Приходи вчера (сборник) - Мастрюкова Татьяна

Ничего интересного. Старая солома, остатки каких-то деревянных хозяйственных орудий, из которых удалось опознать только часть прялки и полозья для санок. Сундук с навесным замком, но с полусгнившей боковой стенкой, через которую спокойно можно было добраться до содержимого.

На чердак забирались через люк, крышка которого сейчас была плотно закрыта и, как весь пол, покрыта соломой. Вообще крышку можно было обнаружить только по ржавой железной дверной скобе. Вполне вероятно, что со стороны лестницы ход на чердак забили досками, как не раз бывало.

Стопер выкинул огрызок яблока в окно, и буквально в тот же момент со стороны сундука что-то упало с громким стуком на пол в сторону человека. Будто тоже кинули. Луч фонарика пошарил по углам чердака, выхватывая только пыльные бревна и доски, и остановился на предмете, который лежал теперь на соломе и ничего страшного собой не представлял.

Темно-синий детский сандалик с расстегнутым обтрепанным ремешком и оторванной пряжкой, мысок стерт лупцеванием по футбольному мячу, консервным банкам, камешкам на дороге и дверям, когда руки заняты или ужасно грязные.

Возможно, сандалик свалился с балки, когда стопер топтал рассохшиеся доски, устраиваясь на ночлег.

На всякий случай стопер все же посидел некоторое время без движения, прислушиваясь, но звуки, если и были, не вызывали никаких опасений. Обычные скрипы рассыхающихся досок, шелест листьев на яблоне под легким ночным ветерком.

И все же было какое-то тревожное ощущение, не дававшее покоя, не позволявшее сразу провалиться в сон, несмотря на усталость. Может быть, из-за странного поведения водителя «буханки» с его вопросами, с тем, что развернулся и уехал, словно довез, куда планировал. Или из-за того, что сандалик не просто упал сверху, а описал дугу в воздухе, прежде чем оказаться на полу. Как если бы его швырнули. Или он сам прыгнул…

Стопер все же лег, подложив под голову шмотник, но постоянно открывал глаза и шарил фонариком по углам чердака, всякий раз специально останавливаясь на торчавшей дверной скобе и сандалике. И только начал отрубаться, поскольку усталость брала свое, как будто кто-то небольшой пробежал внизу, в доме.

Вот и лисица пожаловала, подумалось. Ну кто еще может в запертом заброшенном доме ночью шастать, да и тропинка в траве была примята. Может, почуяла человека или выкинутый огрызок привлек внимание. Пролезла небось через подпол, наверное, еще раньше прорыла где-нибудь ход. Тут человеку, по идее, спокойнее должно стать. Туда, где опасно, животное не сунется. Но тревога только усилилась вопреки логике.

Хлоп!

Стопер решил, что это упал с балки второй сандалик, но на полу по-прежнему лежал только один. Правда, гораздо ближе, чем был… Стоило выключить фонарь, как раздался очередной глухой удар, и теперь сандалик совершенно точно передвинулся еще на пару сантиметров.

Это было неправильно. То, что прямо под ним в заброшенном доме мертвой деревни кто-то бегает, что сами по себе передвигаются вещи, по определению неспособные двигаться.

Стопер опять включил фонарик, а потом испугался, что батарейка быстро сядет и тогда он останется в абсолютной темноте. Только об этом подумал, как луч мигнул, а сандалик передвинулся еще ближе.

Ветер снова зашелестел листьями яблони. Ветер… или кто-то лезет на чердак, как до этого лез он? Стало холодно, как бывает осенними вечерами, когда за день солнце хоть вроде и припекает, но не успевает нагреть землю, поэтому с наступлением сумерек сразу пробирает озноб. Но сейчас-то лето.

Опять кто-то внизу пробежал, и вдруг совсем близко, может быть, у чердачного люка, раздался детский смешок. Очень-очень явственно. И все замолкло. Стопер схватил какую-то деревяшку, попавшуюся под руку, и с силой кинул в сандалик, как в крысу, собравшуюся атаковать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тут же послышался недовольный вскрик, точно человеческий. И снова тишина.

А потом сандалик оказался почти рядом с ним. Бесшумно. Появился в луче фонарика, будто так оно и должно быть.

