Пошлите меня в разведку - Владимир Шорор

Но мы пойдём по твоим следам, Костя. Уже скоро. Об этом мы знали по многим происходившим у нас на Востоке переменам. Нам дали первую фронтовую норму довольствия. Первую, высшую — мы теперь становились вроде бы главными силами. В наши гарнизоны стали прибывать полки, отвоевавшиеся на западе. Они выгружались на глухих разъездах и уходили куда-то в сопки, поближе к боевым рубежам. На учениях, вместо надоевшей обороны, отрабатывались темы наступательного боя в горах, в пустынной местности, в населённом пункте.

И пришёл день, принёсший известие, в которое мы как-то не сразу поверили. Я готовился к занятиям с сержантами батареи по совершенно новой теме «Форсирование водной преграды», когда кто-то забарабанил в дверь, закричал непонятно тревожащее. И вслед за этим отовсюду послышались другие крики и началась стрельба. Бахали винтовки. Автоматы разлили свои разрывные трели. Пистолеты отрывочно били там и сям. А дверь просто разламывали.

«Ну, началось, — решил я, вскочив и затягивая ремень. — Но как-то странно началось. На нас напали? Откуда? Десант? Не иначе, воздушный десант. Сколько ни готовились, а самое начало, кажется, проморгали. Немедленно — в батарею!»

Я вылетел из землянки с пистолетом в руке и чуть не сбил с ног ефрейтора Бунькова, моего нового связного. Буньков орал во всё горло что-то радостное, гоготал, размахивал руками, закатив узенькие свои глаза.

«Свихнулся, не иначе. От страха. Первая жертва в батарее».

Я схватил его за борт распахнутой шинели, дёрнул изо всех сил:

— Ты что? Струсил? Марш за мной, бегом!

— Товарищ лейтенант, куда марш? Зачем? Кончилась война!

— Как так кончилась? Не может быть! — сказал я уверенно.

— Только что передали. Я за вами побежал, в батарее что делается, посмотрели бы? Все стрелять стали. Салютуют.

— Значит, кончилась говоришь? — тихо переспросил я и почувствовал, что по моему лицу текут слёзы.

Где-то далеко в городах и посёлках праздновали Победу, торжествовали; в мае, в июне, в июле стали возвращаться по домам отвоевавшие солдаты, а у нас к августу всё было готово к новой, к нашей дальневосточной войне.

13

Наступило девятое августа 1945 года. Всю ночь мы шли через степь к новому нашему рубежу. Он был на берегу Аргуни, близ бывшего казачьего караула, а теперь большого села Старого Цурухайтуя. Никогда не видел я столько войск, сколько скопилось их тут на рассвете. Танки, артиллерия — конная и на механической тяге, понтонные части и прожектористы, автомашины, брички и солдаты-пехотинцы пятью колоннами подходили к реке. Над нами с мерным гулом проплыла эскадрилья бомбардировщиков — девять самолётов, — пошли бомбить противника. Над переправой, охраняя нас с воздуха, ревели, носились истребители. Сапёры стали наводить понтонный мост. В ожидании очереди на форсирование наша батарея развернулась на берегу в боевой порядок, чтобы открыть огонь, если появится враг. Но на другом берегу на этот раз не было видно ни одного японца.

Я спустился к реке, прохладной, в камышах, курящейся кое-где лёгким туманом. Из-за дальних сопок вставало солнце, отражалось, вспыхивая в реке, окрашивало тускло-серую воду в розовато-кровавый цвет.

И вдруг с того, пустынного ещё берега я услышал слабый крик. Показалось? Но крик повторился. Я всмотрелся и даже без бинокля увидел двух странных людей. Сначала не понял — что в них так меня удивило? Они что-то кричали, махали призывно руками, и отчётливо я услышал:

— Перевезите! Э-э-й! Товарищи! Своих перевезите!..

Их заметили, ко мне стали подходить солдаты и офицеры, появился Титоров, недавно стал он капитаном и был утверждён начальником штаба нашего дивизиона.

— Что за люди? — спросил он.

— Сам не знаю, товарищ капитан. Перевезти просят… — Немедленно лодку, — приказал Титоров сержанту. — И срочно позовите офицера из «Смерша». Быстро!..

