Это личное, никакого бизнеса (СИ) - Бриошь Софи

Бухи-цокотухи, Вика и Диана улыбнулись вошедшему начальнику.

Ровесницы Елены Владимировны, они предпочитали в свои слегка за сорок, жить без отчества. Выглядеть тоже старались так же. В виртуальном мире этому прекрасно способствовали фотошопные фильтры, в реальном – изо всех сил помогали косметические процедуры, хайлайтеры, пп-муссы, зумба и бассейн. Фотошоп, надо заметить, справлялся с возрастом в разы лучше остальных помощников.

Девочки, – девочки? – дружили и воспринимались окружающими как единое целое. Благо и делали одно дело.

Елену Владимировну Вика и Диана уважали как профессионала, но как женщину они её не понимали и испытывали к ней смешанные чувства жалости и презрения.

Несколько раз приглашали присоединиться к ним в спортзале, сходить на массаж, в бассейн или проколоть мезо-коктельчики для улучшения цвета лица. Но та ссылалась на нарушение субординации, на сорок восемь срочных отчётов, отёки в ногах, мигрень и "да мне вроде не надо – никаких морщин пока".

– Я не понимаю, почему она не хочет выглядеть моложе и вести активный образ жизни, – сплетничали Вика и Диана о начальнице. – Ну реально ведь все её причины не худеть – это всего лишь отмазки.

– Может, ей кажется, что она выглядит статусно и солидно в своём... Какой у неё размер, как думаешь? Шестьдесят восьмой? У меня воображение заканчивается на пятидесятом – у мамы моей такой.

– А я даже не знаю, какие там в заоблачных цифрах размеры бывают.

Знаю, что три икс эль – это уже что-то из разряда куска шторы с дыркой для головы.

– Я как-то хотела у неё размер на плаще посмотреть. Не нашла. На шубе тоже. Она срезает бирки размерные, представляешь!

– Мне её жалко. Она ведь классная баба. Умная. Видно, что очень красивая могла бы быть, если б постройнела.

– А мне то жалко, то нет. Меня иногда даже бесит: словно нам её ожирение важнее убрать, чем ей самой! Была б стройнее, может, и никакого Дениса Владимировича не посмели подсунуть сверху!

– Ой, ну ты уже всё в кучу собрала. Это-то тут причём?

– А ты зря думаешь, что нет взаимосвязи между тем, как человек выглядит, и как к нему относятся работодатели. Полным может любой стать. Это понятно. Толстым – по болезни, например, из-за гормонального лечения или сбоя в организме. Но жирный человек – это уже демонстрация чего? Бесхарактерности! Какой бы ценный ни был специалист, но если он жирный – он даёт понять работодателю, что он размазня!

– Ты слишком категорична...

– Сонька из логистики рассказывала, как Алла, – секретарь Эткинда, – ей болтнула, что частично слышала обсуждение у босса в кабинете на тему, куда Выхляцкого пристроить. Якобы кто-то очень нужный владельцам, – человек, с которым нельзя ссориться, – попросил устроить парня на руководящую работу, но с пониманием, что это будет номинальная должность. Работать должен будет заместитель.

Эткинд в гневе был, но, видимо, не всё ему решать.

Короче. Алла слышала, как они Выхляцкого ко всем отделам примеряли. И везде выходило так, что мужики, директора отделов, не дали б себе на голову насрать. Не те характеры. Они не просто так до руководителей доросли.

К HR-отделу Ольги Валентиновны думали приткнуть. Её Эткинд даже вызывал к себе, открыто ситуацию обрисовывал. Мол, надо. Для вас ничего не изменится, а компания только выиграет. Контракты такие прилетят, что на пять лет вперёд зарплата болванчика Выхляцкого окупится. Да и не просидит он тут столько.

Ольга Валентиновна тихо отвечала, Алла не слышала. Неизвестно, что она там сказала, но тема с её отделом быстро закрылась.

Ну, ты знаешь Ольгу. Ясно, что она себя на алтарь общего дела не положит. Да и какое, нафиг, общее дело. Глобал Корпорейшен – не колхоз в Советском Союзе.

К деньгам Выхляцкого не хотели подпускать. Но единственный, кто не смог бы скинуть с себя какашку, оказался главный бухгалтер. А почему? А потому что человек, который превращает в говно собственное тело, неспособен сопротивляться!

