Качели. Конфликт элит или развал России? - Сергей Кургинян

Рис. 2

Рис. 3

Рис. 4

Предположим, что я являюсь историком и в качестве такового исследую биографию… ну, например, президента какой-нибудь из стран Запада. Отдельный вопрос, что такое историк без социальной теории. Но это сейчас модно… Модно превращать историю в песню акына (что вижу — о том и пою). Модно не придавать происходящему никаких смысловых индексов… Мое отношение к этой моде понятно. Но я не собираюсь кому-то это отношение навязывать.

Итак, предположим, что я историк-буквалист (биограф). И в этом качестве занимаюсь исторической биографией президента какой-нибудь европейской страны. Откуда я получаю данные — от самого президента, из официальных источников, от политических конкурентов? От внешних или внутренних сил, намеренных осуществить переворот (он же — восстановление конституционной законности)?

Если я получаю данные только из официальных источников, то я плохой биограф. Если я договариваюсь с президентом и он дает мне доступ к какой-то личной информации, которая недоступна другим, то я хороший биограф. Если мне «сливают» данные политические конкуренты, то все зависит от качества данных. Если это объективные данные, то не все ли мне равно откуда они? Но тогда у меня должны быть доказательства их объективности. И я должен понимать, что я включаюсь в игру на чьей-то стороне и беру на себя соответствующие политические обязательства.

Например, Боб Вудворд, известнейший американский журналист и фигура знаковая, участвуя в государственном перевороте (или восстановлении конституционной законности), выступил в качестве буквалиста, описавшего некую ситуацию в рамках действий президента США Ричарда Никсона. Описание этой ситуации, наложившись на противоречивую игру интересов, привело к импичменту (то есть государственному перевороту, использующему процедуры конституционного типа).

Речь, конечно же, все равно шла о государственном перевороте, потому что теперь-то всем ясно, что действия, подобные тем, которые осуществлял Никсон, осуществляли очень многие президенты США. (Так, по крайней мере, утверждают очень крупные чины ФБР). Но Никсон осуществлял эти действия более небрежно, он насолил могущественным противникам больше, чем другие. Он допустил какие-то ошибки, и его антиконституционные действия получили иную огласку и иную оценку, нежели такие же действия его предшественников. Запустил процедуру расследователь («буквалист») Вудворд, опираясь на данные из тщательно законспирированного источника, который потом в течение десятилетий называли «глубокая глотка». Недавно стало известно, что этот источник — высокое лицо тогдашнего ФБР. А мотив — идеологический.

В любом случае, Боб Вудворд раскрыл нам некий эпизод из биографии президента США Ричарда Никсона. И в этом смысле он может считаться и биографом особого рода. Одновременно Вудворд инициировал своим расследованием некое политическое действие. Это действие можно квалифицировать по-разному. Как восстановление законности в США… Как обеспечение чьих-то политических интересов… Как сумму из двух вышеназванных слагаемых. Неважно. Главное, что Вудворд — это буквалист, раскрывший неожиданную фактуру и оказавшийся участником определенной политической борьбы.

Некто занимается биографией политика (например, того же президента Никсона). Что ему нужно для таких занятий? Ему нужно быть либо конфидентом данного политика, либо его политическим противником. А еще он может быть унылым коллекционером сведений, сообщаемых теми, кто обладает ценной фактурой. Обладают же конфиденты или противники. А еще он может собирать недостоверные сплетни.

Но это если он буквалист и в качестве такового занимается тем же Никсоном как персонажем. А если он занимается тем же Никсоном как выразителем консервативных тенденций в американской политике? Значит ли это, что он подкапывается под Никсона? Ничуть нет, ведь сам Никсон говорит о себе как о консерваторе. Специалист по консерватизму (или американскому консерватизму XX века) возьмет хорошо известные данные о Никсоне и соединит их с закономерностями консервативного политического поведения. И вдруг эти данные «заиграют» совсем иначе.

Специалист по американскому консерватизму XX века — не конфидент и не противник Никсона. Он ничего особенного о Никсоне не узнает и не хочет узнать. Но он много знает о консерватизме как таковом. И через это может помочь иначе понять Никсона. Это понимание могут использовать противники, друзья — кто угодно (рис. 5).

