Статьи о книге Зохар - Михаил Кравцов

Составление собственного рассказа по схеме древней Агады может послужить хорошей иллюстрацией к учению Каббалы о Гилгулим (круговороте душ), которому в Зохаре отведено много страниц (102). Гилгуль в этом контексте может быть осознан не как ряд последовательных перемещений некой духовной субстанции из тела в тело, а как возвращение в сферу земной жизни нереализованных до конца аспектов души, то есть осуществляющийся во времени процесс исправления довременного греха. В этом смысле можно говорить о постоянной реинкарнации духовного облика первого Адама, и поэтому в круговращении оказываются не только души отдельных людей, но и целые народы и эпохи.

__________

101. См. Хагига, 14б и дальше.

102. См. Зохар, 2, 94б-114а.

Однако мы начали этот разговор вовсе не для того, чтобы рассуждать об экзотической концепции Каббалы. Мы хотим лишь в очередной раз подчеркнуть, как прочно вписался Зохар в еврейскую жизнь и какое высокое место заняла эта книга в истории еврейской мистики. Но судьба Зохара связана не только с узко понятой историей еврейской религиозной традиции.

Попытаемся взглянуть на место Зохара в истории с новой точки зрения - в ракурсе взаимоотношения еврейской религии с религиями других народов. Мы кратко изложим наши представления об этом, пре красно сознавая, что в таком изложении все обобщения будут казаться слишком широкими, а выводы - слишком смелыми, чтобы претендовать на роль образцово обоснованных суждений.

Зохар появился среди евреев в те времена, когда мир находился в состоянии могучего мистического подъема XIII и XIV века - это расцвет немецкой мистики, развитие исихазма в Византии, акме суфизма. Создается впечатление, что последовавшая вслед за этим гуманизация культуры и появление идеологий, ориентированных целиком на земное, - это результат шока, который испытала человеческая мысль, достигшая пределов в своей последней попытке постигнуть небесное.

В подобные эпохи обнажается глубинная взаимосвязь различных культур и как бы манифистируется органическое единство человеческого рода. Однако нам представляется, что судьба еврейской религии существенно отличается от судеб религиозного развития других народов.

На наш взгляд, в истории человечества было еще по крайней мере два периода, сравнимых по глубине религиозного пробуждения с концом европейского средневековья. Один из них относится к VI-V векам до н. э., когда почти одновременно возникли и стали интенсивно развиваться зороастризм в Персии, джайнизм и буддизм и Индии, конфуцианство и даосизм в Китае, пифагорейство в Греции. Обычно, говоря об этом духовном всплеске, забывают отметить те существенные обстоятельства, что произошел он в то же самое время, когда были угнаны и затерялись в изгнании десять колен Исраэля, был разрушен первый иерусалимский Храм, из среды евреев исчезло пророчество, и что годы жизни Будды, Махавиры, Конфуция, Лао Дзы и Пифагора пришлись на семьдесят лет вавилонского пленения Иудеи.

Второй период - это первые века новой эры, когда возникло и встало на ноги христианство, появились и бурно множились новые культы самых разных толков (например, гностицизм и манихейство), расцвел неоплатонизм. Именно тогда были заложены основы тех идеологии, которые привели вскоре к религиозному пробуждению арабского мира. Но не следует забывать о том, что в те же века был разрушен второй иерусалимский Храм, множество евреев растворилось среди окружающих народов, приняв христианство, еврейский народ и еврейская религия претерпели самые жестокие за всю историю античного мира гонения, а религиозное творчество иудеев - создание знаменитых кодексов Мишны и Талмуда - происходило не под знаком духовного возрождения религии, а как реакция на всеобщее оскудение еврейской культуры, как борьба с религиозным беспамятством.

Мы, разумеется, не утверждаем, что подъем, который в те эпохи переживал мир, происходил под влиянием растворившихся среди народов евреев. Быть может, это и так, но для подобного вывода необходимы веские доказательства, которые - если их вообще возможно получить - должны явиться следствием скрупулезного исторического исследования. Речь идет, скорее всего, о каком-то балансе культур, который носит органический характер: падение в одном месте связано с подъемом в другом. Здесь вспоминается классический комментарий к книге Берешит, к тому отрывку, где Ривка, жена Ицхака, вопрошает Бога о судьбе двух своих детей, Исава и Иакова. Два народа выйдут разделенными из чрева твоего, - отвечает ей Господь, - и нация от нации укрепится (103). И объясняют лишь: от разрушения Йерушалаима наполнится Цур.

