Служитель египетских богов - Челси Ярбро

Хозяину дома ничего не осталось, как изобразить на лице улыбку.

— Вы меня очень обяжете, мадам де Монталье, если соблаговолите в случае малейшей необходимости прибегнуть к моим услугам, — сказал он, слегка поклонившись, а затем направился к небольшой группе британцев; те со скучающим видом потягивали вино.

Предоставленная самой себе, Мадлен поспешила к маленькому оркестру, чувствуя, что стосковалось по музыке больше, чем ей бы хотелось признать. Она и сама музицировала, и довольно прилично, но не касалась клавиш рояля с момента отъезда из Монбюсси. Отыскав свободное кресло, Мадлен опустилась в него, чтобы в покое и без помех насладиться менуэтами Моцарта, но через пару минут ощутила, что за спиной ее кто-то стоит. Решив, что это хозяин дома, она резко встала и, обернувшись, уставилась в ярко-синие глаза незнакомца, одетого в строгий вечерний костюм.

— Я не хотел напутать вас, мадам, — произнес тот по-французски, но с явным немецким акцентом.

— А я и не испугалась, — не совсем правдиво ответила Мадлен. — Просто я думала, что ко мне подошел кто-то из наших, то есть из экспедиции профессора Бондиле.

Мужчина улыбнулся, и сеть мелких морщинок залучилась вокруг его глаз. «Сколько ему лет? — спросила она себя. — Тридцать пять? Или больше?» В блестящей каштановой шевелюре пробивалась седая прядь — словно отблеск свечи в отполированной дубовой столешнице. Незнакомец меж тем склонился к руке Мадлен.

— Мне сказали, что мы соседи. Учитывая ситуацию, я решил, что этого факта достаточно, чтобы представиться вам, не прибегая к помощи третьих лиц.

— Вы, должно быть, врач, — догадалась Мадлен, слегка присев, и добавила: — Мне рисовался совсем другой человек.

— Кругленький, бородатый, окутанный трубочным дымом? — предположил мужчина. — Так выглядел мой профессор. — Он опять улыбнулся, чуть иронично, но с долей усталости. — Эгидиус Максимилиан Фальке, к вашим услугам. Вы ведь мадам де Монталье, отважная исследовательница египетской старины?

— О, — удивилась Мадлен, вновь настораживаясь. — Почему вы так уверены, что это именно я?

— Оглянитесь вокруг, сколько здесь европейских женщин? — Фальке указал на присутствующих. — Десяток? Дюжина? А многие ли из их числа моложе меня? Две-три, не более. Теперь остается найти среди них одинокую, независимую и явно не стесняющую себя в средствах красавицу. — Он взглянул Мадлен прямо в глаза. — Это единственно вы.

— Вы вычислили меня методом исключения, — сказала Мадлен, испытывая странное замешательство.

— Что было нетрудно. Окажись здесь с пяток женщин вашего возраста и без спутников, я, возможно, и встал бы в тупик, а так эта задача не затруднила бы и восьмилетнего школяра. — Он замолк, прислушиваясь к оркестру. — Отлично. Они покончили с Моцартом.

— Вам не нравится Моцарт? — удивленно спросила Мадлен. — Мне казалось, что немцы патриотичны и в отношении к музыке.

— Моцарт — австриец, — парировал собеседник. — И его музыка давно устарела. Я предпочитаю что-нибудь поновее. А вы?

— Когда как. Теперь они взялись за Россини, — произнесла Мадлен, узнав заразительную мелодию из «Танкреда». — Вы знаете, в Венеции даже был принят закон, запрещающий напевать эту песню.

Фальке ухмыльнулся, отчего на щеках его вновь проступили две ямочки, а вокруг глаз залучились морщинки.

— Лишь итальянцы на такое способны.

— Что делать, ведь люди часами самозабвенно выводили ее, — пояснила Мадлен. — А запрет касался только юристов.

— Чтобы судебное производство не превращалось в пение хором? — спросил немец и, прислушиваясь, склонил голову набок. — Очень прилипчивая мелодия. Можно сказать, что-то вроде музыкальной чесотки, — добавил он и помрачнел. — Простите, мадам. Я позволил себе замечание в дурном вкусе. Если оно вас задело…

— Нет-нет, доктор Фальке, — поспешно запротестовала Мадлен. — Говоря откровенно, я с вами согласна.

Но он не принял поддержки.

— Сравнивать музыку, причем великолепную, с людскими болячками непростительно. — Фальке уставился на пустую чашку в своей руке. — Похоже, я перебрал пунша.

— Совсем не похоже, — возразила Мадлен.

— Надеюсь, что так. Сознание врача должно быть всегда ясным. — Он осторожно водрузил чашку на крайчик широкого горлышка большой вазы с пышным букетом цветных лилий. — Вот так. Чтобы не мучил соблазн. — Немец помолчал, с преувеличенным вниманием вслушиваясь в мелодию, затем снова заговорил — Наверное, я огрубел. Во всем виновата работа. Многие местные заболевания просто ужасны. И зачастую не знаешь, как к ним подступиться, ведь европейская медицина почти не сталкивалась с недугами, распространенными в стране пирамид. Я что-то делаю, но вслепую, на ощупь, и собственное бессилие подчас меня страшно злит.

— Вы смелый человек, господин доктор, — вырвалось у Мадлен. — Надеюсь, вы не пренебрегаете должными мерами предосторожности.

Он передернул плечами, совсем как француз или итальянец.

— Я делаю все, что разумно, но мне неизвестны средства, способные помочь бедолагам, каких я пытаюсь лечить. Все шло бы совсем по-другому, имей я у себя под рукой хоть какие-то наставления, могущие указать мне правильный путь.

Мадлен невольно вспомнился Сен-Жермен с его богатейшим опытом жизни в Египте. Наверняка многое из информации, какой он владеет, могло бы пригодиться этому отважному медику. Но… как ему объяснить, откуда взялись у нее эти сведения? Ответ тут же нашелся.

— Доктор Фальке, — заговорила Мадлен, — Экспедиция профессора Бондиле занимается расшифровкой настенных египетских текстов. Если среди них обнаружится нечто относящиеся к медицине времен фараонов, я буду рада вам о том сообщить.

Ей действительно стало радостно от сознания, что она сумеет оказать этому человеку реальную помощь, а заодно и его исстрадавшимся подопечным.

— Заманчивое предложение, — вскинулся Фальке. — Если такое возможно, дорога будет каждая мелочь.

— Я понимаю, — кивнула Мадлен. — Если какой-то древний метод лечения оправдает себя и сегодня, то он дважды сослужит хорошую службу.

— Вы хорошо вникаете в суть проблемы, — сказал с уважением немец. — Благодарю вас за столь обнадеживающее намерение и, будьте уверены, не премину, когда дело завертится, поблагодарить профессора Бондиле.

— Профессора? — Мадлен едва удержалась от вскрика. — Думаю, вам не стоит это делать, — с большим напряжением сказала она. — Профессор Бондиле так опасается конкуренции, что запрещает нам обсуждать с кем-либо наши находки, до тех пор пока их описание под его именем не появится в научной печати. Вряд ли он одобрит наш с вами план, ибо решит, что вы тут же используете полученные сведения в своих карьеристских целях.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});