– Ну ты закрутила... Хотя... Есть логика. Так-то бы ставленника можно было и над логистами поставить. Где денежные вопросы, а где перевозки. Или рекламщикам нового босса организовать. Но я представляю, чтобы устроили Якименко и Федосеев, если бы кому-то из них Выхляцкого сверху приклеили. Да ещё и с присказкой "ты работой, для тебя ничего не изменится, а вот этот перец будет просто так твоим боссом".

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Во-во. С Еленой нашей Владимировной всё понятно. Мне любопытно, что за связи такие у Выхляцкого.

– Сын, наверное, чей-то. Что тут ещё может быть?

Разговоры, подобные этому, велись беззлобно и почти в перманентном режиме. Естественно не в присутствии больших, в разных смыслах, начальников.

Последний, кто обратил внимание на вошедшего в отдел Выхляцкого, был Лёня.

Он оторвал от монитора компьютера взгляд погруженного в свою реальность айтишника, поднял кверху ладонь в знак приветствия. Кажется, Лёня даже не услышал, что сказал Выхляцкий. Совершил логичное действие, – поприветствовал, – и снова погрузился в свои задачи.

Бренный мир карьерных пертурбаций был далёк от него, как...

Что за мир, говорите?

Глава 25

Выхляцкий расположился в кабинете и, оглядывая подшефное ему пространство, впервые подумал о том, что в его жизни всё могло сложиться иначе.

Денис рос без родительской любви и внимания, зато их отсутствие щедро компенсировалось вседозволенностью и деньгами.

Родители были заняты чем и кем угодно, только не сыном. Они представляли из себя образец пословицы "ни с тобой, ни без тебя" в худшем её смысле. Денис не помнил ни одного буднего вечера или уик-энда, когда бы мать и отец улыбались друг другу и мило шутили. Претензии, – в лучшем случае в виде ворчания, – ссоры, крики – это было естественной атмосферой, в которой рос маленький Выхляцкий. Мать, выкрикивая отцу "чтобы не видеть лишний раз твою чёртову морду, мудак!", набирала в больнице, где трудилась медсестрой, побольше дежурств. Отец-дальнобойщик не вылезал из рейсов.

Удивляться, отчего они при таком положении дел не разводятся, Денису не приходилось. Так жили все вокруг.

Пытаясь привлечь внимание родителей, однажды маленький Дениска нарисовал в детском саду мохнатое солнышко и кораблик, на котором с улыбками стояли три счастливых кривых человечка с воздушными шариками.

Мать так увлечённо махала руками на отца, что, подбежавшего с рисунком Дениску и не заметила. Он отлетел в одну сторону, а радостные человечки, перевернувшись вверх тормашками – в другую.

Казалось, что этот ерундовый момент проскользнул и не остался в памяти.

Но много лет спустя Денису приснился сон. Ему снилось крушение яхты в океане. Под водой судорожно дёргались три страшные нелепые фигуры. На одной руке у каждой был наручник, к которому крепилась тяжёлая гиря. Гири тянули на дно, жертвы крепко держались за руки.

Но физически родители не обижали Дениса. Как он потом просёк и стал умело использовать в своих целях – они испытывали перед ним глубокое чувство вины.

Нарисованные шарики давно лопнули, титаник утонул, мохнатое солнце, накрытое волной безнадёги, пошипело и погасло. С ними улетели самолёты, ракеты, улыбки с лиц кривых человечков.

Когда ты хороший – ты летишь в сторону.

Когда плохой – на тебя обращают внимание.

Денис не понял этого. Он этот посыл впитал на бессознательном уровне.

Обидел девочку – мама общается с тобой. Ругает при этом, но какая разница. Всё лучше, чем игнорирует. К тому же ругала мама Дениса, только оставаясь с ним наедине. При посторонних – была за него горой. И за эти моменты Денис не то, что девочку готов был толкнуть в лужу – он бы всех перетолкал. Это ведь такое офигенское ощущение – быть в центре маминого внимания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Денис слышал, как мама в разговоре с подругой говорила, что винит себя, за то, что сын растёт хулиганом. Вроде как понимала, что недодаёт ему любви, "а он и бесится".