Великие любовницы - Эльвира Ватала

История не очень распространяется на тему, были ли роды Евгении публичные или же, учитывая прогресс времени, уже, почитай, на дворе девятнадцатый век, ей позволили интимно рожать, потому как в таком деле, как рождение ребенка, интимность нужна. Об этом потом врачи вслух начали говорить. Каждому зверьку, даже самому маленькому, своя норка нужна, а тут выставили на публичное обозрение лоно королевы, а все из-за боязни, что не дай бог не королевского происхождения отпрыск в монаршью династию затешется. Ну, скажем, бесплодной королева ходит, трон хиреет, и чтобы общественное мнение успокоить и до особых волнений не доводить, возьмут и сунут в постель рожающей королевы какого-нибудь новорожденного сынка крестьянской молочницы и во всеуслышание объявляют его наследником.

До сих пор то тут, то там появляются печатные сплетни о рождении Кенигундой, женой короля Иосифа II, мистифицированного ребеночка. Она, не рожавшая ни разу в течение долгого времени, возмущала народ. За государство ему, народу, было обидно, наследника на троне нет, пора королеве в монастырь грехи свои бесплодные замаливать. Как вдруг глядь, с брюхом королева ходит. И растет он у нее «не по дням, а по часам». Что ни неделя, то больше, как ему и полагается. Потом окажется, что она подкладывала разные подушечки, увеличивая их объем. Пришло, значит, время родов. Народ с подоконника глазеет, ну там торговки базарные, все честь по чести, все как полагается, министры у ложа королевы топчутся, ее предродовые схватки своим топтанием сопровождая. Врач на какое-то совсем короткое время закрыл простынкой обнаженное тело королевы и провозгласил: «Сын!» «Ура», — закричал народ и чуть ли не качать королеву собрался, заулыбались министры, заскрипели перья писцов, историческое событие в дворцовые книги записывая, забегали дипломаты, в свои страны великую новость миру сообщая. А потом оказалось, что ребеночек-то… не того, не рожденный, а подсунутый! И как это возможно при публичных-то родах? Интересно, дорогой читатель! А вот и возможно, и не только «голь на выдумку хитра», короли тоже ох как на нее горазды! В обыкновенную грелку, обычно наполненную тлеющими углями для разогрева королевской постели, положили новорожденного младенца мужского пола, и фокус проще пареной репы оказался. В соответствующий момент дорого подкупленный врач, подобно цирковому иллюзионисту Кио, накрыл простынкой королеву и через мгновение вместо тихого кролика вытащил кричащего младенца. Но поскольку, дорогой читатель, эти неприятные для королевской чести слухи просочились в народ, заставив историков безрезультатно столетиями докапываться до истины, во избежание подобных недоразумений, было приказано королевам во время родов простынками не прикрываться.

Австралийская королева Констанция мировой рекорд в публичных родах побила. А если бы в то время существовали рекорды Гиннеса на разные чудачества, то и тут бы она пальму первенства взяла. Она, в возрасте пятидесяти двух лет, вздумала рожать публично, на огромной площади. Конечно, согласитесь, дорогой читатель, что возраст и для нашего времени почтенный, и для родов никак не подходящий, а раньше, когда во времена Бальзака тридцатипятилетняя женщина уже старухой считалась, и вовсе невозможный. И королева Констанция, во избежание исторических недоумений, а также чтобы ни у одного нищего, ни у одного бродяги сомнений в законном происхождении сыночка не осталось, приказала близ Палермо на огромном поле выстроить павильон, поставить посередине кровать, и народ с таким же вниманием, как чернь на бои гладиаторов во времена Нерона, наблюдал за всеми гинекологическими перипетиями родов.

Ну ладно, здесь хоть и большое чудачество, но все-таки роды были настоящими. А что вы скажете о тех королевах, у которых на нервной там или еще какой истеричной почве живот реально в размерах все девять месяцев увеличивается, грудь молозивом наполняется, а когда придет время рожать, оказывается, что беременности и не было никогда. А ведь так случилось с нашей Александрой Федоровной и английской Марией Тюдор. Александра Федоровна от настойчивого желания иметь наследника впала в какое-то состояние маниакальности и девять месяцев ходила с «беременным животом». Швеи не успевали ей платья в ширину увеличивать. И вот, когда народ ждал пальбу пушек с Петропавловской крепости и дождаться не мог, и врач настоял, чтобы царица все-таки дала осмотреть себя, оказалось, что у нее беременности нет и в помине.

