Книга Розы - Кэри Си Джей

Тотальное наблюдение было детищем Кальтен-бруннера, порождением его гения. Некоторые граждане нервничали по этому поводу, но большинство просто равнодушно принимало, будто стихийное явление, такое же обыденное, как дождь или ветер.

Роза уже спешила к лестнице, чтобы спуститься в подземку, когда сзади прозвучало:

— Понравился фильм?

Из тумана вынырнула фигура Оливера Эллиса. Неудивительно, что Роза не заметила его раньше: длинный плащ с поднятым воротником и надвинутая на лоб шляпа позволили ему, хоть и высокому, слиться с толпой, выходящей из кинотеатра. Его лицо, выбеленное резким светом фонарей, и четкая линия подбородка напомнили ей древний греческий бюст из музея. Казалось, Оливер и на ощупь холодный, словно мраморная статуя.

Этот мужчина всегда производил впечатление пусть не одинокого, но очень обособленного человека. Если подумать — хотя Роза никогда на эту тему не задумывалась, — его обособленность выглядела довольно-таки таинственной. В Англии оставалось совсем мало мужчин брачного возраста, почему же он до сих пор не женат? Вовсе не дурен собой, и женщины в конторе на него засматривались, однако он не проявлял к ним ни малейшего интереса. Бриджит Фэншо несколько месяцев подряд отчаянно флиртовала с Оливером, но без малейшего успеха.

— Все, больше не хочу терять на него время, — сдалась наконец она. — Он явно влюблен в другую женщину. По крайней мере, будем надеяться, что в женщину.

Может, так и есть? Может быть, Оливер Эллис один из тех мужчин, чьи пристрастия могут довести до тюрьмы?

Вот и сейчас в его зеленых глазах мерцали веселые искры, словно он сдерживается, чтобы не расхохотаться, и, как обычно, у Розы создалось впечатление, что подсмеивается он именно над ней.

— Представь себе, понравилось! Даже очень.

— Неужели? По мне, так унылое месиво розовых соплей, а диалоги как будто переводили с китайского.

— Цара Леандер всегда хороша, — машинально откликнулась Роза.

Фильм уже давно растаял у нее в голове, как таяла в детстве во рту сахарная вата, оставляя лишь приторно-сладкий осадок.

— А что думаешь про кинохронику? Похороны Сталина?

Она слегка пожала плечами, пытаясь не выдать своего изумления. Никто и никогда не обсуждал международную обстановку на улице. У нее мелькнула мысль, что Оливер пьян.

— Я толком и не смотрела. Отвлеклась на разговоры.

— А, так ты ходила с Хеленой Бишоп?

— Она проверяла этот фильм на идеологическую чистоту.

На худом лице Оливера мелькнула сардоническая улыбка.

— Думаю, ей не стоит об этом волноваться. А вот с эстетической точки зрения он, конечно, отвратителен. И не годится для лиц моложе двадцати одного года.

— Думаешь?

— Как и для лиц старше двадцати одного года.

Роза осторожно улыбнулась. Ее не особенно смущало легкомыслие Оливера. Хелена вела себя ничуть не менее непочтительно, оставаясь при этом восходящей звездой министерства. Дело было в другом. В чувстве, преследовавшем ее последнее время.

Это началось на службе — не только в конторе, но и в столовой, и на официальных мероприятиях. Несмотря на то что Оливер занимался корректировкой исторической, а не художественной литературы, как Роза, они оба получили доступ к одним и тем же собраниям вырожденческих книг в библиотеке и часто, отрываясь от полок с книгами, она замечала Эллиса неподалеку.

Случайное совпадение или нечто иное? Неужели он информатор?

В конце концов, кто-то же докладывал начальству о ее мелких прегрешениях. Например, она получила официальное внушение за пользование губной помадой на работе — старым тюбиком «сладкой вишни» от «Макс Фактор», доставшимся от матери. И кто-то доложил о ее шутке по поводу последней агитационной кампании.

И все же, хоть подозрение и возникло, она тут же его отбросила. Даже если и информатор, не все ли равно? Всех конторских служащих поощряли следить друг за другом, и, как она сказала Бриджит и Хелене, о ней просто нечего было доложить.

