Два мотылька (СИ) - "Dayrin"

Тысячи атласных лент под потолком шептались с ним мягкостью, поощряли движения, путались в кашемировой гриве красивого хвоста, а в тканях мелькали огнем руны его тела. Они полнились жизнью. Ожиданием того, по кому неделю ныла его душа. Так ощутимо и действительно больно, что Оливьер потерял сон уже спустя три дня. Работал безостановочно, писал картины и день, и ночь, отдавался искусству в попытке спастись от пожара разлуки.

И беспрестанно ждал звонка.

Тиан звонил ежедневно. Ворчал, напоминал о еде, говорил с ним часами, пока сам не засыпал где-то там, далеко, обернувшись крыльями на большой кровати, застеленной теплым, бурым пледом, а Оливьер ещё долго в притихшем звонке слушал его дыхание и грустил… Невыносимо расставание для существ, что любят единожды, их душа такое воспринимает равноценным отказу их признания. Особенно душа дракона… Оливьеру под конец недели действительно стало житься совсем иначе. И сделав разминку, спрыгивая на мягкий пол, парень покачнулся, неловко взмахнув хвостом, путаясь в нем. Фыркнул недовольно и прорычал как-то жалобно, рассматривая темную руку с рунами, что бледнели день ото дня, подкидывая мысли о беспокойстве. И вопросы… А вдруг Тиан выбросил подарок? Отрекся от чувств, которые Вьер видел на перроне в чужих глазах? Передумал? Ошибся? Это чертовски больно ощущалось, и дракон понуро побрел на кухню, где бестолково покрутился, понимая, что есть он тоже совсем не хотел. Голод как-то перестал ощущаться, а к ночи приливом накатывала апатия. Накрывала тяжёлым покрывалом и не давала двигаться. Чернела вакуумом обесточенных мыслей, втягивая за собой его жизнь. Оливьер и подумать не мог, что подобное у его рода происходит настолько быстро… Он даже не успел толком распробовать новые эмоции, как жестоко его стало сдавливать эта необходимость быть со своей парой. Так и лежал в свободное время недвижимым комочком, пытаясь убедить душу в обратном. Теребил пальцами синий минерал мрамора с жилками молний, цеплялся за это, как за нить его связи с надеждой, но…

Она оборвалась, когда вечером Бастиан не позвонил ему.

Он ждал, десять минут, полчаса, час, три, но всё пустое… Набрал ему сам, взволнованно скручивая хвост петлями, но ответом ему стал лишь механический голос автоответчика, а телефон был выключен. Дрогнула рука. Выпал его смартфон, с гулким ударом ударившись о мягкий ковер. Как же так?

Тем временем в городе у холмов Бастиан задавал себе тот же вопрос. А точнее — матерился, на чем свет стоял, когда неловкий велосипедист толкнул его на набережной, а телефон монстра вылетел из ладони в реку. О, как он был зол! В ярости. Рычал на бедолагу, хватая его за грудки, даже от земли оторвал, а велосипед попросту согнул, с трудом удержавшись от того, чтобы и его сбросить в прохладное течение глубокого омута. Все летело в тартарары, ведь крылатый скелет не успел даже уточнить у Вьера его адрес, а номер телефона не стал учить наизусть, хотя и собирался. Корил себя как только мог, взмахивал крупными крыльями и яростно царапал молнию на лице, готовый выть раненым зверем, попавшим в капкан недоразумения, которое могло попросту сломать жизнь. Если бы он в тот момент знал, что этого можно было ожидать в буквальном смысле, говоря о жизни маленького дракона, то точно спятил бы от страха. Но и без того его накрывало лёгкое чувство паники. Ладно хоть название города знал, и то хорошо, но… Бастиан знал и то, что тот без его звонка станет волноваться. Его и так терзало плохое предчувствие — голос паренька звучал как-то странно в последнее время, словно осип, стал тише, был утомленным…

— Блядство какое, гроза тебя раздери! — Тиан злобно пнул камень на тропке к его дому, вообще не мог перестать рычать и взмахивать нервно крыльями, на которых перья стояли взъерошенным силуэтом темных переливов. Вечер уже сумерками клубил над лесом туман, намекая на то, что решение стоило принять в ближайшее время. Тиан окинул холмы пристальным взглядом воспламенившихся огней и медленно кивнул, соглашаясь с тем, что лучше не ждать и не искать в архивах… И подтверждением, одобрением даже, стал изумруд на его запястье, что на такое решение ощутимо нагрелся. Словно соглашался помочь в поисках. Он отправляется поездом сейчас же и отыщет его сам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Наперегонки со временем.

