История одной судьбы - Лев Овалов

- Ну, это неподходящее сравнение, - заметил Донцов. - Наоборот, мы, так сказать, подкрепим атаку...

- Или поможем прикрыть плохую работу.

- Вы это в районе скажите.

- И скажу.

- Короче, короче, - сказал Поспелов. - Райком предлагает сдать еще четыреста центнеров. Весной районные организации все равно будут обращаться в область за семенным материалом, нам возместят в первую очередь...

- Товарищи, мы же разденем колхоз! - опять вступилась за семена Анна.

- Так как, товарищи, - оборвал ее Поспелов, - возражениев нет?

- Нет, есть! - сказала Анна. - Переносите вопрос на общее собрание.

- Да ты в уме, Анна Андреевна? - рассердился Поспелов. - На что еще общее собрание?

- И пусть из райкома приедут. Там мы откровенно поговорим...

Гончарова сбила настроение, люди колебались, во всяком случае, никто не хотел взять на себя ответственность за продажу семян.

- А ведь правда, - подлил масла в огонь Донцов. - Почему не поговорить с людьми?

- Ну, ладно, - сказал Поспелов. - Утро вечера мудренее. Позвоню утром в район, посоветуюсь.

XVIII

В окно неистово застучали - стекло задребезжало, вот-вот выскочит.

Алексей отдернул занавеску.

- Тебя, - позвал он жену.

Под окном стояла Аленка, младшая дочь Поспелова.

Анна распахнула окно.

- Что тебе, Аленушка?

- Папка наказал... Собираться... В район поедете. Заедет за вами...

Она выполнила поручение - и только пятки засверкали.

- Ну чего там? - недовольно спросил Алексей.

- В район с Василием Кузьмичом еду.

- Цапаешься ты все...

Должно быть, Алексей что-то слышал о вчерашней стычке. Он не любил спорить с женой - переспорить ее никогда не удавалось - и осуждал ее манеру "жить шумно", как он выражался. "Жила бы потише, - говорил он, - и почета больше, и здоровья".

Анна наскоро оделась, позавтракать не успела. Легковушка с Василием Кузьмичом подкатила к крыльцу, и водитель с ходу просигналил тревогу.

Василий Кузьмич очень гордился своей легковушкой, хотя только слава шла, что колхоз имеет легковую машину. На самом деле это был старый трофейный "виллис", еще в начале войны отбитый партизанами у немцев и каким-то случаем приблудившийся в Мазилове.

- Мы куда, Василий Кузьмич? - осведомилась Анна.

- В райком, - коротко ответил он и замолчал снова.

Они так и промолчали всю дорогу.

Анна еще ни разу не бывала в райкоме, и было чуточку обидно, что впервые попадает она туда как бы вроде подсудимой.

Поспелов остановился перед одной из дверей. "Приемная РК КПСС". Вошли. Диван, стулья. Две двери, направо и налево, обитые черным дерматином. Ковровая дорожка. За столом миловидная женщина с вопрошающими глазами.

Она укоризненно взглянула на Поспелова:

- Он вас с утра ждет...

- Спешили, Вера Михайловна!

- Пойду доложу.

"Первый секретарь Сурожского РК КПСС И.С.Тарабрин", - прочла Анна на двери.

Женщина вскоре вернулась.

- Проходите.

Тарабрин секретарствовал в Суроже четвертый год, район свыкся с ним, а он свыкся с районом. Анна с некоторым даже трепетом вошла в его кабинет - с людьми такого положения ей еще не приходилось общаться.

- Товарищ Гончарова? Здравствуйте. Познакомимся. Садитесь.

Тарабрин был прост, приветлив, доступен. Слова выговаривал негромко и четко. От него веяло спокойствием, военной аккуратностью.

- Здравствуйте, Василий Кузьмич, - поздоровался он и с Поспеловым. Садитесь.

Первое впечатление от него было хорошим.

- Ну, что вы там? - снисходительно спросил он Анну. - Василий Кузьмич звонил мне. Рассказывайте.

Он сел поплотнее в кресло, давая понять, что не торопится и готов внимательно выслушать свою собеседницу.

Анна собралась с духом, ей не хотелось, чтобы Василий Кузьмич вмешивался в разговор.

- Мы продали, что нам полагалось. Выдали на трудодень. Не так уж много, но выдали, и засыпали семенной фонд. А теперь опять предлагают продавать. Но у нас, кроме семенного фонда, ничего нет. По-моему, это преступление, товарищ Тарабрин. Конечно, я понимаю, весной нам возместят, но зачем создавать в колхозе нервную обстановку? Для чего вытягивать за чужой счет отстающих? Не могут отдельные хозяйства тащить на своей шее весь район...

Тарабрин с любопытством разглядывал Анну. С ним редко разговаривали так прямодушно и бесхитростно. "Но и так по-детски", - подумал он и простил за это Анне ее упрямство. "Детское упрямство", - ответил он про себя, не высказывая, конечно, вслух этих мыслей.