Смог придал их встрече неожиданную интимность, невольно сблизив и приглушив все вокруг. Роза поглядела по сторонам — так называемый союзный взгляд. Жест, знакомый каждому, кто разговаривал в общественном месте, такой же естественный, как дыхание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Поедешь домой на подземке? — поинтересовался он.

Роза подумала, не сказать ли ей «нет» на случай, если он тоже направляется в метро, но поняла, что понятия не имеет, где живет Оливер. Ей почему-то казалось, что где-то на юго-востоке столицы. Это, конечно, должен быть элитный район. Может быть, в Найтсбридже?

Заметив, что она заколебалась, он добавил:

— А я пешком. Нужно размяться. До завтра.

И, развернувшись на месте, исчез в мутном воздухе.

Глава восьмая

Пятница, 16 апреля

Когда Роза вошла, комиссар разговаривал по телефону. Разговор состоял из нетерпеливых отрывистых возгласов:

— Ja… Ja… Jawohl[8].

Через пару секунд он, недовольно сопя, положил трубку и развернулся ей навстречу.

Брюхо комиссара по общей культуре Англосаксонского Союза соответствовало его раздутому титулу. В другой жизни он мог бы стать мясником и таскал бы своими здоровенными руками свиные окорока и рубил кости. Его лысая макушка сияла сквозь редкие пряди рыжих волос, соединяющие жидкую поросль по обеим сторонам головы, над воротником выпирал валик жира. Говорил он исключительно по-немецки, за тринадцать лет не озаботившись выучить по-английски больше нескольких слов, а из тех немногих, что запомнил, отдавал предпочтение нецензурным.

— Фройляйн Рэнсом. Котт [9].

Приглашения сесть не последовало, и Роза встала прямо, расправив плечи. Ночью она почти не спала, а утром чисто, как кухонный стол, оттерла лицо и надела самый безликий и консервативный костюм из грубой шерстяной ткани с однотонной блузкой, обойдясь без всякой бижутерии. Если комиссар это и заметил, то не подал виду. Он продолжал копаться в стопке бумаг на столе, время от времени отбрасывая очередной лист в сторону, словно плохую карту.

Роза оглядела кабинет. Никаких полотен старых мастеров на стенах: Экберг гордился своим невежеством и отрицал культуру в целом, как претенциозную чепуху. Он вполне мог наброситься на кого-нибудь просто за проявление любви к музыке или скульптуре, и боже упаси его подчиненных питать тайную страсть к театру! Единственным украшением кабинета служила висящая над столом фотография его хозяина в нелепых кожаных штанах возле одного из семейных особняков в Баварии, утыканного башенками уродца, как издевательское напоминание о том, где Экбергу хотелось бы находиться.

После короткой паузы комиссар поднял на нее налитые кровью глаза и произнес одно короткое слово:

— Кройц.

Значит, она права. У нее внутри что-то оборвалось. Слухи об их с Мартином связи дошли до ушей комиссара, и теперь ей придется отвечать. На что она рассчитывала все это время? За внебрачную связь грозило суровое наказание: тюрьма, лагерь… Только вот правила нарушались настолько повсеместно, что большинство расслабилось, однако о них могли вспомнить в любой момент.

Тем временем Экберг продолжил:

— Кройц много о вас говорит. Он вами восхищается, это ясно. А еще ясно… — он растянул паузу, дав ей прочувствовать весь ужас от того, что ему может быть известно и какова будет расплата, — …что вы не болтливы. Умеете не высовываться и держать рот на замке. Вы из хорошей семьи, я полагаю. Ведь у вас есть сестра? И племянница?

Роза поняла. Это вводная часть. Вежливый, на первый взгляд незначительный разговор, чтобы показать ей, насколько она уязвима. Всегда можно использовать родственников против тебя. Даже самый закоренелый диссидент не захочет причинить вред своим близким.

— Ее зовут Ханна, сэр, — сказала Роза и зачем-то добавила: — Ей шесть лет.

Экбергу, конечно, плевать, сколько лет Ханне. Его не волнует, будет она жить или умрет.