Его (Кэт и Гейб) - Обри Дарк

— Ничего больше?

Мне хотелось заглянуть за маску, которую он надел. Я была уверена, что за ней он скрывал большее, что-то большее, чем то, что он давал мне. Нечто, что я могла бы использовать, чтобы всколыхнуть в нём чувство вины, нечто, что я могла бы использовать, чтобы соблазнить его.

— Что ты хочешь мне сказать, котёнок?

— Не знаю. Хоть что-то. Что угодно. Или ты всегда был только серийным убийцей?

— Я многое делал. Врач, целитель.

Я поперхнулась, а он рассмеялся над моей реакцией.

— Да, целитель. Сейчас, правда, я не просто зашиваю раны. Я останавливаю кровотечение из раны прежде, чем оно начнётся.

— Ты убиваешь плохих людей.

Я старалась показать ему, что поняла. Хотя и не была уверена, что это сработает. Он вздохнул:

— Я предполагал, что ты это скажешь. Я заставляю их страдать. Отпускаю их грехи.

— Это, должно быть, тяжело.

— Когда именно? Во время похищения, пыток или…

— После.

— После того, как я убиваю их?

— Разве ты… Разве ты не чувствуешь себя плохо? Чувство вины?

— Я почти ничего не чувствую, котёнок. Полагаю, ты об этом не так уж много знаешь. Есть кое-что во мне: тень. Она притупляет всё, делает мир чёрно-белым. Я не чувствую себя виноватым, хорошим или плохим, только не тогда, когда тень на месте. Я чувствую…

— Оцепенение?

Его глаза обратились к моим, и я разглядела в них боль, которая тут же испарилась. Он будто немного открылся мне, позволяя мне заглянуть за дверь, а после захлопнул её.

— Что-то вроде того.

Небольшой комочек пюре спикировал с вилки на подбородок. И приземлился на мою грудь, мягкий и тёплый у моей обнажённой кожи. Его рука двинулась вниз, и я подумала о том, как он касался меня ранее. Воспоминание шевельнуло что-то в моём теле, то, о чём я предпочитала не думать.

Он решительно и грубо вытер пальцем картофельное пюре с кожи моей ключицы. А затем поднял его к моим губам.

— Последнее, — сообщил он.

Я не посмела ослушаться. Наклонив голову, я всосала его палец, слизывая картофельное пюре. Его ресницы дрогнули, когда мой язык коснулся его кожи, а уголки его глаз немного смягчились, но другой реакции он не выдал. Я проглотила.

— Габриель?

Его глаза снова похолодели, когда я произнесла его имя.

— Да?

— Что ты собираешься со мной делать?

Спокойствие, с которым он вернул мне улыбку, сделало ответ ещё более жутким.

— Ты закончила с ужином? Да? Тогда пора бы вернуться обратно в подвал.

Он спрятал нож в задний карман и ослабил ремни. Прежде чем я зашевелилась, он обвил рукой мою талию, помогая слезть со стола.

— Как лодыжка? — спросил он.

— Лучше, — ответила я честно.

Боль всё ещё была на месте, но она не простреливала мою ногу, когда я оказывала на неё давление. Всё же хорошо было иметь кого-то, на кого можно было опереться, спускаясь по ступеням подвальной лестницы. Я, хромая, шагала с ним, полунесущим меня к середине подвала.

Окно было укрыто деревянными досками, прибитыми со всех сторон. Он отпустил меня, и я схватилась одной рукой за стену.

Гейб протянул руку и защёлкнул наручник вокруг моего запястья. Я рванула руку назад, но он уже защёлкнул другой на водопроводной трубе рядом с окном.

— Что? — я тупо опустила взгляд на своё запястье.

— Так ты не испробуешь ещё одну идиотскую попытку побега. Опять же, моя сигнализация, помнишь? Я узнаю, где ты, ещё до того, как ты успеешь и два шага ступить. Так что не пытайся, маленький котёнок. Даже если тебе удастся выбраться, это будет самоубийством.

Он разинул рот, как будто собирался что-то сказать, а затем закрыл его. Острая ярость стиснула мою грудь. Я запнулась. Он не мог этого сделать. Нахождение в плену, удерживание в подвале, и так радости не доставляло. Теперь же я была прикована наручниками к трубе?

— Нет, пожалуйста, — я шагнула к нему, но наручники удержали меня. — Обещаю, я не стану пытаться сбежать. Клянусь. Прошу тебя, не надевай на меня наручники.

— Стоило подумать об этом раньше, котёнок.

— Прошу тебя. Что, если подвал затопится? Что, если тут возникнет пожар?

— Тогда, думаю, ты умрёшь. Не тяни слишком сильно за эту трубу. Мне бы не хотелось потопа.

Гнев душил меня. Он накормил меня, помог. Как ни странно, я чувствовала себя обманутой. Не знаю, чего я от него ожидала, но он заставил меня подумать, будто испытывает ко мне какие-то чувства. А сейчас он посадил меня на поводок как домашнего питомца. Во рту стало сухо, но я не собиралась просить у него воды. Он бы, наверное, поставил для меня миску на пол, чтобы я попила из неё.

Он накрыл одеялом мои ноги и развернулся, намереваясь уйти. У меня в голове промелькнула мысль.

— Габриель?

— Что?

— Ты сказал, что не веришь в пушки.

— Это верно.

— Но до этого ты сказал, что у тебя есть пистолет. Ты сказал, что спустишься и пристрелишь меня, если я попытаюсь что-нибудь натворить.

— Я солгал.

— Ты… Ты не можешь лгать! — выпалила я.

— Конечно, могу, — сообщил он, и даже при том, что не могла видеть его лица, я знала, что он улыбался. — Разве ты никогда не слышала о ненадёжном рассказчике?

Он закрыл дверь, оставляя меня одну. Мои глаза всё ещё моргали, словно если я хорошенько постараюсь, то смогу хоть что-то различить в окружающей меня тьме.

Гейб.

Тем днём я отправился в бар на окраине города, находящийся недалеко от места, где я жил. Туда я ходил, чтобы цеплять женщин. Да, я делал и это. Я нормальный человек на самом-то деле, за исключением «смертельного укуса». Тени, обнимающей меня так крепко, что я был не в силах дышать.

Оцепенение. Вот оно подходящее слово — оцепенение. Вот что я чувствую, когда тень приближается.

Но я недавно убил, и жажда оставалась удовлетворённой. Мир вновь стал ярким, и я мог видеть. Своего накрепко запертого котёнка.

По телевизору я смотрел репортаж. Спустя час потягивания пива увидел первое упоминание о случившемся. Фотография моего котёнка появилась на экране, и я оглянулся на оставшихся в баре. Всем было всё равно. Никто не смотрел. Никто не знал довольно милую молоденькую штучку, которую похитили.

В новостях не упоминалось о её родителях. Вообще ни о ком из семьи. Ни о ком, кроме подруги по колледжу, девчонке с ещё большим количеством отверстий (прим. пер.: piercings — пирсинг), чем я оставлял на своих жертвах, плачущей и молящей о любой новости о моём котёнке. Выглядела она как-то знакомо.

Со щелчком узнавания, я отпрянул от барной стойки.

Она работала в библиотеке. Она видела меня.

Сердце заколотилось быстрее, и я поднял пиво к губам, пытаясь скрыть замешательство.

— Ещё? — осведомился бармен.

— Нет, — произнёс я, бросая двадцатидолларовую купюру на прилавок. — Я закончил.