Русская Япония - Амир Хисамутдинов

Когда моряки поселились в Инасе, вокруг храма располагалась небольшая деревушка. Со временем она стала разрастаться за счет множества лавок с различными товарами, прежде всего едой. Их владельцы устраивали кухни, чтобы вернувшиеся с работ моряки могли сытно поужинать. Стараясь угодить русскому вкусу, готовили отварную рыбу, курятину, яйца, и, конечно же, подавали саке. Постепенно навесы, устроенные около таких кухонь, превращались в дома. Это оживленное селение растянулось почти на версту. Там появились и чайные домики с симпатичными девушками, где можно было приятно провести время. Иностранные моряки очень завидовали русским, которые сумели так удачно обустроить свое жилье в Инасе.

Взаимная привязанность жителей Инасы и русских моряков крепла день ото дня. Первоначальные подозрительность и недоверие японцев уступили место пылким, несколько наивным дружеским чувствам. Очевидец писал: «Нередко можно было видеть по вечерам матроса, сидящего на пороге японского дома и нянчащего в своих грубых руках ребенка, пока мать приготавливала для него чай или другого рода угощение». Случалось, что японцы даже прятали в своем жилище матроса, заслужившего наказание за какой-либо проступок. Но бывало, что японцы и сами наказывали провинившегося, в этом случае матрос и не думал жаловаться.

Чем дольше жили в Инасе русские моряки, тем легче они находили общий язык с местными жителями. Современники отмечали, что было очень смешно наблюдать, как русский матрос говорит на смешанном русско-японском языке, прибегая порой и к помощи английского. При этом разговор сопровождался выразительной мимикой и пантомимой. Японцы тоже старались овладеть русским языком, причем замечено, что они понимали русскую речь легче, чем моряки японскую. Желание учиться русскому языку поддерживали и власти, которые стали направлять молодежь на учебу в храм. С ними по утрам занимались офицеры, не участвовавшие в судовых работах.

Но вот наступил час разлуки, показавший, насколько подружились японцы и русские. За несколько дней до возвращения команды на борт фрегата начались прощальные визиты. Русским морякам отовсюду несли подарки. «Женщины и мужчины без разбора обнимались с нашими матросами, целовались и плакали; во время переборки (возвращения на борт), несмотря на то, что матросов вели фронтом (строем), они находили средство отлучиться, и больших трудов стоило отыскать их по домам, где японцы буквально прятали их от офицеров».

Важный чиновник Накаяма, ответственный за пребывание русских в Нагасаки, в те дни слег с какой-то болезнью. Узнав, что фрегат снимается с якоря, он приказал на носилках отнести его на берег и на лодке приехал на «Аскольд», чтобы лично попрощаться с моряками. Весь рейд был заполнен лодками, которые кружили вокруг фрегата. Когда дали ход, провожающие «в один голос и по-русски начали кричать:

— Прощайте, прощайте, не видать нам больше вас, не забывайте нас!»

Подрядчики вообще проводили фрегат до выхода в океан.

Та историческая стоянка «Аскольда» в Нагасаки открыла много удивительного как японцам в русских, так и нашим морякам в жителях Страны восходящего солнца. Вот такой итог подвел К. Ф. Литке: «Мы сохранили самые глубокие и приятные воспоминания о нашей там зимовке, они никогда не сгладятся из нашей памяти, и уверены, что и японцы не скоро нас забудут; фрегат «Аскольд» еще долго будет жить в преданиях японского народа, и русские, посещающие Нагасаки, слушая рассказы о жизни нашей в Госиндзи, будут с удовольствием вспоминать, на какой степени самостоятельности и уважения тогда стояли русские в Японии». Сближению способствовало и то, что русские быстрее других иностранцев адаптировались к японской действительности. Европейцы объясняли это тем, что Россия издавна, со времен татаро-монгольского нашествия, имела тесные отношения с Азией и смогла постичь ценности восточной культуры.

