Отлив - Ллойд Осборн

Сидя в кают-компании, Геррик по громким командам капитана и по ответным крикам матросов, которые стояли у снастей, понял, что на судне ставят все паруса; он бросил недоеденный завтрак, опять поднялся на палубу и увидел, что грота и кливер марсели подняты, а оба вахтенные и кок поставлены к стакселю. «Фараллона» шла теперь далеко от берега.

Небо потемнело от мчащейся мутной пелены, а с наветренной стороны быстро приближался зловещий шквал, который чернел и разрастался на глазах.

Все внутри у Геррика задрожало от страха. Он воочию увидел смерть, а если и не смерть, то верное крушение. Даже если бы «Фараллона» и вынесла близящийся шквал, то наверняка потеряла бы мачты. На этом предприятие их потерпело бы крах, а сами они оказались бы в плену у явных улик своего преступления.

Величина опасности и собственная тревога заставили его молчать. Гордость, гнев, стыд бушевали в нем, не находя себе выхода; он стиснул зубы и крепко сложил на груди руки.

Капитан с остекленевшими глазами и налитым кровью лицом сидел в шлюпке с наветренного борта, выкрикивал команды и ругательства; между колен он зажал бутылку, в руке держал недопитый стакан. Он сидел спиной к шквалу и был главным образом поглощен намерением поставить паруса. Когда это было выполнено, когда огромная трапеция паруса начала забирать ветер и подветренный планшир оказался вровень с пеной, он лениво рассмеялся, опрокинул в рот стакан, растянулся в шлюпке посреди бочонков и ящиков и вытащил книжку.

Геррик не спускал с него глаз и постепенно накалялся. Он взглянул туда, где шквал уже выбелил поверхность воды, возвещая о своем приближении особенным зловещим звуком. Он взглянул на рулевого и увидел, что тот вцепился в спицы с помертвевшим лицом. Он увидел, как матросы разбегаются по своим местам, не дожидаясь команды. И словно что-то взорвалось у него внутри. Бурный гнев, так долго сдерживаемый, так давно раздиравший его втайне, внезапно прорвался наружу и потряс его, как буря парус. Он шагнул к капитану и тяжело ударил его по плечу.

— Ты, скотина, — сказал он дрогнувшим голосом, — оглянись назад!

— Что такое? — завопил пьяница, подскакивая и опрокидывая шампанское.

— Ты погубил «Морской скиталец» из-за того, что был горьким пьяницей. Сейчас ты погубишь «Фараллону». Ты утонешь точно так же, как те, кого ты утопил, и будешь проклят. Твои дочери пойдут на панель, и твои сыновья станут ворами, как их отец.

На секунду капитан совершенно оторопел от этих слов и побледнел.

— Бог ты мой! — воскликнул он, уставившись на Геррика, как на привидение. — Бог ты мой, Геррик!

— Да оглянись же скорее! — повторил его обвинитель.

Несчастный пьяница, почти протрезвев, повиновался и в тот же миг вскочил на ноги.

— Стаксель долой! — заревел он.

Матросы давно с нетерпением ожидали этой команды. Большой парус быстро спустился вниз и наполовину перевалился за борт в мчавшуюся пену.

— Марсафалы отдать! Стаксель так оставить! — опять прокричал он.

Но не успел он договорить, как шквал с воем обрушился сплошной лавиной ветра и дождя на «Фараллону», она содрогнулась от удара и замерла, как мертвая. Разум покинул Геррика: он с ликованием вцепился в наветренные снасти, он покончил счеты с жизнью и теперь упивался свободой; он упивался дикими звуками ветра и оглушающей атакой дождя; он упивался возможностью умереть сейчас, среди бешеной сумятицы стихий.

А тем временем капитан, стоя на шкафуте по колени в воде (так низко сидела шхуна), кромсал фока шкот карманным ножом. Это был вопрос секунд, так как «Фараллона» уже наглоталась ринувшейся в наступление воды. Но руки капитана опередили стихию: фока гик порвал последние волокна шкота и рухнул в подветренную сторону. «Фараллона» прыгнула к ветру и выпрямилась, а носовой и пяточный фалы, которые давно были отпущены, побежали в тот же миг.

Еще минут десять шхуна неслась под напором шквала, но теперь капитан уже владел собой и кораблем, и опасность была позади. И вдруг шквал умчался, ветер упал, солнце опять засияло над потрепанной шхуной. Капитан, закрепив фока гик и поставив двоих матросов к помпе, двинулся на корму — трезвый, немного бледный, а в зубах у него все еще торчала изжеванная сигара, как застал его шквал. Геррик последовал за ним; недавней силы чувств как не бывало, но он понимал, что предстоит сцена, и с готовностью, даже с нетерпением ждал ее, чтобы скорее покончить со всем этим.

Капитан, дойдя до конца надстройки, обернулся и, столкнувшись с Герриком лицом к лицу, отвел глаза.

— Мы потеряли два марселя и стаксель, — пробормотал он. — Слава богу еще, что мачты целы. Вы небось думаете, что без верхних парусов еще лучше.

— Я не это думаю, — сказал Геррик неестественно тихим голосом, который, однако, вызвал смятение в душе капитана.

— Я знаю! — закричал он, вытянув руку. — Знаю, что вы думаете. Незачем говорить это сейчас. Я трезв.

— И все-таки я должен сказать, — возразил Геррик.

— Не надо, Геррик, вы уже достаточно сказали, — упрашивал Дэвис. — Вы уже сказали такие слова, которых я не стерпел бы ни от кого, кроме вас. Я один знаю, насколько это верно.

— Я должен вам заявить, капитан Браун, — продолжал Геррик, — что я слагаю с себя должность помощника. Можете заковать меня, застрелить, если хотите: сопротивляться я не буду, я только отказываюсь каким бы то ни было образом помогать или подчиняться вам. Предлагаю назначить на мое место мистера Хьюиша. Из него получится достойный первый офицер, под стать капитану, сэр. — Геррик улыбнулся, поклонился и повернулся, чтобы идти.

— Куда вы, Геррик? — закричал капитан, удерживая его за плечо.

— Переселиться к матросам, сэр, — ответил Геррик все с той же улыбкой. — Я достаточно долго прожил здесь с вами, джентльмены.

— Вы зря так поступаете, — сказал Дэвис. — Не бросайте меня так сразу, я ведь ничего плохого не сделал — только пил. Старая история, дружище! Но раз уж я протрезвел, вы теперь увидите… — умолял он.

— Извините, но у меня больше нет желания вас видеть. — ответил Геррик.

Капитан застонал.

— Вы помните, что сказали про моих детей? — вырвалось у него.

— Наизусть. Хотите, чтобы я вам повторил еще раз? — спросил Геррик.

— Кет! — воскликнул капитан, зажимая ладонями уши. — Не заставляйте меня убить человека, который мне дорог! Геррик, если вы хоть раз увидите меня со стаканом вина до того, как мы сойдем на берег, разрешаю вам всадить в меня пулю. Я даже прошу вас об этом! Вы — единственный на судне, кого жаль потерять. Думаете, я не знаю этого? Думаете, я вас предал? Я всегда понимал, что вы правы; пьяный или трезвый — понимал. Чего вы хотите? Клятвы? Вы же умный человек, вы должны попять, что я говорю серьезно.