У самого синего моря - Игорь Рыжков

потому, что он мужчина.

Та, которая готова слушать, а не бросаться в драку.

Та, которая будет плакать на пару, а не учить жизни.

Та, с которой делить и отвоевывать друг у друга нечего. У каждого свое, но думы об одном.

— А ты поплачь, подруга, поплачь… — Обняла Василиса Афелию за плечи.

— А за красу свою не кручинься. Мы ее в раз выправим. На это у меня рука скорая.

— Афелия, обессилено села на пол. Василиса присела рядом по — прежнему, не выпуская ее из объятий. Она смотрела на текущие по щекам слезы Афелии и начала шмыгать носом сама.

— А ты думаешь — мне сладко? — Ткнулась она мягкими, пахнущими полынью, волосами Афелии в шею.

— Целый год на себе эту кожу противную таскать?

— Ни в зеркале покрасоваться. Ни серег не померять. Ни с царевичем любовным утехам предаться.

— Как дура последняя на подоконнике сижу, да на голубей квакаю!

— Только мухами дохлыми и кормя-а-а-т! — Она перевела дух и выдала сокровенное.

— Я ведь один наряд по три года шью! — Последнее показалось Афелии наказанием страшнее всех семи адовых кругов.

Это же себе представить невозможно. Она своим портным звонит каждые десять минут! А тут целых три года! ТРИ ГОДА!!!

— Ужас! — Только и сумела она ответить рыдающей Василисе.

— Мужчина! — Вдруг, то ли всхлипнула, то ли вскрикнула, то ли промурлыкала она нежно.

В дверях стоял Джон, согбенный под тяжестью пластиковых чехлов с едва ли не половиной гардероба Афелии.

— Ага! — В щели шуршащего вороха показался один глаз.

Глаз из прищуренного превратился в круглый.

— Мн-э… — Издал Джон неопределенный возглас и неуклюже завозился под тяжестью множественных упакованных одежд.

Василиса встала в полный рост.

Повернулась к Джону боком. Согнула в колене ногу и положила руки на затылок.

Есть такой хитрый прием у представительниц прекрасного пола для более полного оформления груди.

Если, они, будучи обнаженными, кладут руки на затылок, то ни один мужчина на свете устоять перед их прелестями не сможет.

Джон и не устоял. Он скользнул мокасином по дакронову порогу, и вывалился обратно на улицу.

— Ты это чего? — В миг, закипела Афелия. Она взвилась перед Василисой, и даже ее превосходство в росте не казалось значительным.

Афелия шевельнула по — прежнему черными, но от этого не менее острыми ногтями, готовая вцепиться в великолепную соперницу.

— Мужчина… — С придыханием мечтательно произнесла Василиса. Она прижала к полной упругой груди руки в умоляющем жесте и закатила глаза.

— Ах! Какой мужчина!

Афелия, польщенная, похвалой Джона, довольно хмыкнула, и убрала ногти в ножны, в смысле — перестал их агрессивно демонстрировать.

Джоном она была действительно довольна, хотя не часто ему об этом говорила. А зачем часто говорить? Расслабится, перестанет прилагать усилия, для того, чтобы ей нравиться.

А так — все в самый раз. Вернее один раз в неделю. Вполне достаточно, по мнению Афелии один раз в неделю сказать мужу, что она им довольна. Чтобы дожил до следующего раза. Зачем больше? Баловать только.

— Мужчина… — В столбнячном приступе вздыхала Василиса.

Афелия озабоченно потыкала ей пальцем в живот.

Когда ее заколдовал Сим-Сим, тело ей казалось деревянным. Но живот Василисы оказался в меру теплым в меру мягким. Вот только глаза. Глаза смотрели куда — то внутрь.

Смотрели с вожделением, страстью, восхищением, надеждой…

Смотрели даже не на Джона, смотрели на собирательный образ Мужчины.

Афелия в ужасе передернула точеными плечиками.

Однажды она заключила сама с собой пари на тысячу долларов, на то, что сможет игнорировать Джона целую неделю.

У нее получилось игнорировать Джона почти шестьдесят часов.

Это был рекорд. По их истечению она, едва не плача, бросилась Джону на грудь с ультиматумом о немедленном и страстном поцелуе.

Выигрыш в этом пари она решила никому из себя отдельно не присуждать, а разделить поровну.

На пятьсот долларов она купила себе новые туфли, а на вторые пятьсот долларов купила себе пляжный костюм. Да-да. Именно тот, в котором она сейчас и была.

Джон был очень доволен костюмом, вернее практически его отсутствием, но Афелия предусмотрительно не говорила Джону, сколько он стоит.

Почему то за туфли мужчины готовы платить больше чем за купальник.

Это не справедливо!

— Мужчина… — Продолжала покачиваться, словно под слабым ветром Василиса, так и не выйдя из кататонического состояния.

Афелия сочувственно закусила губу.

Подругу она понимала, и ей было Василису жаль. Однако, кто то должен был за это ответить.

Виновный, разумеется, нашелся мгновенно.

Он пыхтел за порогом домика, придавленный тюками с одеждой и отчаянно пытался, из под них выбраться.

— Джон! — Встала Афелия над сваленной на пороге кучей одежды, привычно уперев кулачки в бедра.

— Что ты наделал с моей подругой, Джон?

— А что? — Сдавленно отозвался Джон. Руку и ногу он уже освободил. Дело оставалось за малым.

— Она! — Показала пальцем на Василису Афелия.

— Она… — Афелия открыла рот и не нашла должного эпитета для того, чтобы обрисовать состояние Василисы.

— Это ты во всем виноват! — Наконец, вышла она из затруднительного положения.

— Разумеется! — Обрадовано воскликнул Джон и поднялся на ноги. Отряхнул с рукавов пыль. Поправил бабочку.

Именно галстук-бабочку. Вишневый галстук-бабочку над черной манишкой шелковой рубашки, которая была заправлена в дорогие полушерстяные брюки кремового цвета с легким оттенком кофе.

Смокинг был подобран на десятую тона светлее, сидел на нем как влитой и блистал атласными обшлагами. Шарф, использованный вместо брючного ремня, был подобран в тон бабочке и правильно акцентировал двукратное соотношение ширины плеч и талии.

Акцентировал, разумеется, в пользу плеч.

Мокасины, как ни странно, гармонировали с его костюмом и настроя торжественности не нарушали.

— Ты чего это так вырядился? — Поджала губы Афелия.

Джон был замечательно хорош. Просто замечательно. Если бы он догадался остричь волосы и надеть очки в тонкой золотой оправе, то вместо Василисы ступором реагировала бы на мужа Афелия.

Эту свою слабость к смокингам и очкам Афелия тщательно от Джона скрывала. Слабые места ему знать не полагалось. Джон, однако, смотрел мимо своей супруги вглубь домика на обнаженную Василису и, как показалось Афелии, даже облизнулся плотоядно.

— Мужчина! — Вскрикнула в последний раз Василиса, встретившись затуманенным взглядом с взглядом чистым, глубоким, и недвусмысленно заинтересованным Джона, и кулем свалилась на пол. Афелия закусила губу и приложила палец ко лбу.

— Кто это? — Шагнул Джон внутрь домика.

— Стой! — Афелия свободной рукой уперлась в манишку Джона.

Ей нужно было время для того, чтобы разобраться в обуревавших ее чувствах.

Когда Василиса обратила внимание на ее мужа, она мгновенно приревновала мужа к Василисе.

Когда Джон заинтересовался русской девушкой —