Черная богиня - Михаил Зайцев

— Угу. Сегодня утром был задушен Самохин Виталий Васильевич, единосеменной брат Николая Васильевича Самохина. У них мамы разные, а папа один... Ой, Игнаша, чегой-то тебя перекособочило? Неужто собрался окончательно обнаглеть и впарить лажу: дескать, только сейчас, сию секунду, узнал от меня про братские узы Виталия и Николая? Колька Самохин — мужчина сдержанный, но к брату относился трепетно, и я отказываюсь верить, что тебя, главного подозреваемого в деле об убийстве Виталия, Николай Васильевич не подергал пальчиками за кадык, спрашивая, во сколько вы с Виталием расстались и был ли Виталька еще живым да тепленьким, когда ты его в последний раз видел.

— Вы сказали — я главный подозреваемый в убийстве? Вы серьезно? — У Игната перехватило дыхание, как в предутреннем ночном кошмаре, когда румал приснившегося туга захлестнул шею.

— О да, мой друг! Ты — главный подозреваемый. Факты против тебя, мой хороший. Нет свидетелей, способных подтвердить, что ты ушел от Тарасова до убийства. Нет! А знаешь, как их убивали? Тарасова и Самохина-младшего развели по комнатам...

— У Тарасова однокомнатная квартира!

— Справедливое замечание. Я оговорился, уточняю: труп Тарасова лежал на кухне, труп Самохина — в комнате. Соображаешь? Убийца сумел усыпить бдительность обоих, явился жданным или нежданным гостем, отыскал повод, чтоб отправить Бориса Викторовича на кухню, хрен знает, может, чайку попросил запарить или еще чего, не суть, но Тарасов удалился, а убивец тюкнул легонечко Виталия тупым тяжелым предметом по башке и придушил, после чего ту же процедуру проделал с Тарасовым. Специально для тебя, Игнаша, уточняю: лишение жизни посредством удушения не такая уж экзотика, как может показаться дилетанту. Мастеришь удавку из струны или берешь, к примеру, ремешок, концами ремня обматываешь ладошки, сжимаешь кулаки, подкрадываешься сзади к жертве и р-раз — перебрасываешь удавку через голову клиента, скрещиваешь руки, одновременно поворачиваясь к удушаемому боком и подбивая его бедром. Потом нагибаешься, тянешь клиента на себя, так, чтобы его ноги потеряли опору, через пять секунд наступает наркоз и клиент «засыпает», через двадцать он уже никогда не проснется. Легкая смерть, если грамотно работать. Именно так, без всяких предварительных ударов по башке был задушен буржуй Шумилов. Удар ножом не столь надежен, как удавка. Бывает, киллер наносит пять, десять проникающих ранений, а клиент отделывается двумя месяцами лежки на больничной койке в реанимации. Выстрел в голову, спору нет, эффективнее удушения, но остается пуля, улика... Эй! Игнатик! Чегой-то ты совсем скис. Выпей водички и колись давай: слыхал такую фамилию — Шумилов?

— Да... Николай Васильевич вчера про него рассказывал... 344

— Угу, так я и думал! Ввел, значит, тебя в курс проблемы господин Самохин. В его, блин, стиле работа. Кагэбэшники всегда предпочитали налаживать с кем ни попадя доверительные контакты. Колян, он умеет, сука, понравиться и в душу влезть. А ну и хер с ними! Слухай далее, хлопчик, че дядька мэнт кажэ... Значится, по першему варианту ты шизанулся и всех придушил. По второму — тебя, хлопец, ктой-то сильно старается подставить. И этот «ктой-то» подставляет тебя умело и интеллигентно, хотя и немного нарочито, трошки с перебором. Потому я ему, провокатору, и не верю. Я ж, Игнатик, не по злобе и не по врожденному изуверству вчера тебе руку крутил. ПРОВЕРЯЛ тебя. Ты, дружок, совсем не хлюпик. И глазенки у тебя, когда злишься, как надо блестят. Понимаешь, о чем я? Ты в принципе годишься на роль убийцы. Слишком годишься... Чой-то ты загрустил, милый?

— Вы меня задержите?

— Прости, но мне невыгодно содержать тебя под стражей, а значит, и под охраной. Я тебя отпускаю. Сейчас подпишу пропуск, и проваливай на все четыре стороны. А далее либо тебя кончат, инсценировав самоубийство, либо снова задохнется кто-то из твоих старых или новых знакомых. А быть может, чем черт не шутит, тебя, милый, задушат религиозные сектанты. Хрен его знает, вдруг и правда в Москве завелись шизики, называющие себя тугами? Но, честно признаться, в реальных тугов я не верю. И, сдается мне, если я тебя сейчас задержу, ни хрена особенного больше не случится. Кроме длинного, годика на полтора-два, следствия, которое закончится ничем. А может, и чем, возможно, и получится у прокурорских повесить на тебя мокруху, хрен знает. Но мне, милый ты мой терпила, важно поймать настоящего убийцу, понял? Мне интересен тот, кто тебя подставляет, понятно? Откровенно скажу — мне бы за тобой слежку установить, «хвоста» пустить, да проклятый дефицит квалифицированных кадров не дает. Остается одно — ждать развития дальнейших событий, и, чует мое сердце, долго ждать не придется!.. Тебе Самохин визитку со своими телефонами презентовал?

