Шепот скандала - Никола Корник

– Очень похвально, – пробормотал Алекс. – А лорд Дэвид Уэр? Он также пользовался вашей безоговорочной преданностью?

Ответ Чёрчвада прозвучал почти мгновенно.

– Я служил лорду Дэвиду верой и правдой, – сказал он.

– Ответ – достойный адвоката, – усмехнулся Алекс. – Вам не был симпатичен лорд Дэвид?

Чёрчвад наклонил голову:

– Все знают, что лорд Дэвид был героем.

– Но я не об этом спрашивал, – возразил Алекс.

Адвокат не ответил. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и Алекс слышал голоса клерков, скрип перьев, но в рабочем кабинете мистера Чёрчвада царила напряженная тишина.

– Возможно, – наконец произнес Чёрчвад, – вы должны задать вопрос себе, почему мой ответ так много значит для вас, лорд Грант. – Почему вы спрашиваете? – Он поднял глаза и встретился взглядом с Алексом, бросая тому вызов. – Вы были лучшим другом лорда Дэвида Уэра, – сказал он. – Ваша преданность ему не вызывает у вас никаких сомнений? Рад был видеть вас, лорд Грант. До свидания.

И он открыл дверь, чтобы Алекс мог выйти, оставив вопрос без ответа.

Глава 4

Джоанна положила Макса на сиденье кареты, где он сразу и уснул. Она попросила кучера подождать ее и быстро пошла вдоль тротуара по направлению к гостинице «Линкольн-Инн-Филдс». Ей нужно было побыть на свежем воздухе, чтобы поразмышлять. Она не обращала внимания на толпы людей, которые проходили мимо, для нее они были просто цветным пятном. Шум голосов, крики уличных торговцев, кучеров и слуг были одной сплошной стеной, состоящей из звуков, солнце казалось ей слишком ярким и слепило глаза, ей было душно от запаха навоза, срезанной травы и цветов, их сладкие и горькие ароматы, казалось, душили ее. Джоанна шла не разбирая дороги, пока не нашла незанятую скамейку под большим вязом. Она села и внезапно почувствовала себя старой и смертельно уставшей.

Ее не огорчил тот факт, что Дэвид изменил ей. Эта мысль не пробудила никаких эмоций в ее душе. Это происходило так часто, что она уже давно не доверяла ему. Практически сразу же после замужества она поняла, что он просто не может держать брюки застегнутыми, не пропускает ни одной юбки. Но ей никогда не приходило в голову, что он может иметь ребенка от другой женщины. Когда она услышала от Чёрчвада, что у Дэвида есть дочь, она испытала сильнейший шок и не поверила ему, просто не смогла поверить. Весь ее мир, казалось, перевернулся и потерял все краски, кроме черной, которой не было конца и края. Она казалась себе наивной дурой, потому что считала, что, раз у них с Дэвидом нет детей, никакая другая женщина не сможет родить ему сына или дочь. В то мгновение ее желание и все ее надежды на материнство, которые она вынашивала, скрывая ото всех, рухнули. Она почти задохнулась от гнева и горечи, настолько сильным было ее чувство разочарования.

« Ты – бесплодная фригидная шлюха…»

Она все еще хорошо помнила каждое слово той последней ужасной ссоры, которая произошла у них с Дэвидом и которая закончилась тем, что Дэвид оставил ее лежать, истекая кровью, без сознания на полу. Он был вне себя от ярости, что после пяти лет супружества она не смогла дополнить его славу, родив ему сына и наследника, который бы пошел по стопам отца, путешествуя по миру.

Дэвид отсутствовал дома большую часть их совместной жизни, что, с точки зрения Джоанны, не способствовало деторождению. Он же, казалось, считал, что ему достаточно просто посмотреть на нее, и она тут же должна была принести ему тройню. А так как этого не происходило, его радость от встреч с молодой женой постепенно превращалась в нетерпение, а затем уже и в откровенную враждебность и злобу. Джоанна молча переносила его приступы ярости, обвиняя себя в том, что не способна выполнять супружеские обязанности.

Менструации всегда приходили регулярно, это позволило ей думать, что ее беременность – просто вопрос времени. Но через какое-то время все это превратилось в насмешку. Ее сексуальные отношения с Дэвидом сначала просто разочаровали ее, потом постепенно превратились в принудительную обязанность, а затем в нечто, чего она с ужасом ожидала, поскольку о любви там и речи не шло. Джоанна знала, что многие женщины не получали удовольствия от вынужденной близости и не любили эти чисто физиологические обязанности супружества, но она упрямо надеялась, что получит больше удовольствия, чем предполагало бессмысленное спаривание. Но этого не происходило. Она тешила себя надеждой, что ребенок станет утешением для нее, но, похоже, и этой надежде не суждено было сбыться.