Русские моряки оставили в Нагасаки не только добрую память о себе, но и своих товарищей: на христианском Голландском кладбище рядом с храмом Госиндзи появились русские могилы. Несмотря на усилия голландского врача, у некоторых моряков, оставленных на его попечение адмиралом Путятиным, болезнь оказалась запущенной, и выходить их не удалось. На верхнем участке кладбища похоронили Игната Кошкина (умер 17 июня), Крестьяна Гарнена (8 июля), Семена Годовикова (19 июля), Луку Силина (27 июля), Ефима Иванова (18 августа). В конце 1858 г. к этим могилам добавились новые, также принадлежавшие «аскольдовцам»: Густава Жица (7 октября), Сидора Почина и Андрея Бородина (9 октября), Виктора Федорова и Петра Роддера (15 октября), Федора Иванова (20 октября), Павла Жохова (8 декабря), Алексея Рудакова (14 декабря), Михаила Панкратова (27 декабря) и др. Всем было около 30 лет. В конце мая 1859 г. умер Тимофей Напалков. За восьмимесячную стоянку в Нагасаки в мир иной ушло так много членов экипажа «Аскольда», что моряки прозвали Инасу «Аскольдовой могилой», а Голландское кладбище превратилось в Русское.

Прежде чем взять курс на Кронштадт, фрегат «Аскольд», зашел в Хакодате, чтобы по просьбе консула И. А. Гошкевича отвезти в Россию подарки, переданные японцами.

Обстановка в Нагасаки менялась стремительно. В начале 1860-х гг. он представлял собой маленький городок с местным населением в 40 тыс. человек и 250–300 иностранцами. Предприниматели уже успели оценить достоинства порта, защищенного от юго-западных ветров и тайфунов горами, которые со всех сторон окружали вытянутую бухту, похожую скорее на очень широкую реку. После длительного плавания гавань представлялась «прекрасным видением». Правда, Русская деревня, по мнению иностранцев, портила весь вид.

Не было и дня, чтобы в бухте не стояло судно под Андреевским флагом. Сочетанием сопок и мысов русским морякам Нагасаки очень напоминал Владивосток. Особенно им нравился здешний теплый климат: огромная спокойная бухта способствовала хорошему отдыху после продолжительного морского перехода, который всегда отрицательно сказывался на здоровье экипажей. Хотя на многих кораблях имелись квалифицированные врачи, они не всегда могли вовремя распознать болезнь. Регулярный заход русских кораблей в Нагасаки на длительную стоянку заставил командование задуматься о переустройстве берегового госпиталя в Инасе, где по примеру «Аскольда» стали арендовать помещения моряки других русских судов.

Дорога к храму

Стержнем всей русской жизни в Японии, основой культурного общения была православная церковь. В трудные минуты русские искали поддержку в вере, а православные праздники служили поводом собраться всем вместе. Первый приход при Российском консульстве открыл иеромонах Филарет. Он освятил его 13 ноября 1860 г., совершив в тот же день первую литургию. Но консул Гошкевич мечтал о большем и вскоре занялся сооружением первой в Хакодате и вообще в Японии православной церкви. Сначала ее здание построили на отдельной территории, потом перенесли и заново возвели рядом со зданием консульства. Церковь назвали храмом Воскресения Господня. Женщины навели порядок и украсили ее, чем могли. Нашлись и художники, которые нарисовали несколько икон. Один из очевидцев, Н. Казнаков, писал: «Нам, только недавно видевшим Паппенберг, с которого бросали католических монахов в море, удалось присутствовать при освящении христианского храма, поставленного во имя Воскресенья, а на другой день видеть в храме португальца (матроса с китобойного судна), молящегося между нами. Странная случайность».

Священник консульской церкви иеромонах Филарет не задержался в Хакодате надолго: служба в Хакодате ему не понравилась. Он упросил Гошкевича отпустить его, и вскоре был назначен на корвет «Гридень». Осенью 1861 г. отец Филарет прибыл во Владивосток, где занялся строительством первой церкви, жертвуя все имеющееся у него средства на богоугодные дела. Его отъезд из Хакодате заставил И. В. Махова, члена церковного причта, взять на себя обязанности духовного наставника русских. Отсюда в дальнейшем возникла некоторая путаница: русские и японские историки возвели его в сан священника, видимо, перепутав с Василием Маховым, священником погибшего фрегата «Диана».

Следующим русским священником в Хакодате стал иеромонах Николай (в миру Иван Дмитриевич Касаткин), впоследствии начальник Русской духовной миссии в Японии. Именно ему Иван Махов передал хранившийся у него золотой наперсный крест, некогда приобретенный Азиатским департаментом МИД. А началось все примерно за год до этого, когда он случайно задержал взгляд на строках: «Не пожелает ли кто отправиться в Японию на должность настоятеля посольской церкви в Хакодате и приступить к проповеди православия в указанной стране?» «В этот же день за всенощной я уже принадлежал Японии», — записал в дневнике будущий равноапостольный Николай Японский.