Шоколадная медаль - Валерий Цапков

— Вот с этим подарком? — Найденов тряхнул Олегова.

— Отпадает, а жаль.

Валерка — замполит соседней роты, которого после контузии перевели из дивизионной разведроты в их батальон. Месяц он уже лежал в госпитале, озабоченный проблемой предстоящей свадьбы. Невеста его работала в госпитале, с регистрацией брака в посольстве СССР проблем не было, но была проблема в том, что ему оставалось служить в Кабуле три месяца, а его будущей жене — почти год, согласно контракта. Вопрос удалось решить традиционным для Союза способом — забив на боевых действиях нескольких горных козлов и обеспечив кого надо в посольстве свежим мясом. Все желали ему успеха за размашистый характер и искренность. Особенно искренне он ненавидел свою политическую работу. Найденов однажды своими глазами видел, как на политзанятиях, вместо того, чтобы пережевывать постулаты интернационального долга, он посадил роту писать сочинение на заданную тему, по вариантам. Первый вариант писал на тему: «За что я люблю своего замполита роты» , а второй вариант на более сложную: «Подчинять свою волю воле командира-единоначальника — нет выше наслаждения для военнослужащего» . Сам же замполит ходил между рядами, приглядывая, чтобы никто не списывал и чтобы все было правильно оформлено — с вступительной частью и выводами в конце. Тридцать-сорок человек, составлявшие роту, весело пыхтели, довольные, что им для разнообразия дали поработать мозгами.

Да, к Валерке тоже было поздно.

— Пошли к выходу, — решительно сказал Найденов. Бабенков смиренно кивнул головой, подхватил Олегова с другой стороны. Спотыкаясь, они спустились по деревянным ступенькам лестницы и побрели к высоким стальным воротам в конце аллеи.

— Пока! — махнул рукой начкару Бабенков, и они вышли через калитку на улицу. Обогнув бронетранспортер, подпиравший ночью ворота, они вышли на середину дороги и повели Олегова прямо по осевой линии.

— А если машина? — с беспокойством спросил Найденов.

— Не бойся, мы по главной! — встрепенулся вдруг Олегов и закрутил головой по сторонам, — Так мы к женщинам или куда?

— Или куда, — ответил ему Бабенков.

— Нет, подождите… — уперся было Олегов. Его внимание привлек очередной вопль афганского патруля, посты царандоя стояли на каждом перекрестке:

— Дришь!

— Заткнись, мартышка! — дернулся в сторону постового Олегов, но его крепко держали.

…Что это он в пьяном виде на них бросается, — озадачил себя Найденов. На последних политзанятиях он опять тщетно пытался убедить солдат, что нельзя называть афганцев обезьянами. Впрочем, подспудную ненависть они в основном питали по отношению к солдатам бригады национальной гвардии, ставя им в вину все: и свою службу в Афгане, и бананы в их солдатской столовой, и изобилие невиданных в Союзе товаров, теснившихся в любой самой паршивой лавчонке, несмотря на полыхавшие вокруг Кабула бои и очевидную нищету страны. Это взаимное недружелюбие проявлялось и на более высоком уровне. С афганской стороны — в презрительных улыбочках их офицеров при виде советских десантников в пропыленной вылинявшей форме и с потрескавшимися грязными руками, в сдержанной вежливости по отношению к советским офицерам, продававшим свои сигареты и сгущенку, чтобы купить пачку дефицитных в Союзе презервативов. Возможно, что их сдержанность имела и другую причину — подстраховка на случай резкой смены власти. А вдруг кто потом поставит в вину излишнее дружелюбие к русским? С советской стороны недоверие выражалось по крупному счету в боевой задаче батальона — в случае необходимости вытеснить из дворца всех афганцев, кроме одного — Бабрака Кармаля.

Протащив Олегова еще пару кварталов, они присели на обочину дороги, свесив ноги в сухой арык.

— Ждем попутку, — решительно сказал Бабенков.

— А если комендант? — нерешительно спросил Найденов.

— Скажем, что его пьяного ловили! — захохотал тот.

Жестоко, но справедливо, подумал Найденов.

Ждать пришлось не долго, за углом затарахтели гусеницы и выглянули слепящие глаза фары. Прищурившись, Бабенков вгляделся в бортовой номер приближавшейся боевой машины и радостно закричал:

— Свои!

Это была машина с соседнего ночного поста, также закрепленного за полком, или, как говорили, находившегося в зоне его ответственности.

…Еще через полчаса все спали мертвецким сном, каждый на своей кровати.

ГЛАВА16

…Проснулся Олегов от предчувствия крупных неприятностей. Впрочем, само пробуждение было неприятностью. Гадко было во рту, смутно припоминал идиотизм своего поведения ночью, неприятны были и обстоятельства пробуждения — его тряс за плечо дневальный.

