От этого не умирают. - Фредерик Дар

— О Боб, я сошла с ума!

— Но объясни… Почему ты так сказала?

— Передо мной словно… Словно возникло жуткое видение. Все, наверное, оттого, что у тебя был такой странный вид, когда ты вернулся с прогулки. И вообще весь день я ждала тебя с каким-то чувством тревоги, как если б…

— Ох, прощу тебя, Кати! Не придумывай разные страсти! Сейчас не время разыгрывать кино. Ты же слышала? Умер Жо. Автомобильная катастрофа…

— Несчастный! — всхлипнула Кати. — Он всегда ездил чересчур быстро!

— Увы!..

— Думаешь, он ехал сюда?

— Ну конечно, ведь Трапп как раз по дороге к нам… Ты его приглашала?

— Нет…

— Может, он хотел устроить нам сюрприз?..

Она промолчала.

— Что будем делать? — вздохнул я. — Как ты считаешь, мне надо туда поехать?

— Куда?

— Ну… в Трапп!

— Может быть, его там уже нет…

— Не сомневайся. Это так быстро не делается! Нужно время, всякая там писанина…

Она была в нерешительности.

— Артуро! — позвал я. — Выведите машину из гаража…

У лакея был сонный вид: он как раз собирался ложиться спать.

— Так поздно, мосье?

Я чувствовал потребность сообщить ему новость:

— Мой друг Андрикс погиб в автомобильной катастрофе…

— Мадонна!

Он собрался было перекреститься, но раздумал.

Кати схватила меня за руку.

— Зачем туда ехать, Боб?

— Но… Не знаю… Надо его увидеть… Надо узнать… если ты не хочешь, я поеду один.

Она кивнула.

— Хорошо, едем…

Я пошел одеваться. Поскольку мое пальто осталось в голубятне, пришлось напялить плащ.

Кати надела каракулевое манто и повязала на голову белый шелковый шарф.

— Ты простудишься, Боб, надо надеть пальто…

Я пожал плечами.

— Да нет, не волнуйся…

К счастью, она не стала настаивать. Артуро вывел машину из гаража и прогревал мотор.

— Хотите я сяду за руль, мосье?

Это мысль…

— Да, Артуро, очень любезно с вашей стороны…

Он вернулся в дом, чтобы поверх оранжевой ливреи надеть черную куртку с капюшоном.

В машине нам пришлось всем втроем усесться рядом, ибо это был двухместный спортивный автомобиль. Но теснота мне не мешала: я испытывал какую-то животную потребность в таком соприкосновений.

— Куда ехать, мосье?..

— В Трапп!

Я не смотрел на дорогу, я видел лишь измученный профиль Кати. Несчастье глубоко ее потрясло. Она очень любила Жо. Не в том смысле, разумеется… Я знал, что Кати никогда не полюбит другого мужчину, она была однолюбкой. Но ее не могло не трогать горячее чувство, которое выказывал ей юноша. К тому же сообщение о несчастном случае всегда вызывает шок. Человеческие существа, причиняющие друг другу так много зла, панически боятся насильственной смерти. Дело, конечно, в страхе, а не в жалости. Людей потрясает бренность нашей жизни… Они отождествляют с жертвами себя! «По ком звонит колокол!»

Менее чем через час мы прибыли в Трапп. Я даже не дрогнул, вновь очутившись на месте «происшествия». Я не мог себе этого позволить. Реакция Кати в первую минуту после того, как она узнала о несчастье, сильно меня встревожила… Теперь я ее опасался. Она обладала каким-то шестым чувством, и это меня пугало.

Артуро вел машину осторожно, в отличие от прочих итальянцев, самых быстрых и безрассудных водителей в мире. На одном из перекрестков он сбавил скорость.

— Куда теперь, мосье?

Не знаю, должна же быть где-нибудь здесь жандармерия или полицейский комиссариат!

Группа юношей что-то обсуждала у входа в кафе. Я сделал Артуро знак остановиться и окликнул парней.

— Эй, ребята, вы не слышали про несчастный случай?

Именно об этом они, похоже, и разговаривали, поскольку тут же ответили хором:

— Да, мосье…

Один из них меня узнал.

— Слушайте, парни, — тихо сказал он, — это же Боб Тражо…

Нас сразу окружили.

— Вы приехали из-за вашего бедного друга, мосье Тражо?

— Да, верно… Куда его отвезли?

— Подождите, мы вас проводим, это позади мэрии, в гараже, где пожарный насос… Там уже полно журналистов…

Они пустились бежать по обе стороны нашей машины, двигавшейся с черепашьей скоростью. Мы выехали на площадь. В глубине ее светились огни, толпились группы людей, стояли автомобили…

— Вон там, мосье Боб!

— Спасибо, ребята…

Но они сопровождали нас и дальше.

