Кровь избранных - Кай Дзен

Из города путники направились на северо-восток, пересекли долину Янцзы к югу от Нанкина и все дальше стали углубляться в провинцию Аньхой. Ни Сычун предложил Триаде охранять немца на подконтрольной ему территории, неподалеку от Шанхайского округа. Организация не сумела выявить заказчиков нападения на профессора, поэтому предложение аньхойского военачальника было лучшим выходом.

Первую ночь путешественники провели неподалеку от Нанкина, в крестьянской хижине, окруженной кустарником и лужами затхлой воды. Плодородную почву питали илистые отложения Хуанпу. Неподалеку располагалась рисовая плантация, на которой работали хозяин дома с родственниками и несколько деревенских семей.

Дочка хозяина, низко опустив голову, принесла гостям жидко разваренный рис в мисках. Пока они ели, Юань без конца отпускал вульгарные шуточки. Когда же Хофштадтер вышел на крыльцо покурить, проводник совсем распоясался.

— Видал девчонку? Хозяйскую дочку? — Юань похотливо ухмыльнулся. — Морда как у свиньи! Бедра круглые и лодыжки крепкие, ого! Я прав или нет?

Шань Фен не удостоил его ответом. Парня раздражали не столько слова, сколько тон. Скверных выражений он достаточно наслушался в заведении папаши Вона и привык. А проводник продолжал поддразнивать юношу:

— Ну конечно, ты у нас человек изысканный. В Шанхае девушки не того уровня. Талия тонкая, а бока еще шире? — Юань засмеялся, уверенный, что шутка получилась забавной, а потом снова начал провоцировать: — А как у парней в городе с девчонками… Может, она тебе понравилась…

Проводник сделал непристойный жест, подперев рукой предплечье, и сально захохотал. Шань Фен прикидывал, ударить его или нет.

— Да ладно, парень, я шучу, не обращай внимания на болтовню старого слуги. — Юань немного помолчал и подмигнул. — Хотя, что тут плохого: глазки подмазать — и фюить! В темноте хороводиться!

Проводник опять захохотал, и на этот раз юноша поднялся с места: еще одна шуточка — и он врежет нахалу…

Путники продвигались все дальше в горы. С изменением высоты пейзаж становился другим, а с ним — и погода. Пыли стало меньше, подул свежий ветерок. По обе стороны дороги теснился лес с узкими просеками. Густо рос бамбук, причудливо ветвилась туя.

К вечеру следующего дня путники добрались до дома: старой деревянной развалюхи, покрытой наростами застарелой глинистой грязи. Внутри было бедно, но чисто. Две маленькие комнаты, приспособленные под спальни, разделяло просторное помещение, которое Хофштадтер намеревался оборудовать под кабинет и лабораторию. Строение стояло в пустынном месте, примерно с километр выше в горы от безымянной деревушки из нескольких бараков. В селении имя Ни Сычуна заставляло женщин бледнеть, а мужчин — подобострастно кланяться. У крестьян можно было добыть пропитание, за которое они не осмелились бы запросить денег.

Профессор большую часть времени проводил в кабинете, оборудованном по возможности, и анализировал под микроскопом частицы содержимого сосудов, тщательно записывая результаты.

Шань Фен тем временем изучал местность, часами бродя по перелескам и тропам. Китайцу казалось, что хорошее знание территории даст ему преимущество, если на них нападут. Во время таких походов парень находил стебли мяты и других растений, которые ему показал ученый, называя лекарственные свойства каждого. Эх, встреть он профессора раньше, может, и получилось бы спасти Лу. Или хоть попытаться, используя западную науку, а не колдовские обряды. Народная китайская медицина — убийца дураков и машинка для стрижки легковерных. Но настанет день — и все смогут пользоваться плодами прогресса, никто не останется рабом глупых обычаев. Придет когда-нибудь…

Парень часто приходил в деревню раздобыть провизии, оставляя профессора с охранником, которого предоставил им Ни Сычун. Лю был коренаст и немногословен, от него несло козлом, но дело свое он знал хорошо.

Дочка одного из крестьян, которого Шань Фен посещал чаще других, Хун, стала на него заглядываться. Как только юноша появлялся на улице, то она почему-то сразу начинала развешивать во дворе белье. Девушка понравилась бы проводнику: круглое, пухлое лицо, крепкие, толстые ноги и объемистые бедра. Однако у парня крестьянка вызывала лишь дружескую симпатию. Поганец Юань был прав: у него развился тонкий вкус.

Шань Фен уже привык к размеренной жизни и провинциальной тишине. Однако иногда ему недоставало Шанхайской суеты и неистовства, которое заставляло играть роли одна причудливее другой: то он служит Триаде, то народу, то Хофштадтеру.