Ее мать в последние несколько лет своей жизни посылала ей снадобья, мази и, конечно, советы, что со стороны жены викария было несколько странно. Она поучала дочь, убеждая ее, что та должна подчиняться мужу в постели, и Джоанна, соответственно, пыталась повиноваться. Но ни советы, ни лекарства не помогли произвести на свет наследника. А затем Дэвид, подогреваемый яростью и крушением своих планов, подошел к ее кровати однажды ночью и овладел ею, совершенно не считаясь с ее чувствами, а после набросился на нее, избил, и в конце концов ее чувство вины переросло в чувство ненависти к мужу.

Джоанна крепко обхватила себя руками. Отвратительные видения, ужасные воспоминания завладели ее мыслями, закрыв голубое небо и полностью заглушив пение птиц. Жгучая, резкая боль, яростные крики Дэвида, его тело, снова и снова касающееся ее нагого тела, беспощадное и грубое… Она всегда знала, что Дэвид стремился выставить напоказ свою абсолютную власть над ней, свое положение хозяина дома и повелителя своей жены, ее тела, ее духа. Он думал, что овладел всеми сторонами ее жизни, но он ошибался. Его порочность превратила его покорную провинциалку в совершенно иную женщину. О боже! Как она изменилась! После этого насилия у Джоанны полностью прекратились менструации, и она подумала, что наконец забеременела. Она страстно этого желала, каждой клеточкой своего тела, и хранила свой секрет, как настоящую драгоценность.

Но даже тогда она инстинктивно чувствовала, что не будет никакого ребенка. Она пыталась не обращать внимания на это навязчивое ощущение, но со временем оно становилось все более и более сильным. Она начала верить в то, что ненависть, которую она испытывала по отношению к Дэвиду, и была тем препятствием, той червоточиной, которая убила все ее возможности иметь ребенка. Такая же суеверная, как и ее мать, Джоанна подумала, что, подсознательно не желая ребенка от Дэвида, она сама сделала невозможным его появление, убила надежду. Когда несколько месяцев спустя у нее возобновились менструации, как будто ничего не произошло, она почувствовала себя опустошенной и лишенной всех надежд, теперь она была другой, бесплодной, как утверждал Дэвид, насмехаясь над ней.

Врачи качали головой и говорили, что ни в чем нельзя быть уверенным, но Джоанна уже знала.

Она открыла глаза. Прекрасное чистое голубое небо, казавшееся сначала слегка расплывчатым, постепенно приобрело четкие очертания. Джоанна почувствовала дуновение легкого ветерка. Снова услышала голоса, увидела богатство весенних красок вокруг себя. Джоанна глубоко вздохнула.

Стараясь убедить себя в том, что не имеет значения то, что у нее никогда не будет детей, что она – соломенная вдова Дэвида, покинутая им, она сама выстроила свою жизнь в высшем обществе, в то время как он путешествовал по всему свету. Ей нравилось ее красивое, стильное существование в красивом, стильном доме. У нее была работа, у нее были друзья. Джоанна уверяла себя, что это – все, чего она хочет.

Она лгала.

Дэвид знал, что она лжет себе и всем вокруг. И в каждом своем письме он выставлял напоказ ее фальшь, тщательно обрисовывая подробности.

«Я понимаю, что моей жене будут крайне неприятны те строгости, которые я накладываю на нее, но ее желание иметь ребенка настолько велико, что у нее просто не будет выбора и ей придется подвергнуть себя страшным опасностям и неудобствам, чтобы спасти мою дочь…»

Эти жестокие, бессердечные слова раскрывали подлинную сущность ее отчаяния и единственное желание – быть матерью! Джоанна чувствовала, как в горле у нее встал жесткий болезненный ком. Дэвид сделал все, чтобы обнажить ее слабость и уязвимость, до этого так тщательно ею скрываемые. Она не знала, поверил ли Алекс Грант словам Дэвида и тому, что тот хотел ими выразить, понял ли он, что муж ненавидел ее за то, что она не могла иметь детей. Все внутри ее перевернулось и превратилось в ком при одной только мысли о его насмешках.

Итак, Джоанна больше не могла себя обманывать. Ей больше нельзя было притворяться и утверждать, что ее жизнь дает ей все, что она желает. Правда причиняла ей невыносимую боль. Никогда раньше она не позволяла себе чувствовать ее так остро. Но ей был дан шанс. Она должна спасти этого ребенка, маленькую Нину-Татьяну Уэр, одинокую, никем не любимую, сироту, брошенную в монастыре где-то в ледяных просторах Арктики. Умом и сердцем Джоанна сразу же поняла, что должна будет заявить о правах на ребенка, и ее решительность была непоколебима. Несмотря ни на что, она должна спасти Нину, привезти ее сюда и воспитать как свою собственную дочь.