Вскоре лодка с тремя автоматчиками взяла странных людей и поплыла к нам. Едва, раздвинув камыши, она ткнулась в берег, я понял, что поразило меня в тех неизвестных людях, — они были в довоенных гражданских костюмах! И среди наших защитных гимнастёрок, офицерских кителей, шинелей, пилоток, фуражек выглядели на редкость странно. Захотелось их тут же переодеть, чтобы приобрели нормальный вид. Во все глаза мы разглядывали эту странную пару. Один, постарше, так уверенно выпрыгнул из лодки, будто вернулся к себе домой. Был он в тёмно-синем пальто с подставными плечами, модными в довоенные времена, в расстёгнутой белой рубашке, давно не стиранной, обнажавшей сильную грудь, без головного убора, чёрные волосы его были не то кудрявы, не то специально завиты в колечки. И что-то настораживало в его лице неуловимо восточное, пожалуй, узковатые азиатские глаза, быстрые, всё замечающие, как у Лазарева. Он сразу же подхватил из лодки туго набитый заплечный мешок, перекинул лямку через плечо, в руках у него оказалась арисака — японская винтовка, хорошо знакомая мне по книге «Вооружение японской армии». Но больше всего меня почему-то удивили его туфли: чёрные, лакированные, совсем новые, в таких щеголяли модники на довоенных танцплощадках. Ни у меня, ни у моих товарищей, живших тогда на студенческую стипендию, таких туфель никогда не было. Должно быть, этот тип надел их в лодке.

Его напарник — высокий, с белёсым мальчишеским ёжиком, в сером пиджаке и сильно измятых брюках, боязливо озирался, губы его мелко дрожали, то ли от холода, то ли по другой причине. Был он здоровенным, но нескладным и большие свои руки держал в карманах.

— Оружие! — приказал Титоров, как только выбрались они из лодки.

Чёрный дружески усмехнулся, глядя Титорову прямо в глаза, но винтовку не бросил, почему-то медлил.

«Не понимает», — подумал я и громко произнёс фразу, отработанную ещё вместе с Лазаревым:

— Томарэ, буки о сутэро![4]

Чёрный удивлённо взглянул на меня, сказал:

— Значит, и у нас появились знатоки японского? Ну, что же, бери, капитан, — и протянул Титорову винтовку. — Теперь она не нужна…

Его товарищ вынул из кармана кольт и, держа за ствол, отдал мне.

— Кто такие? Откуда? — властно спросил Титоров.

— Разведчики, — устало сказал чёрный. И добавил: — Я такой же капитан, как ты, только другой службы. Прикажи, прошу тебя, доставить нас на ближайшую погранзаставу.

— Разберёмся, какие вы разведчики, — с недоверием сказал Титоров. — Что в мешке?…

— Пожалуйста, смотрите, — вежливо произнёс чёрный и вытряхнул из мешка бельишко, какую-то одежду, среди которой я успел заметить синий китайский халат, пару войлочных туфель, несколько пачек заграничных сигарет, никогда нами прежде не виданных, и коробочку красного цвета, испещрённую иероглифами.

Коробочка Титорова заинтересовала.

— А это что? — спросил он.

Чёрный стремительно схватил коробочку, спрятал в карман:

— А это, товарищ капитан, я могу показать только своему начальству. Вам показать не имею права.

— Ну и ладно, — мягко сказал Титоров, впервые дружески улыбнувшись. Видно, поверил, что перед ним наш разведчик, и добавил ободряюще: — Теперь у вас всё будет в порядке!..

— Какой там порядок, — горько сказал разведчик. — Было нас четверо. Трое погибли, остался один я. Он— то, — разведчик кивнул на своего напарника, — он-то из русских эмигрантов. На нас работал. Больше нельзя было ему оставаться там. К нам вот пришёл, боится ещё: столько вокруг людей — и все красные. Не бойся, Коля, плохого тебе не сделают. Тут все свои…

Солдаты, окружавшие нас, молча, с любопытством смотрели то на этих двоих, то на Титорова, всё ещё сомневаясь, не зная, верить или нет.

А пришедший из-за границы Коля никак не мог унять дрожь, видно, сильно замёрз в камышах, на том берегу.

Подошёл офицер из «Смерша», спросил:

— Эти? Чем докажете, что наши разведчики? А если вы оттуда разведчики?

Чёрный повторил требовательно:

— Доставьте нас на ближайшую погранзаставу. Я такой же капитан, как и вы. Кому положено знать, тот подтвердит. Все мои товарищи погибли. — И опять, как во сне. — Нас было четверо…

— Хорошо, — спокойно согласился офицер. — Пойдёмте со мной.

И они пошли, за ними солдат с винтовкой системы арисака.

Тут меня будто иглой пронзило страшное предположение. Я кинулся им вслед, догнал, с налёту спросил разведчика:

— Лазарев с вами был? Скажите! Лазарев Константин Петрович. Это мой друг…

Я увидел усталые глаза разведчика, в самой их глубине мелькнула какая-то затаённая мысль, губы его дрогнули:

— Лазарев? Не знаю такого. Со мной были Петров и Константинов. Эх, какие были ребята!..

Ничего больше я спросить не успел, сзади раздалась команда:

— Вторая батарея на форсирование!

— Савин! Где комбат Савин? — услышал я голос Титорова и побежал к нему. — Давай, быстро, батарею на форсирование!