- Вы правы, - мягко сказал Тарабрин. - И не правы... Может быть, правы с позиций колхоза. Были бы правы, если бы мы жили в обществе, где конкуренция и эгоизм определяют общественные отношения. Но мы живем при социализме, у нас иные критерии. Один за всех, и все за одного. Разве государство потерпит, чтобы пустовала земля, чтобы кто-то лишился результатов своего труда? У нас общность интересов. Разве возможно - за одну бригаду вы отчитаетесь, а за другую нет? Вы представляете колхоз в целом. И мы тоже не можем, так сказать, предстать перед областью в двух лицах. Не можем делить колхозы на чистых и нечистых. В свою очередь, область не может делить районы на плохие и хорошие. У области тоже одно лицо. Вы улавливаете связь? Колхоз - район - область... Так создается престиж государства! Сегодня ваш сосед выполнит план с вашей помощью, а завтра он поможет вам. В конце концов у нас общий закром. Государственный!

Анне нечего возразить, и все-таки она не согласна.

- Поняла? - вдруг спросил ее Василий Кузьмич и осуждающе добавил: - А она - общее собрание!

- А почему не объяснить это всем колхозникам? - возразила Анна. - Один общий государственный закром.

- Потому что далеко еще не все колхозники мыслят государственными категориями, - объяснил Тарабрин. - Слышали о демократическом централизме? Кое-что снизу, но не все снизу...

Анна не вполне уловила мысль Тарабрина. В свое время она сдавала в техникуме зачет по истории партии, но не считала себя хорошо подкованной в политике.

- Вы поняли меня? - пытливо спросил ее Тарабрин.

Анна чувствовала себя бесконечно слабой.

- Но я не могу...

- А вам и нечего мочь, - холодно произнес Тарабрин. - Сидите и молчите. Вообще, это дело не ваше, а правления и товарища Поспелова...

- Мы все-таки соберем собрание, - тихо сказала Анна. - Колхозники не пойдут против...

- Вы что - хотите скомпрометировать райком? - задал ей Тарабрин вопрос. - Не следует волновать людей.

- Следует, - сказала Анна.

- А вы, оказывается, любите дешевый авторитет, - сказал тогда Тарабрин. - Но мы вас не поддержим. Так вы легко можете очутиться вне партии.

Анна хотела что-то сказать, но Тарабрин перешел в ту неотразимую атаку, которая неизменно приносила успех во всех спорах.

Со сдержанной улыбкой он поглядел на Поспелова.

- Помнишь, Василий Кузьмич?

На этот раз Поспелов не ответил, хотя отлично помнил, сколько раз Тарабрин в тяжелые минуты угрожал ему потерею партбилета.

Но Анна Тарабрина не поняла и опять хотела что-то сказать, но тот не хотел уже слышать возражений.

- Завтра вывезете двести центнеров, - продолжал Тарабрин, на этот раз больше обращаясь к Поспелову. - Это директива. Директива райкома. Понятно?

- Но я вам хочу объяснить... - начала снова Анна.

Тарабрин не захотел ее слушать.

- Вы потеряете свой партбилет, - промолвил он тоном, не терпящим возражений. - Партбилет у вас с собой?

- У меня нет...

Она хотела сказать, что у нее вообще нет партбилета, что она беспартийная, но Тарабрин опять помешал Анне договорить.

- И очень плохо, - сказал Тарабрин. - Партбилет всегда должен находиться при коммунисте.

Поспелов вдруг вступился за Анну.

- Да она по молодости, Иван Степанович...

- Ладно, - смягчился Тарабрин. - Идите и завтра же сообщите, сколько вывезли вы зерна.

Спорить с Тарабриным бесполезно, он всегда докажет свою правоту. Да Василий Кузьмич и не сомневался в том, что Тарабрин прав. Ему по должности полагалось быть умнее и дальновидней Поспелова. Не стоило понапрасну отнимать время у секретаря райкома. Василий Кузьмич заторопился, пошел, и Анна пошла, хотя ей казалось, что они ни о чем не договорились. Она уже не замечала ни просторного коридора, ни широкой лестницы. Она шла и думала, что первое впечатление не обмануло ее: Тарабрин хоть и повысил на нее голос, все-таки оказался на высоте, настоял на своем, оказался принципиальным человеком. И в то же время она чувствовала, как лицо ее почему-то горит от стыда. Она уступила Тарабрину, не могла не уступить, не могла его оспорить. Но на душе у нее было нехорошо. Что-то половинчатое было в ее согласии. Тарабрин тоже в чем-то не прав, он тоже проявил половинчатость. Она не могла понять Тарабрина. Но не могла оправдать и себя. Не надо уступать. Никогда не надо уступать, если ты уверен в своей правоте.

XIX

Зима не ознаменовалась большими событиями, шла себе и шла, дни помаленьку прибавлялись, катились через сугробы, как колобок. Кто был занят делом, а кто и бездельем. Поспелов - мужик хозяйственный, и тот не боялся, что дела в лес убегут, зимой можно было и вздохнуть и отоспаться.