— Товарищ старший лейтенант, проснитесь, вас в автопарк вызывают, вы же сегодня в наряд заступаете!

— Уже бегу! — дыхнул перегаром в лицо дневальному Олегов.

Кое-как одевшись, он выбежал в коридор, сорвал с плеча у дневального автомат, схватил чей-то лежащий на полу подсумок с магазином и бросился к выходу, крикнув через плечо:

— Дежурному скажи, пусть на меня запишет.

Дневальный, ошарашенный внезапным разоружением, лишь молча кивнул в ответ.

— Я больше не буду, с меня бакшиш! — проорал через весь парк Олегов, обращаясь к майору Савельеву, начальнику автослужбы, который, завидев спешащего Олегова, издали ткнул пальцем в блеснувший на руке «Ориент» и погрозил кулаком.

Водитель «ГАЗ-66 «, запланированной в наряд по ВАИ, приоткрыл дверцу, Олегов бросил в щель между сиденьем и двигателем автомат и плюхнулся на сиденье.

— О-о… — застонал он от боли, ударившись при посадке левой ногой о торчащий затвор автомата.

До комендатуры было пять минут езды, едва успев, Олегов стал на левый фланг начальников патрулей, выстроившихся для инструктажа.

— Ну и несет от тебя, — уважительно произнес стоявший рядом прапорщик из соседнего полка, с которым Олегов часто встречался на разводе.

— Болею, — жалобно произнес Олегов, — Антиполицай есть?

— Нет, — покачал головой прапорщик, — Конфетку хочешь?

— Давай…

Олегов тщательно пережевал югославскую карамель, не торопясь ее проглатывать, стараясь заглушить ананасным ароматом перегар.

Развод прошел гладко, через десять минут Олегов уже катил мимо городского стадиона, на котором гарцевали на конях пышно одетые всадники, готовившиеся к какому-то национальному празднику

— Сразу на пост? — спросил водитель, одной рукой прикуривая сигарету.

— Сверни к «стекляшке», пить хочу.

На полпути к посту машина свернула в переулок и остановилась у длинного, европейского типа магазина, с широкими стеклянными витринами. Хозяин, мужчина средних лет, с короткой щеточкой усов, встретил его обворожительной улыбкой.

— Что хотите купить?

— Дай пива.

Хозяин удивленно поднял глаза, но тут же подошел к холодильнику и вытащил из него в раз запотевшую банку западногерманского пива. Удивление его было вызвано тем, что крайне редко советские офицеры брали пиво, так как одна баночка стоила почти двенадцать чеков, совсем как полиэтиленовый пакет вонючего шаропа — кишмишовой самогонки.

С треском распечатав банку, Олегов с наслаждением высосал холодную пузырящуюся жидкость. Хозяин стоял рядом, почтительно улыбаясь. Олегов сунул руку в карман за деньгами и обомлел — хрустящей еще вчера пачки не было.

— Суки! — выругался с неопределенным адресатом Олегов и тронул карман с документами. Там было все на месте, он достал партбилет и выковырял из-под красной клеенчатой обложки купюру в тысячу афганей.

— Еще две! Сдачи не надо! — бросил он деньги на стеклянную поверхность витрины, на которой были разложены щипчики для ногтей, брелки, авторучки, часы.

— И это, бакшиш! — ткнул он пальцем в брелок для ключей в виде маленького голубого глобуса.

— Бакшиш, бакшиш, — с готовностью сказал хозяин и подал безделушку. Хозяин был доволен, этот шальной покупатель принес ему чистого дохода почти на шестьсот афганей.

На пост ехали не торопясь, Олегов, воспрянув духом, рассматривал брелок. На голубом фоне ярко выделялось желтое пятно, там, где на земном шаре находился Китай. Приглядевшись, к своему удивлению Олегов заметил, что в желтый цвет окрашен не только Дальний восток и Забайкалье, но и солидный кусок Средней Азии и его родной город Усть-Каменогорск, вернее тот участок Казахстана, где находится этот провинциальный город.

— Вот это да! Обнаглели китаезы! — почему-то с восхищением произнес он.

Сначала Олегов решил поступить с глобусом политически грамотно-выбросить в открытое окно, но потом передумал, сунул его в тот карман, где еще вчера лежали деньги, и погрузился в размышления: кому он обязан облегчением карманов. В равной степени подозрения у него вызывали Бабенков, Найденов и солдаты в казарме. Ширпотреб в дуканах в равной степени был притягателен как для солдат, так и для офицеров. У солдат честного пути для приобретения не было, на этом основании офицеры безжалостно отбирали и зачастую уничтожали вещи иностранного производства, справедливо чуя кроющиеся за ними воровство, грабежи обирание слабых. Как ответная реакция, среди солдат почти робингудовским поступком считалось воровство у офицеров. Под прессом денег и красивых вещей хрустели принципы и убеждения, во всяком случае, их привычная для Союза диспозиция.