__________

103. Берешит, 25, 23.

Потеря для одного народа оборачивается приобретением для другого; то, что утратили евреи, не прошло без следа, а в преображенном виде обрело существование в культурах других народов.

Нечто подобное происходило и в начале нового времени. Нам кажется не случайным то, что одна из самых тяжелых трагедий еврейского народа изгнание из Испании - пришлась на период высокого Ренессанса - движения, имеющего революционное значение для западной культуры. В результате этого изгнания был уничтожен многовековой уклад самой богатой еврейской общины нового времени, прервались великие каббалистические традиции Каталонии и Кастилии, погибла развитая школа религиозной философии. Евреи подверглись ужасным преследованиям, и многие, не выдержав несчастий, приняли христианство. Любопытно, что буквально в год изгнания произошло открытие Америки Колумбом - событие, последствия которого для Европы трудно переоценить.

Но эти крупные преобразования европейской жизни, заложившие основы современных цивилизаций Запада, осуществились на два века позже времени появления Зохара. Создается впечатление, что мистический подъем, который переживал мир в XIII-XIV веках, носил совсем иной характер, чем те глобальные вспышки религиозного пробуждения, которые происходили в прошлом. И действительно, этот подъем не имел какого-либо переломного значения, не являлся началом принципиально нового религиозного творчества - скорее напротив, он был логическим завершением, конечным итогом последовательного развития монотеистических религий. Голоса культур здесь звучали в унисон, и все религии - как еврейская, так и нееврейские - заканчивали построение своих монументальных догматических систем.

Каждую из религий ожидала в дальнейшем своя собственная судьба наступали века бурного развития секуляризованного мышления, оскудения творческого импульса внутри религиозных традиций, окостенения обрядового и догматического бытия ортодоксий.

Для иудаизма мистический подъем в конце средневековья оказался прологом к мистическому подъему XVI-XVIII веков, религиозное творчество испанских евреев несло в себе зародыш грядущего творчества евреев Палестины, Турции, Италии и Польши. Это произошло благодаря тому, что в руках евреев оказалась книга Зохар.

Возникает ощущение, что еврейская религия впервые со времени разделения Исраэля на два государства и отпадения десяти колен, не теряла, а приобретала, не сеяла, а собирала урожай.

Иудаизм по праву может считаться мировой религией вовсе не потому, что он, подобно христианству и исламу, подчинил своему влиянию полмира. Это национальная религия не самого многочисленного на земле народа. И если возникает мысль о глобальной роли иудаизма в истории человечества, то лишь из-за широты и глубины влияния, которое религия евреев оказывала и в том или ином виде продолжает оказывать на духовную культуру других народов.

Еврейская религия возникла в момент дарования Торы на Синае как явное открытие Беспредельного, как максимально доступное для человека прикосновение к Божественному. То, чего удостоились тогда смертные существа, было овеяно дыханием Единого и Единственного, выходило за рамки опыта и времени, обладало нерасчленимой полнотой смысла. И подобно тому, как в момент Откровения исчезло время, точно так же исчезло деление на внешнее и внутреннее, - любое слово, любая буква, всякая подробность и мельчайшая деталь Откровения несли в себе ровно столько глубины, сколько было во всем Откровении в целом. Все, что случилось потом - и что однозначно интерпретируется как грех, подобный греху первого Адама, - было утратой этой полноты смыслов, разворачиванием процесса ограничения конкретной Истины, вычленением частных смыслов и овладением ими. Это вхождение в мир смысловых абстракций - имеющее форму полнокровной и драматической исторической судьбы - неминуемо породило разделение на внутреннее и внешнее, свое и чужое. То, что было общим и цельным стало частным и фрагментарным, а оттенки единого смысла, преобразованные во внешнее, обернулись могучим импульсом для нееврейского мира. Как мы видели, это преобразование было многоступенчатым, и каждый раз оно оборачивалось для еврейского народа изгнанием и трагедией. Не вызывает сомнения, что такое развитие религиозного сознания еврейства это получивший образ истории диалог между Вышним и нижним; и чем углубленнее и сердечнее фраза, которая должна быть произнесена, тем мучительнее приходится собираться с мыслями, тем длительнее и беспросветнее отторжение от собеседника.