Оливьер недолго побродил по дому, даже в сад вышел, рассматривая закат, что бился пламенем через кроны плодоносящих фруктовых деревьев. Но это до боли напомнило ему пожар взгляда в глазах того, кто вдруг исчез, забрав с собой надежду. И его теперь терзали сомнения: его нежелание говорить с ним или, быть может, с Тианом и вовсе случилась беда. А вдруг сбила машина? Сломались прекрасные крылья, а перья усыпали реку… Так страшно и больно было от этих образов, что дракон отчаянно заскулил, со свистом, тревожно и болезненно, скрывшись снова в доме, где ему совсем поплохело. Дыхание сбилось до поверхностного, паникой снесло и без того запутанные мысли, а душа пульсировала страхом и неприятным жжением, что становилось тем сильнее, чем больше гасли его руны. Действительно страшно… Одиночество мучило домыслами, и теперь горела огнем тоска. Выжигала изнутри…

— Как же плохо… Тиан, — прошептал он, ложась в комнате да переворачиваясь на спину и закрывая глаза, даже входную дверь не имея сил захлопнуть, пуская незваным гостем ветер бродить по комнатам пустого дома, качать атласные ленты и нитяные шторы, шептать ему слова поддержки. Но с течением времени как-то замедлился этот процесс, не пошел вспять, но и не потушил его жизнь полностью, будто бы начав сомневаться. Но легче от этого не стало, лишь растянуло муку на долгие часы безжалостной к его страданиям ночи. Рассвет этих метаний и моментов полной апатии, игравших в чехарду, был встречен болезненной дремотой с привкусом желания прекратить эту пытку, хотя бы уснуть.

И это удалось осуществить лишь к полудню следующего дня, когда парня утянуло в омут каких-то бредовых мыслей, смешанных с эпизодами прошлого, в котором светом в конце тоннеля проскакивали мгновения, проведенные с крылатым скелетом вместе. Он видел, как солнце грело его перья. Как те отливали потрясающими бликами, такими же, что мелькали сейчас на ловце снов над ним. Слышал его хриплый голос, смех, чувствовал касания тепла, от которых каждый раз хотелось мурчать, тереться боком и хвостом, уснуть в его объятиях, греться и греть самому, окружив заботой и немного подразнить игривым нравом, который теперь был лишь жалкой тенью.

Оливьер, кажется, и наяву звал любимого, просил не бросать, дать ему знак, дать силы отыскать, вернуться и добиться правды, пойти за ним на край света, сказать, что этот отъезд был ошибкой. Что угодно, лишь бы вернуть, доказать, что достоин. Это его душа взывала к избраннику, подсказывала направление, была магнитом, к которому вел чужой компас.

Кристаллик изумруда грелся и светился на дымчатых костях с жилами молний.

Бастиан ориентировался на него, в чужом городе быстро сообразив, в чем суть работы этого артефакта, явственно помогавшего отыскать свое хвостатое чудо. И стоило увидеть дом, к которому цепочка буквально вытянулась струной, а в нем приоткрытую входную дверь с провалом черноты внутри, как душа крылатого пропустила удар. Страшнее некуда.

— Оливьер! — выдохнул мужчина и рванул внутрь, слепо ища знакомый силуэт во всех комнатах, где был впервые. Он торопился. Боялся, что опоздал, что случилось нечто непоправимое, что чувственный монстр что-нибудь с собой сделал, не так поняв его молчания.

В темноте просторной комнаты слабо светились знакомые руны и кристаллики в рогах.

Пахло розмарином и сладостью красок. Так пах сам монстр, очаровав крылатого ещё и этим. Он метнулся к телу, падая рядом на колени и поднимая дракона на руки, взволнованно курлыча.