Кроме шуток - Сара Нович

горло было как будто чем‐то забито. Она пожала плечами.

Ночью, когда Кэйла уже спала, Чарли снова открыла онлайн-словарь АЖЯ, не ища ничего конкретного, просто открывая видео в алфавитном порядке и тренируясь перед экраном в темноте, как ненормальная, в надежде, что хоть что‐нибудь останется в памяти. Она так и задремала перед ноутбуком и очнулась в час ночи, с туманом в голове и с больной шеей, где‐то между языками, бодрствованием и сном.

Это был один из тех вечеров, когда ссора была неминуема: атмосферное давление упало, и Мэл еле‐еле дошла домой после работы. Фебруари взяла за правило приходить пораньше, оставлять маму в гостиной наедине с головоломкой, где нужно было искать спрятанные слова, а самой идти готовить ужин, думая, что атмосфера домашнего уюта поможет разрядить обстановку. Но на Мэл это не действовало – она ко всему придиралась, пока Фебруари готовила, а потом с мрачным видом сидела за столом, прихлебывая крем-суп из цуккини и даже не говоря спасибо.

Что‐то тлело между ними всю неделю, с той самой ночи, которую Фебруари провела в школе. Она лелеяла надежду, что обойдется без открытого конфликта, но когда Мэл в раздражении ушла из‐за стола, даже не потрудившись счистить с тарелки остатки еды, миролюбие Фебруари начало таять. Тем не менее она дочиста отдраила посуду, замочила кастрюлю, помогла маме дойти до спальни. Когда она вернулась в гостиную и достала свой ноутбук, Мэл вздохнула настолько тяжело, что это могло бы показаться комичным, если бы так не бесило. Фебруари захлопнула ноутбук.

Что с тобой происходит? – сказала Мэл.

Со мной? Это ты пыхтишь, как астматик хренов.

Тут, похоже, умереть надо, чтобы ты соизволила обратить внимание.

Я приготовила тебе ужин.

Ты все время разговаривала только со своей мамой.

Вообще ты могла бы и сама начать разговор. Танго танцуют вдвоем, ты же знаешь.

Сказала женщина, которая ночует там, где ее душеньке угодно.

Милая, – сказала Фебруари. – Этой традиции уже сто двадцать три года. Всего на одну ночь.

И?

И ничего! Я съела суп! Потом почитала книгу и заснула.

Вообще‐то это было даже романтично, своего рода побег от реальности, но Фебруари не осмелилась в этом признаться. Мэл опустила взгляд на собственные руки, лежащие на коленях.

Ты вроде говорила, что она уезжает, – сказала она тихим голосом.

Так вот оно что. А Фебруари так надеялась, что дело не в этом. Год назад учитель естественных наук в старшей школе ушел на пенсию, и Фебруари взяла на замену миссис Ванду Сайбек. Ванда и Фебруари много лет назад работали вместе в институте в Колумбусе, когда Фебруари сама еще преподавала. Пригласив Ванду в Ривер-Вэлли, Фебруари радостно сообщила Мэл, что наняла давнюю коллегу, которую знает как преданного своему делу учителя. Она сочла неблагоразумным и лишним добавлять, что Ванда по‐прежнему может похвастаться той же красивой фигурой, которая была у нее в две тысячи седьмом, и что ее кожа осталась не тронутой годами, за исключением разве что пары пятнышек на щеках. Она также не упомянула об их четырехмесячной интрижке, случившейся в том же году, о горячем и бурном романе, когда они сами вели себя как подростки, которых учили, и однажды даже опустились до перепихона в лаборантской во время классного часа Ванды. Мэл была склонна к ревности, да и в любом случае это было давным-давно. Ванда теперь была в браке. С мужчиной.

Фебруари немного нервничала из‐за того, что их пути должны были пересечься на корпоративе, но Мэл была в хорошем настроении, и к тому времени, когда подали ужин, Фебруари расслабилась. Ванда была глухой, поэтому ее общение с Мэл было очень скудным – большинство жестов, которые Мэл выучила благодаря маме Фебруари, оказались неприменимы в светском разговоре. Ванда, со своей стороны, много улыбалась Мэл, а во время десерта Мэл даже прошептала Фебруари, что та милая.

Подавали вино, потом эгг-ног, и Мэл не возражала, когда Фебруари с Вандой танцевали, почти соприкасаясь щеками – они же старые друзья, – но в конце концов Деннис, тупица-муж Ванды, обо всем проболтался. Ванда, судя по всему, поделилась с ним подробностями их с Фебруари отношений, чтобы расшевелить его фантазию, и он мимоходом отпустил какой‐то комментарий, причем Фебруари так и не знала наверняка – специально ли он пошутил в разговоре с Мэл о прошлой жизни их жен или она невольно подслушала. Все, что Фебруари помнила, – это то, что, подняв глаза, она увидела, как Мэл выбегает из столовой.

Они были в ссоре несколько дней, Мэл переходила от молчания к тирадам, сначала обвиняя Фебруари в том, что та абсолютно не умеет врать, а потом жалуясь, что ей ведь даже понравилась эта женщина – это, казалось, было для Мэл обиднее всего. Никакие разумные доводы не помогали. Хотя теоретически Фебруари не сделала ничего плохого, ее вероломство подготовило благодатную почву для взращивания сомнений, а Мэл была талантливым садоводом. Если у Фебруари не было далеко идущих планов, почему она не рассказала об их отношениях? На этот вопрос у Фебруари не нашлось удовлетворительного ответа, и она провела пару ночей в Старой резиденции.

Так я ведь и думала, что она уезжает, – сказала Фебруари. – Но у Денниса с работой все сорвалось.

И?

И я не могу уволить ее только потому, что она тебе не нравится!

Ой, да не она, – сказала Мэл, поднимаясь по лестнице. – Это ты мне не нравишься!

Она торжествующе хлопнула дверью спальни. Даже после стольких лет жизни со слышащей партнершей Фебруари не могла заставить себя закричать на весь дом. Она пошла за Мэл и подергала ручку, но дверь была заперта.

Да ну какого хрена, она уже практически натуралка! – крикнула Фебруари в дверь.

Мэл с той стороны фыркнула.

Фебруари вернулась вниз, чтобы поработать, но не могла сосредоточиться. Она сунула ноутбук обратно в чехол. Когда стало ясно, что Мэл не собирается спускаться и начинать второй раунд, она пошла в комнату к маме. Беспокоить ее так поздно было не лучшей идеей: вечерами она часто принимала Фебруари за свою любимую сестру Филлис. Если мама ее не узнает, ей станет только хуже. Но, услышав из‐за двери приглушенные звуки главной музыкальной темы из “Семейной вражды”, Фебруари решила попытать удачи.

Мама нас зовет?

Фебруари вздохнула.

Нет, мама, я твоя дочь, Фебруари.

Мать сняла очки, как будто проблема была в зрении, и потерла переносицу. Надев их обратно, она улыбнулась.