У человека было два варианта: либо немедленно подхватиться и как можно скорее покинуть дом тем же путем, каким он сюда пришел; либо остаться на месте, но что-то предпринять для собственной безопасности. Первый вариант никуда не годился: ночь, заброшенная деревня. Если в наступавших сумерках он спокойно забрался по веткам, без дополнительного освещения понимая, куда ставить ноги и за что цепляться, чтобы не сверзиться, то теперь была велика вероятность напороться на сучок, прогнившую деревяшку. Если он упадет с высоты чердака и покалечится, то никто не придет на помощь в ближайшие недели, не хватится даже. Тот хихикающий водитель «буханки» был прав. Если отбросить мистику и предположить, что в доме шумели именно дикие животные, то он вполне мог вообще никогда эту деревню не покинуть, будучи попросту съеденным.

Драться он особо не умел, молитв не знал. Вспомнил известный советский фильм, нашарил только что казавшийся бесполезным мелок от тараканов, сгреб вокруг себя солому и, зажав фонарь в зубах, прочертил «Машенькой» вокруг пенки подобие круга.

Он только в последний момент осознал, что чуть не оказался в замкнутом круге вместе с проворным сандаликом. Не нашел ничего лучше, как отшвырнуть его от себя подальше фонарем.

Что может быть ужасного в стоптанной детской обуви? Стопер даже не задумывался над этим. В холодном поту, с сильнейшим сердцебиением и приступами сердечной боли от страха, дрожа и передергиваясь всем телом от любого шороха, он сидел на чердаке заброшенного дома и боялся закрыть глаза. Ощущение было, будто все тело и сознание затекли, как затекает от неудачного положения рука. Вы можете шевелить пальцами, трясти рукой, брать ею вещи, но одновременно с этим онемение дает ощущение чего-то чужого, не своего. Вы не чувствуете руку. Точно такое же онемение всего тела охватило его. Но ужаснее всего было какое-то разделяющееся, раздваивающееся сознание, когда одновременно и ты, и не ты.

Он реально понимал, что с ним творится нечто ненормальное. Дикий, первобытный, всепоглощающий страх перед невозможностью управлять собой, своими мыслями, своим существом; и неизвестно, что ждет тебя впереди. Как поступать, что предпринимать? Нет ничего хуже псевдогаллюцинаций: от того, что снаружи, можно убежать, защититься, от того, что внутри тебя, спастись невозможно.

Полная беспомощность. Жуткая мысль: «Что будет со мной, где буду я, когда в моем теле поселится совершенно новое чужое сознание?»

Что управляло этим одиноким сандаликом? Почему оно так хотело быть поближе к живому человеку и как дурацкая черта, нарисованная мелком от тараканов, ухитрялась этого человека защищать? Смешно будет потом вспоминать: новые свойства «Машеньки»!

Стопер вообще не смеялся, вспоминая.

Едва небо за чердачным окном посветлело и начали подавать голос птицы, стопер выключил едва работающий фонарь и осмелился встать на ноги. Ночью он периодически проваливался в забытье, но тут же встряхивался и беспорядочно шарил лучом света по чердаку. Сандалик оказывался то тут, то там, то ближе, то дальше. Сейчас стопер ясно видел его лежащим на потолочной балке. Будто и не падал никуда. Солома на полу казалось нетронутой, а следы мелка от тараканов вообще были едва различимы, в некоторых местах даже стерлись.

Шмотник и пенку он скинул вниз из окна, чтобы не мешали спускаться. Еле слез по той же яблоне, совсем не с той легкостью, с какой забирался вчера. Потом специально обошел вокруг дома, продираясь через разросшийся кустарник и крапиву в человеческий рост. Заставил себя обойти, думал, увидит и успокоится. Никаких следов животных, подкопов, оторванных досок, разбитого окна, никаких лазеек. А когда не нашел ничего, подхватил шмотник (пенка застряла где-то в ветвях яблони, доставать не стал) и, ломая ноги, помчался прочь из деревни. Думал добежать до дороги, а там пойти обратно, откуда приехал, куда развернулся водитель «буханки». Только вот дороги все не было и не было, и указателя не было, зато через несколько часов стопер смог добраться до вполне себе нормальной трассы, по которой ездили вполне себе нормальные автомобили.