открыта всем тем, кто принимал участие в 1980 году и кто пожелает вернуться, чтобы подискутировать и сослаться на память о прошлой конференции. Это во многих отношениях было бы замечательно. Но не следует ли ввести правило, в соответствии с которым все остальное должно быть новым? Я думаю прежде всего об организаторах и основных участниках, но также об общих и менее общих темах, об ответственных за вводные доклады и т. д. Я уверен, что можно (и, следовательно, как мне кажется, должно) пригласить новых французских и иностранных участников, по большей части молодых, из разных областей знания и с разными темами[1183].

Первоначально за проект берется коллектив, в который входят Рене Мажор, Шарль Аллюни и Катрин Паолетти. Но в реальности основную часть рутинной работы по подготовке конференции берет на себя Мари-Луиз Малле, чья «улыбчивая эффективность» творит настоящие чудеса[1184]. Программа исключительно насыщена: утренние сессии заняты тремя одновременно проходящими семинарами – по философии, литературе и политике, выбрать между которыми зачастую сложно; после обеда проходит по две лекции; вечера также по большей части отведены под работу. Хотя график окажется чересчур плотным, у 120 участников останутся воспоминания о дружеской и веселой атмосфере. Получить приглашение на эту конференцию – уже привилегия: народ просто ломится в замок, многие кандидаты не смогли записаться. Деррида, к которому постоянно обращаются с просьбами, демонстрирует поразительную способность выслушивать людей и отвечать им. Джеффри Беннингтон вспоминает: «Он на самом деле уделял внимание любому из докладов, а потом мог отыскать нить, которую надо разматывать, чтобы сделать интересным то, что само по себе не обязательно было интересным. Он владел искусством давать щедрые и изобретательные ответы на банальные вопросы или простецкие возражения»[1185].

Лекция Деррида, прочитанная 15 июля, в его 62-й день рождения, называется «Апории». Вот уже многие годы и «все более настоятельно в последнее время» «это уставшее слово» становилось для него незаменимым[1186]. Апория – это способ «мыслить возможность невозможного»: отказываясь от любой бинарной логики, Деррида все больше вписывает противоречие в самую сердцевину предмета, который он желает мыслить. Это принцип, к которому он будет постоянно возвращаться в таких темах, как прощение, гостеприимство или аутоиммунитет. Но в лекции 1992 года речь идет прежде всего о высшей границе, апории апорий – о смерти. «Моя смерть – возможна ли она?» – спрашивает себя Деррида, задавая в то же время вопросы текстам Дидро, Сенеки и особенно Хайдеггера, а также таким историкам и антропологам, как Филипп Арьес и Луи-Венсен Тома.

Для Деррида и большинства гостей Серизи эти 10 дней стали «невероятным успехом», удвоенным «неслыханным праздником». Тем сложнее вернуться к повседневности, о чем он пишет Катрин Малабу: «Ничего лучше [этой конференции] со мной и случиться не могло, но именно потому тут чувствуется вкус любви и смерти, более сильный, чем раньше, призрачность, которая присутствует во всех моих радостях и наслаждениях»[1187]. По возвращении Деррида страдает от неизбежного упадка настроения, и если он тут же принимается за работу, то не из желания или влечения, а просто потому, что надо выполнять обещания…

Глава 6

О деконструкции в Америке

Хотя мода на деконструкцию достигла пика,