Рис. 5

Специалист по консервативной политике рассматривает персонаж, например, Никсона и говорит: «Я ничего не хочу особенно нового о нем знать. Меня не интересуют его похождения. А также сплетни по поводу этих похождений, а также измышления и прочее. Меня не интересуют и потаенные факты. Я не вступаю в отношения с «глубокой глоткой», не петляю по улицам, «отсекая хвосты», не прячу в тайниках сведения.

Я беру открытую банальную биографию. Даже не составляю, а просто беру. И принимаю за первичную доказательную базу те сведения, которые в ней содержатся. Совокупность этих сведений и есть информационный пакет под названием «персонаж». Я подаю этот информационный пакет на вход системы под названием «дисциплинарность» (например, история консервативных политических течений в США и мире). На выходе я получаю феномен — Никсон как проявление этих самых консервативных тенденций. Я могу получить банальные результаты, а могу получить сенсационные результаты. Люди могут зевнуть, а могут ахнуть: «Батюшки, так вот это что такое!» Что я таким образом осуществляю? Редукцию. Я преобразую персонаж как некую совокупность безусловных фактов и официальных сведений в феномен, согласно той или иной операциональности».

Операциональностью может быть содержательность той или иной науки (политологии, социологии, психологии). Операциональное может носить и более сложный характер, и тогда надо говорить о системном методе (рис. 6).

В рамках данного метода персонаж (или ситуация, или сумма факторов, или какое-либо еще явление) подаются на вход многоканального оператора ЭТ.

При этом каналами являются дисциплины (политология, социология, психология, культурология и так далее). Каждый из каналов преобразует явление (персонаж, ситуацию и так далее) в феномен в соответствии с той операциональностью, которая присуща именно этому каналу. В результате явление преобразовывается в сумму феноменов (феномен-1, -2, -3 и так далее).

Рис. 6

А дальше надо осуществлять сборку. Надо преобразовывать сумму частных феноменов в некую феноменальную целостность. Для этого всегда используется та или иная трансдисциплинарная культура. Например, теория систем. Или (применительно к рассматриваемой нами сфере) теория игр. Или какая-то разновидность философии, обладающая прикладным интегративным потенциалом. Или же какая-то иная совокупность интегративных методов.

Допустим, что на входе в такую систему находится некий интересующий нас персонаж. Живой и понятный самому себе Ричард Никсон. Тот Дик Никсон, который известен обладателю имени и биографии «от и до». Мотивы, подоплека тех или иных действий которого являются эксклюзивным знанием, претендующим у каждой личности на главное — НА ПОЛНОТУ.

Мы превратили персонаж в сумму феноменов, наделили сеткой межфеноменальных связей и трансфеноменальным интегратором (ТФИ). И получили элитную фигуру с тем же именем Ричард Никсон (рис. 7).

Рис. 7

И вот она смотрит на нас… эта маска, непохожая на живое лицо. Эта мозаика… хорошо, если из четырех… а если из тысячи элементов-феноменов? Эта элитная фигура, готовая к позиционированию на игровой доске… Она смотрит на нас — и нам нехорошо. Как бы стоек ни был исследователь, он поначалу испытывает шок, глядя на эту человекоподобную комбинацию феноменов, на эту сетку связей, подобную глубоким морщинам на лице, на эту «корону интегративности».

«Что вам человек! Для вас все люди — числа!», — говорит королю Филиппу Великий Инквизитор из шиллеровской бессмертной трагедии. Но как же быть с человеком, если даже нам самим отчасти жутко, когда мы это делаем? Что это напоминает? «Портрет Дориана Грея»? Фоторобот? Или ту операцию, которую должен совершить судья на Страшном суде? Но мы-то люди! Не бесы, заключившие договор с художником, не роботы, не высшие судьи. Что и зачем мы делаем?

И если даже нам не по себе, то как быть с тем персонажем, который должен выйти на рандеву с собою как элитной фигурой, реконструированной по мозаике частичных феноменов?

И вот они встречаются друг с другом. Эта несомненность, которой является персонаж сам для себя, — и эта проблематичность. Что такое видеошок перед подобной встречей? И что может ее оправдать? Добро бы позитивный или отрицательный миф… Или добытые правдивые данные… Они не дышат на тебя неземным холодом. А встреча со своим ЭЛИТНЫМ ДВОЙНИКОМ дышит именно этим. Узнать в нем самого себя — страшно трудно. А главное — зачем?