Для фоторепортеров наше появление было настоящим подарком. Они и мечтать не могли о подобном снимке! Подумайте сами: Боб Тражо у бренных останков своего «друга» и соперника Жо Андрикса…

Начиная с этого момента я потерял представление о том, что происходит. Вокруг вспыхивали блицы… Я пожимал протянутые руки… Кто-то схватил меня за локоть, а я, в свою очередь, цеплялся за руку Кати. Меня ввели в просторный сарай, который освещала большая голая лампочка, подвешенная на проводе… Блестел медью красный пожарный насос. Справа на земле был растянут брезент… На нем тело… Из-под грязного покрывала высовывались ноги, обутые в голубые замшевые ботинки…

Рядом стоял Бодони. Очень бледный Бодони с вытянувшимся лицом.

— А, — произнес он, узнав меня, — ты тоже слушал последние новости?

— Да…

У него в глазах стояли слезы. Я впервые видел, как он плачет.

— Совсем мальчик! — вздохнул он, отходя в сторону.

Кто-то откинул уголок жалкого покрывала, приоткрыв лицо

Умершего. Это был Жо или, скорее, его статуя. Он был необычайно бледен, под носом запеклась струйка крови. Его бледность нельзя было сравнить с нашей. Ему закрыли глаза, но он не казался спящим, нет — он казался мертвым! Мертвым по-настоящему, мертвым навсегда.

Я сказал то, что принято говорить в таких случаях:

— Несчастный! Как это произошло?

Самое главное, мне в самом деле любопытно было узнать про несчастный случай. Я знал все лучше, чем кто бы то ни было, в самом деле задавал себе вопрос, как это произошло. Ибо, в конце концов, для нас, цивилизованных людей, имеют значение не деяния наши, а их последствия. Лишь толкование гибели Жо имело всеобщее значение.

Бодони ничего не было известно. Он приехал только что, узнав о несчастье также из выпуска последних новостей. Подробности нам сообщил какой-то журналист.

— У него забарахлила машина… Похоже, провод зажигания отсоединился. Он поднял капот… Потом прошел вперед, — наверное, хотел взять инструмент. И, по всей вероятности, был сбит обходившей его машиной… Так или иначе, его обнаружил лежащим на дороге зеленщик, возвращавшийся домой на своем грузовичке… Он был мертв. Местный врач утверждает, что смерть наступила мгновенно… Он не страдал, мосье Тражо… Пусть хоть это послужит вам утешением…

Не страдал! Я посмотрел на застывшее лицо. Казалось, эта смертная маска еще хранит словно отражение вопроса, прозвучавшего в его последних словах: «Боб, почему?»

Жо умер с вопросом на устах, а это, должно быть, не облегчило смерть.

Я наконец взглянул на мою бедную Кати. Похоже, она чувствовла себя уже получше, чем дома. Думаю, что вид трупа подействовал на нее успокаивающе.

— Пойдем выпьем что-нибудь, — решил Бодони.

Он наклонился, взялся за уголок покрывала и, прежде чем опустить его на неподвижное лицо, прошептал, будто про себя:

— Ты был великим боксером, Жо… Не скоро тебе найдется замена…

Мы вышли на улицу. Я ощущал внутреннюю слабость. На душе было тоскливо, мрачно… В сущности говоря, я не испытывал горя, но какое-то смутное сожаление… Мне не хватало Жо. Ведь я хотел уничтожить его карьеру, а не его самого.

— В машине было полно цветов, — сказал кто-то из журналистов.

Кати остановилась.

— Он ехал к нам, — произнесла она, запинаясь. — Он всегда приносил мне цветы.

Очередная удача для рыцарей пера! Завтра будет что почитать в газетах…

В кафе на площади благодаря царившей вокруг суете дела в этот вечер шли прекрасно. Мы расположились на красном диванчике в глубине помещения рядом с музыкальным автоматом… Какой-то пьяный идиот бросил монету, и зазвучал аккордеон. Народ возмутился… Пьяницу выставили, но автомат свои три минуты отыграл.

— Вы выпьете рому, Кати? — спросил Бодони.

Занятно: голос у него снова звучал нормально, а по щекам еще текли слезы.

Кати покачала головой.

— Нет, лучше чаю… Я замерзла…

Я жестом пригласил к нашему столику стоявшего у дверей Артуро. Потом, так же как Бодони, заказал себе рому. Бодони нахмурился.

До какой степени может дойти профессиональная деформация! Я пожал плечами… И сам он вдруг осознал всю ничтожность этого отклонения от режима по сравнению с тем, что произошло.

В кафе заходили журналисты, чтобы позвонить в свои листки, ибо на улицах Реомюр и Монмартр и на Елисейских полях уже вовсю вертелись ротационные машины

Один из репортеров, старик, не умывавшийся, наверное, с неделю, в поношенном пальто из непонятно чьей шерсти, подошел к нашему столику с чашечкой кофе в руке.