Стая - Франк Шетцинг

Эневек чувствовал, что ему становится дурно.

Он повернулся и быстрым шагом ушёл прочь. Дядя не стал его удерживать. У церкви он чуть не побежал. Но не знал, куда бежать. Ни одна сторона света не была предназначена для него.

Поужинал он в «Полярном домике». Мэри-Энн что-то приготовила, но Эневек объяснил дяде, что хочет побыть один. Тот кивнул и отвёз его в отель. По печальному лицу старика было видно, что он не поверил.

Несколько часов Эневек пролежал на кровати, глядя в телевизор. Он не знал, как выдержит в Кейп-Дорсете ещё один день. Он забронировал отель на два дня, полагая, что понадобятся ещё какие-то формальности, но Экезак уже всё устроил. В принципе, он мог улететь хоть сейчас.

Полёт в Иквалуит оформить просто. Если повезёт, то и на Монреаль будет место. Лишь бы скорее очутиться там — подальше от этого жуткого края света по имени Кейп-Дорсет.

Он незаметно погрузился в сон.

Эневек спал, а дух его продолжал бегство из Нунавута. Он видел себя в самолёте, который кружил над Ванкувером в ожидании разрешения на посадку. И вдруг пилот поворачивается к Эневеку и говорит:

— Нам не дают посадку. Вам нельзя ни в Ванкувер, ни в Тофино.

— Почему? — удивился Эневек.

— Наземный контроль говорит, что вы здесь не дома.

— Но я постоянно проживаю в Ванкувере. А в Тофино живу на яхте.

— Мы наводили справки. Там о вас никто не знает. Наземный контроль велит отвезти вас домой. Так где же ваш дом?

— Прямо под нами.

Машина начинает снижение, делает круг за кругом, огни города приближаются, но это не Ванкувер. Повсюду лежит снег, по чёрной воде плавают льдины.

Они садятся в Кейп-Дорсете.

Внезапно он оказывается в родительском доме, оба ещё живы и празднуют его день рождения. Пришли соседские дети, все пляшут, а отец предлагает побежать наперегонки по снегу. Он протягивает Эневеку огромный пакет и говорит, что это его единственный подарок, но драгоценный.

Там всё, что тебе понадобится для жизни, — говорит он. — Но бежать тебе придётся с ним.

Эневек едва удерживает тяжёлый пакет. Они выходят наружу, где в темноте светится снег, и чей-то голос нашёптывает ему, что у него нет выбора, он должен победить в этой гонке, иначе остальные убьют его, они так договорились. Превратятся в волков и растерзают его, если он не успеет добежать до воды и не укроется под ней.

Эневек начинает плакать. Он не может представить, почему с ним так должны обойтись. Он проклинает свой день рождения, потому что не хочет быть растерзанным. Пальцы его вцепляются в пакет, и он бежит. Снег глубокий, он увязает в нём по пояс и едва продвигается вперёд. Оглядывается, но больше никого не видит. Он один. Только дом его родителей стоит поодаль — с тёмными окнами, с закрытой дверью. Холодная луна сияет над ним, а вокруг мёртвая тишина.

Эневек раздумывает, не вернуться ли домой, но там явно никого нет. Он вспоминает предупреждение о голодных волках, которые только и ждут, чтобы разорвать его живое тело. Может, они затаились в доме?

Страх берёт верх. Он поворачивается и бежит вниз, к воде. Пакет стал совсем маленьким, он без усилий держит его в руке и теперь гораздо быстрее продвигается вперёд.

Небо полно звёзд. Кто-то зовёт его по имени. Зов слабо пробивается сквозь сугроб, и Эневек, разрываясь между ужасом и любопытством, робким шагом приближается к сугробу, но видит, что это два мёртвых тела, припорошённых снегом. Его родители.

Он смотрит на свой пакет, который стал совсем крохотным, и начинает его разворачивать, но внутри ничего нет.

Эневек медленно поворачивает голову и видит маленький покосившийся домик — скорее сарай из жести. Дверь болтается на петлях.

Его дом.

Нет, думает он. Нет! И плачет. Не может быть, чтобы это была его жизнь. Не так он себе её представлял!

Горе охватывает его. Рыдания разрывают грудь, заполняют весь мир, в котором он теперь совсем один.

Его комната в «Полярном домике».

Эневек сел в постели. Он дрожал всем телом. Будильник показывал 2:30. Он немного успокоился, открыл холодильник, достал пепси-колу и выпил её жадными глотками, стоя у окна.

Было безоблачно, но вместо безмерного звёздного неба над посёлком стояла белая ночь, и в её свете проступала тундра.

Эневек вдруг понял, как хороши краски тундры.

Он оделся, натянул шапку и вышел в светлую ночь. Он гулял, пока не утомился, а вернувшись, сбросил одежду прямо на пол, завалился в постель и заснул мёртвым сном.

Наутро он позвонил Экезаку:

— Хочешь со мной позавтракать?

Вопрос застал дядю врасплох.

— Мы с Мэри-Энн как раз завтракаем…

— Ну ладно.

— Нет, постой… Мы только начали. Почему бы тебе не зайти и не съесть с нами хорошую порцию яичницы с ветчиной?

— Хорошо. Сейчас буду.

Порция, которую перед ним поставила Мэри-Энн, оказалась более чем хорошей, но Эневек неустрашимо набросился на неё. Мэри-Энн сияла.

Так непривычно было — схватиться за руку помощи, протянутую ему Экезаком и его женой. Они втаскивали его назад, в семью.

Мэри-Энн убрала со стола и ушла за покупками. Экезак включил приёмник, минуту послушал и сказал:

— Это хорошо.

— Что хорошо?

— Хорошая погода на ближайшие дни. Их прогнозы надо делить на два, но даже если верна только половина, можно ехать в тундру.

— Вы собираетесь в тундру?

— Да, завтра хотели. А сегодня, если ты не против, мы могли бы что-нибудь предпринять вместе. Какие у тебя планы? Или ты хочешь улететь в Канаду прямо сейчас?

Старый лис обо всём догадался.

Эневек тщательно размешивал молоко в своём кофе.

— Честно говоря, вчера вечером я так и собирался поступить.

— А теперь?

Эневек пожал плечами:

— Не знаю толком. В Кейп-Дорсете мне просто не по себе, Иджи. Не сердись. Не то место, о котором вспоминаешь с радостью при таком…

— При таком отце, — довершил фразу дядя. Он погладил свои усы и кивнул: — Я удивляюсь, что ты вообще приехал. Ты 19 лет не давал о себе знать. И я теперь последний, кто у тебя остался из родни. Я позвонил, потому что считал важным сообщить тебе, но не надеялся, что мы тебя увидим.

— Сам не знаю, почему я приехал. Не то чтобы меня что-то тянуло сюда. Скорее, Ванкувер хотел от меня избавиться.

— Глупости.

— Но дело уж точно не в отце! Ты знаешь, что я слезинки по нём не пролью. — Это прозвучало излишне резко, но он не мог справиться с собой.

— Ты слишком строг.

— Он неправильно жил, Иджи!

Экезак посмотрел на него долгим взглядом.

— Да, Леон, твой отец жил неправильно. Но правильной жизни тогда и не было. Об этом ты забыл упомянуть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});