Однажды утром парень заметил: в деревне происходит нечто странное. Мужчины не вышли в поле и тихо переговаривались, словно собирались защищать дома и немудреное имущество. Хун с растерянным видом возилась около дверей, выполняя какую-то несуществующую домашнюю работу. Шань Фен подошел к девушке, чтобы узнать, в чем дело.

— Наш господин уходит сражаться, скоро здесь пройдут войска, — пояснила крестьянка.

— Ты имеешь в виду людей Ни Сычуна?

Девушка не ответила и еле заметно кивнула: произносить имя господина было не положено.

— И куда они отправятся?

Хун махнула рукой в сторону севера. Там находилась спорная территория, на которую претендовали Аньхой и Чжили.[61] Противостояние длилось уже больше года, и стороны то пребывали в непрестанных стычках, то пускали в ход искусство дипломатии. А теперь между кликами будет война за власть в этих землях.

Парень понял, в каком положении оказались местные жители. Проход войска через деревню не сулил им ничего хорошего. Возбужденные солдаты начнут срывать злобу на крестьянах под любым предлогом. И опытные наемники, и горячие головы, которым море по колено, будут считать, что любой их каприз должен быть исполнен. Они не оккупанты, но соблюдения законов гостеприимства от них ждать не приходилось. Воины явились издалека, зачастую не знали языка той земли, по которой проходят, а потому брали все без разрешения, а если спрашивали, то только применяя насилие.

Шань Фен вскарабкался на выступ скалы и увидел, что войско уже показалось в узком ущелье недалеко от селения. Маленькие серые точки быстро двигались. Маловероятно, что солдаты пойдут именно туда, где прятался профессор, но юноша бегом припустил по тропинке к дому.

Хофштадтер, сидя на крыльце, пил чай из жестяной кружки и наслаждался коротким отдыхом от кропотливой работы, когда вихрем влетел Шань Фен. Пропитанная потом блуза прилипла к телу. Лю вскочил на ноги, но парень жестом дал ему понять, что все в порядке.

Они уселись в кабинете среди разбросанных повсюду заметок профессора, и юноша разъяснил ему, что происходит.

Сквозь ставни потянуло холодным воздухом.

— В этой стране удивительно переменчивый климат, — сказал Хофштадтер, поеживаясь. — Никогда не знаешь, когда подует ветер и куда укрыться. И кого можно назвать другом, и на какой срок…

Профессор пристально вгляделся в растерянное лицо парня и улыбнулся, сжав ему руку:

— Да я не о тебе, ты больше чем друг, ты — моя опора. — Ученый медленно поднялся, собрал разбросанные рукописи в кожаную сумку и передал Шань Фену. — Отныне она останется у тебя. В ней копии всех моих записей. Спрячь понадежнее. Никому не говори, где хранишь бумаги, даже мне. Как только появятся новые страницы, будешь класть их в тайник. Если же понадобится что-то просмотреть, я попрошу принести. Это, конечно, неудобно, но зато надежно.

Шань Фен взял сумку, приладил ремень через плечо и вышел, смущенный и польщенный.

15

Шанхай,

июль 1920

(1)

— Пора что-то выбрать, Юй Хуа, пока события не сделали все за тебя.

Дерюйтер сидел в изящной комнате дирекции «Нефритовой бабочки», самого роскошного ночного клуба Шанхая. В нем работали американские субретки, поэтому посещали его в основном англосаксы. «Триада» содержала дорогостоящее заведение скорее из соображений представительских, чем экономических. Сидеть в присутствии хозяина было особой привилегией, и ни один европеец, кроме голландца, ее не удостоился.

Юй Хуа, одетый в черный вечерний костюм европейского покроя, расположился напротив Ганса и, по обыкновению, молчал.

— И город, и страна меняются. Организация должна это иметь в виду. — Дерюйтер тщательно избегал говорить «наша», ибо никогда не забывал, что был только гостем, и не всегда желанным. — Я слышу разговоры, и прежде всего среди молодежи. Она стала меньше пить и больше разговаривать: о будущем, о державе, о переменах…

— Это только слова, Ганс.

— Тогда приведу тебе факты. Как ты и сам хорошо знаешь, скоро клика Аньхоя, которую вы поддерживаете, схлестнется с кликой Чжили, и достаточно прикинуть, какие силы сойдутся, — сразу станет ясно: Аньхой долго не протянет. Твой друг Ни Сычун и сторонники японцев из клуба Аньфу[62] потерпят поражение. Будущие победители все больше облизывают националистов, которые вошли в моду у молодежи. А что делает «Триада»? Вкладывает средства в заведения для европейцев, живет на иждивении шлюх и теряет контроль над ситуацией.