Противогазы для Саддама - Геннадий Прашкевич

– Предположим, я захочу помочь вам, – заметил Валентин. – Как вы считаете, с кого следует распутывать все эти узелки?

– Ну, во-первых, существует уже упомянутый господин Тоом, – покосился Карпицкий на Валентина. – Все началось с его звонка, к тому же он наш персональный должник. У него в руках все нити, он по уши в этой истории. Во-вторых, существует некий господин Коблаков, ныне тоже подданный свободной Эстонии, а в недалеком прошлом учредитель банка РПЮЭ. В-третьих, в организации поставок заметную роль сыграл некто Вейхестэ, тоже учредитель и даже основатель Таллиннского филиала банка. И наконец, уже упоминавшийся мною Георг Хейнке. Человек это явно подставной, может оказаться чистой пустышкой, но все же на договоре стоит его подпись и противогазы ушли в Таллинн на адрес принадлежавшей ему фирмы. Скорее всего, Хейнке действительно пустая фигура, но копнуть его стоит. Очень даже стоит. У него могли сохраниться какие-нибудь важные документы. Эстонцы народ обстоятельный и обидчивый, а у нас есть серьезные основания считать, что в процессе проведения сделки с противогазами этого Хейнке сильно обидели.

Валентин кивнул.

– И еще одна немаловажная деталь, – дополнил сказанное Карпицкий. – Упомянутый господин Коблаков личность особенно занятная, но соответственно и самая опасная. Это не какой-то там Хейнке. Тот трусливо прячется в уютной квартирке где-нибудь на окраине Таллинна, пьет пиво и ничего не понимает. У него и квартирка, наверное, небогатая…

– Коблаков работает в банке?

– Ну, что вы! – засмеялся Карпицкий. – И сейчас не работает, и раньше никогда не работал. Я ведь говорил: он учредитель банка. Если быть совсем точным, он один из учредителей банка. Так что сами видите, картина запутанная.

– А почему вы не обратились в официальные органы?

– Ну, не будьте наивным, Валентин Иванович, – сухо усмехнулся Карпицкий. – Речь идет о крупной сумме наличной валюты. Я уже говорил. Кто ж позволит нам таскать туда-сюда такую наличку? Конечно, сейчас кое-что уже можно было бы решить за счет безналичных проплат, скажем, через международный суд. Но для этого нам не хватает некоторых важных документов. Имей мы на руках такие документы, мы действительно могли бы подать в международный суд на банк РПЮЭ. Хотя… – усмехнулся Карпицкий. – Ну, вы наверное понимаете… Нам не хотелось бы касаться некоторых деталей дела, а на суде они непременно всплывут… Короче, мы бы плюнули на всю эту историю, выкинули бы ее из головы, но есть особые обстоятельства… Во-первых, деньги все-таки действительно крупные, а во-вторых, на нас сильно наезжают…

– Строители из Лянтора?

– Нет, корейцы из Алма-Аты.

– А каких документов вам не хватает, чтобы…

– Если возьметесь за дело, – улыбнулся Карпицкий, – вам будет предоставлена возможность познакомиться со всеми необходимыми для указанной работы документами.

Валентин кивнул.

Карпицкий понял его кивок по-своему:

– Разумеется, ваша работа будет хорошо оплачена. Даже по нынешним временам хорошо. В наше время деньги перестали быть объектом презрения, не так ли?

– Я должен подумать.

– Это само собой, – кивнул Карпицкий. – Вас куда подвезти?

– А вон до того поворота. Там я выйду.

…Возможно, это и есть как раз тот человек, который мне может помочь, без особого энтузиазма подумал Карпицкий, следя в зеркало заднего вида за Валентином, свернувшим к модному салону «Весна». Молод, спортивен, немногословен, мысль схватывает на лету. В глазах уверенность, но и раздумье. Правда, достаточно ли этого? Ведь речь шла о самых совершенных на то время противогазах, значит, затрагивало интересы России. Странная фраза. Неужели он все еще верит в честь и в совесть? Неужели казенный мундир, даже если его обычно не носят, способен так давить на мозги?

Впрочем, решил Карпицкий, если пообещать этому человеку хорошие деньги, да еще подтвердить, что ничего противозаконного совершать ему не придется, даже более того, придется в целом работать только на благо Родины, такой человек, несомненно, начнет рыть землю всеми копытами.

И вполне возможно – дороется.

И тогда…

Карпицкий с волнением представил готический домик под коричневой шиферной крышей и большой тихий сад, и сердце у него заныло.

Пусть это будет пригород Мюнхена. Пусть это будет тихий зеленый пригород Мюнхена. Это уже потом можно будет перебраться в солнечный Рим. Никаких этих злобных пятен ржавчины, от которых балдеешь, как от паленого алкоголя, никаких подгнивших деревьев, никакой плесени, никакой червивой земли, которой природа так демонстративно отгораживается от нас, ясно выказывая свое презрение к человеку.