— Да.

— А ну, дай ее сюда. Мои визитные карточки все давно кончились, последнюю вчера у Тарасова оставил. Я тебе на самохинской визитке нацарапаю номер своей мобилы, надумаешь — звони. Я не кагэбэшник, я охмурять не умею. Ты не баба, я не пидор, любви промеж нас ну никак не может возникнуть, и все же, надеюсь, у тебя хватит мозгов понять, что я, только я один, способен тебе помочь. От души советую: НИКОМУ, кроме меня, не доверяй. Тебя подставляет тот, кто хорошо тебя знает или хорошо изучил, соображаешь? Не доверяй старым друзьям, бойся новых. А меня не бойся. Мне поможешь — себя спасешь...

На визитке Самохина появилось написанное размашистым почерком семизначное число. Тем же почерком уже заполнены подлежащие заполнению графы в квитке-пропуске. Игнат снял с крючка-вешалки куртку, где во внутреннем кармане со вчерашнего утра лежал паспорт, а с вечера еще и деньги, сухо попрощался с человеком, который утверждал, что он единственный, кто может ему помочь, и вышел из кабинета в длинный, как срок по мокрой статье, служебный коридор казенного дома.

Головная боль усиливалась с каждой секундой. Казалось, еще немного, и череп разорвется на тысячи черепков. Свежий воздух на улице Петровка смягчил болевые ощущения и под затылочной и под лобовой костью, однако незначительно. Игнат шел к метро, мучительно вспоминая, есть ли где поблизости аптека, и стараясь, кроме как об анальгине, цитрамоне или спазмалгоне, ни о чем больше не думать. Но мысли, одна другой колючей, морскими ежами ползали по мозговым извилинам.

Пока Игнат пил воду из графина в кабинете Циркача, на улице стемнело. Зябкий северный ветер разогнал праздных прохожих. Игнат, щурясь от ветра, почти бежал по тротуару, замедлив шаг лишь однажды, возле уличного таксофона. Самохин просил позвонить и обещал прислать машину. Однако где ее ждать? Мерзнуть у таксофона? Нет, извините.

Говоря откровенно, встречаться сейчас с Самохиным ну совсем не хотелось. И вовсе не из-за того, что Циркач советовал НИКОМУ не доверять, нет. Просто до чертиков хотелось домой. Хотелось спрятаться под одеялом с головой и уснуть. И чтоб без сновидений.

Жаль, уснуть сегодня получится не скоро. Долгие и вдумчивые разговоры с Николаем Васильевичем неизбежны. Человек потерял брата, и грех последнему, кто общался с погибшим, уклоняться от подробной беседы с несчастным. И грех, и подозрительно...

Ни одной аптеки поблизости Игнат не вспомнил, но в подземке должен быть аптечный ларек — сейчас такие ларьки есть почти на каждой станции.

Ларек с вывеской «Аптека» готовился к закрытию. Толстая ларечница в белом халате поверх шерстяного длиннополого пальто заслонила фанерой окошко выдачи товара, подсчитывала дневную выручку. Игнат насилу уговорил толстуху продать ему упаковку цитрамона. В соседнем ларьке-аквариуме купил бутылку боржоми, сорвал пробку и, заглотив четыре таблетки, запил их шипучей солоноватой жидкостью.

Облегчение наступило спустя пять минут. Игнат сидел в полупустом вагоне метро на самом крайнем диванчике и наслаждался дурманом, обволакивающим голову. Ударная доза цитрамона подействовала как наркотик. Вместе с болью куда-то глубоко, в подсознание уползли и мысли-ежики, тело пронизывали ручейки расслабляющей мышцы истомы. Легкая сонливость сделала веки тяжелыми и заполнила уши мягкой ватой. Глаза закрылись сами собой.

Делать пересадку и ехать в офис к господину Самохину не было сил. Игнат решил сначала заглянуть домой, из дому позвонить в офис частных сыщиков и, пока за ним приедут, съесть чего-нибудь, ополоснуться в душе, переодеться, выложить из карманов деньги.

Потусторонний, лишенный эмоций голос объявил следующую остановку. Сообразив, что выходить на следующей, Игнат открыл глаза и машинально мазнул взглядом по фигуре пассажира напротив.

Что-то в позе пожилого, аккуратно одетого дядьки заставило Игната задержать на нем взгляд. Он сразу не понял, что именно, лишь спустя мгновение осознал причину неожиданного интереса и вздрогнул невольно.

Пожилой дядечка смотрел на Игната, потирая кончиком указательного пальца чуть заметную сизую щетину над верхней губой.