И точно такое же явление произошло с Марией Медичи. Это свыше сорокалетняя жестокая, вредная и уродливая королева как кошка влюбилась в своего супруга испанского короля Филиппа II, вспомните, это у него две жены от родов умрут. И Мария Тюдор непременно хотела супруга вознаградить ребенком. И что же? С большим усилием, конечно, но забеременела. Радуется вовсю, люльку безумно роскошную у лучшего дворцового мастера заказывает, служанки пеленки вышивают, кружевца и монограммы вышивают, а тут врач, уставший от бесплодного ожидания предродовых схваток, настоял на осмотре и… Ее мнимая беременность — это водянка и рак живота.

Вот ведь как иногда грустно было и с родами, и с беременностями королев. Ну, наша Анна Австрийская не исключение в данном случае. И хотя многие до сих пор не верят в отцовство Людовика XIII в производстве двух королевских отпрысков Людовика XIV и Филиппа Орлеанского, ни один из них не усомнился в огромной трудности ее первых родов, поскольку это было записано в дворцовых хрониках: «Анну уложили в специальную постель с подставками для ног и перилами у изголовья. В этой постели рожала Мария Медичи. Занавески были раздвинуты, чтобы все могли видеть королеву. Комната начала заполняться людьми. Восемь стульев, покрытых золотой тканью, поставили возле стен для самых знатных дам Франции и прислужниц королевы. Они уселись на них, следя в ожидании за Анной. Все свободное место было заполнено священниками и знатью, имеющей право присутствовать при родах. И когда Анна в муках открывала глаза, комната казалась просто морем лиц, тянувшихся к ней, глазеющих, болтающих, поглощающих воздух, которого и так ей не хватало»[25].

И случилось это в 1638 году. Так рождался великий Король-Солнце Людовик XIV.

Замок и окрестности. Гравюра XVII в.

Альковы, проклятые римским папой

 у, это, конечно, страшно! Угроза отлучения римским папой целых королевств из-за любовниц королей — очень даже действенным методом оказывалась. Папы, так сказать, здесь выступали в защиту нравственности, хотя сами часто давали примеры такой неудержимой безнравственности, что история их давно записала в разряд развратных пап, как это было со знаменитым жестоким и разнузданным Александром VI Борджиа, злодеяния и разврат, которого занимают целые тома, к вящему неудовольствию католического костела, не желающего признавать порочность священных особ.

Однако не об Александре Борджиа здесь речь, а о великой куртизанке Бертраде, поймавшей в любовные сети самого французского короля Филиппа I и заставившей страдать от папского отлучения весь французский народ. А случилось это, дорогой читатель, в двенадцатом веке. Римский папа, Урбан II, вынес свой вердикт — отлучить Францию от Римского костела, ибо король со своей законной женой Бертой жить не захотел, не нравилась она уже королю, а папа такой откровенный разврат позволить не мог. Он бы, конечно, сквозь пальцы смотрел, если бы король свои любовные делишки так не афишировал. Ну влюбился в некую Бертраду, ну взял ее у мужа — ничего страшного. Пример древней Римской империи в этом отношении показателен. Там императоры чуть какая чужая жена им понравится, они ее У мужа — хап и забирают себе. Калигула таким манером две жены взял, и Нерон тоже около трех так присвоил. Но здесь ведь совсем другое. Здесь законную, папой одобренную жену выгоняют, а на ее место помещают любовницу. И вот Бертрада, ни чести ни совести не имея, живет с королем открыто, как супруга, и уже чуть ли не законной королевой выступает, демонстрируя публике свою красоту и порочность.

Неизвестно почему, но все мужчины поголовно влюблялись в эту самую Бертраду. Ну прямо как взглянет она на кого, того холодный пот и стрелы амура одновременно прошибают. Уж на что супруг этой самой Бертрады — человек в женском деле искушенный, имея четырех жен за собой, из которых одна только своей смертью умерла, остальных он сам выгнал, как увидел Бертраду — все, не устоял против ее прелестей. Едва только взглянула эта женщина на вельможу Фулька (так его звали), как он сразу свою последнюю жену, как говорится, «побоку», а сам уже неземной любовью к Бертраде пылает и несметные богатства ей предлагает, потому как действительно был очень богатый. И заметьте, любовь его не на какое-то там короткое время, пока страсть свою не насытит, а на всю оставшуюся несчастливую жизнь. Почему несчастливую? А какое счастье в том, если жена тебе вечно изменяет, а ты делай вид, что об этих изменах даже не догадываешься, желаемое выдавая за действительное.