Просто сад…

И черепичная крыша…

В тихом пригороде Мюнхена…

Никакого Подмосковья! Никакой Москвы!

Здесь не найдете вы прочной тверди, здесь только душа, только битва между добром и злом. Надоело. Все надоело. Здесь, в христианской стране, я существую между жизнью и смертью. Надоел бизнес по-русски. Надоело ломать голову над псевдоэтическими вопросами. Вообще надоело ломать голову в стране, в которой не работают никакие законы.

Этот человек должен справиться, подумал Карпицкий.

Этот человек не настолько умен, чтобы не справиться. Он не запутается в деталях как раз потому, что не настолько умен. Вполне возможно, что он сделает то, что оказалось не под силу придуркам из…

Карпицкий оборвал себя.

К черту придурков! Не стоит о них вспоминать.

Расслабься.

Думай о тихом домике…

В пригороде Мюнхена, в солнечном Риме, никак не ближе…

Ave Maria gratia plena Dominus fecum Benedicta tu in mulieribus…

Итальянская поэзия всегда утешала Карпицкого…

Плачь, плачь – я куплю себе холодильник, «Бош» в миниатюре, терракотовую копилку, тетрадку в тринадцать линеек, акцию «Монтекатини»; плачь, плачь – я куплю себе белый противогаз, пузырек тонизирующей микстуры, железного робота, катехизис с картинками, географическую карту с победными флажками; плачь, плачь – я куплю себе резинового кашалота, бассейн, рождественскую елку с иголками, пирата с деревянной ногой, складной нож, красивый обломок красивой ручной гранаты; плачь, плачь – я куплю себе столько старинных марок, столько свежего фруктового сока, столько деревянных пустых голов, что этот мир уже никогда не будет казаться грустным…

Этот человек справится, решил Карпицкий.

Просто ему надо хорошо заплатить.

О деньгах думал и Валентин.

«Этот перец сказал, что хорошо оплатит работу. Даже по нынешнему времени хорошо. Интересно, что он имел в виду? Как это хорошо? Что в его понимании означает это хорошо?»

И решил: «Ну, наверное, не хуже, чем платят ребятам из „Алекса“.

Пресловутых ребят из «Алекса» Валентин недолюбливал. Конечно, считал он, ребята из «Алекса» сумели получить лицензию на частный сыск, но их сыск все-таки еще не настоящий.

– Ты ходил на встречу с диктофоном? – удивился Сергей.

– Разумеется, – усмехнулся Валентин.

– Но ведь речь шла о доверительной встрече!

Валентин снова усмехнулся:

– А ты можешь мне указать истинную меру доверительности? А? Что молчишь? Что это такое – доверительность? Желание работать без подстраховки? Слепая вера во все то, что скажет этот твой перец?… Нет, все упирается в самые простые вещи, – опять усмехнулся он. – Я ведь не слишком знаю бизнес. Вдруг неправильно пойму какую-то деталь, вдруг неправильно расслышу какой-то термин или неверно его растолкую? Я же профессионал. Я не привык получать по голове из-за неправильно расслышанного термина… Кстати, – взглянул он на несколько растерявшегося Сергея. – Что могут означать слова о том, что мне могут хорошо заплатить?

– Если Карпицкий сказал хорошо, значит, так тебе и заплатят.

Сергей не выдержал:

– Вы договорились?

Валентин неопределенно пожал плечами:

– Я еще не сказал да.

Нулевой вариант

Поднялся Сергей рано.

Он привык вставать рано – еще со времен своего доцентства.

Прежняя институтская жизнь казалась теперь страшно далекой.

Лекции по математике, практика по теории вероятности, динамическое программирование. Ко всему этому надо было заранее подготовиться, потому он и вставал рано. Вспомнить страшно, как давно это было. Все равно о кафедре Сергей вспоминал со сложным чувством облегчения и сожаления. В конце концов, это была интересная, хотя и откровенно плохо оплачиваемая работа.

Кстати, ничего с тех пор не изменилось.

Об этом он мог судить по встречам с бывшими коллегами.

– Погляди, Рыжий, в чем хожу, – пожаловался как-то доцент с кафедры математики (они случайно встретились в Томске в Нижнем гастрономе на Ленина). – Вот погляди! – и с непонятным укором продемонстрировал действительно залоснившийся лацкан пиджака. – Ты думаешь, я неаккуратен? Ты думаешь, я не умею носить одежду? – И вдруг взорвался: – Я прежде жил, как человек! Я прежде нужен был государству! Прежде мне совсем не надо было задумываться над тем, буду ли я носить этот костюм десять лет или сменю его уже через год. Прежде я вообще ни над чем таким не задумывался. Мне не было нужды задумываться над такими вещами. Я занимался нужным для людей делом, которое и сейчас считаю нужным. Я учил студентов и знал, что государство вовремя меня поддержит. А сейчас? Куда подевалась поддержка? Почему всем нужное дело перестало меня кормить?