Машины времени в зеркале войны миров - Роман Уроборос

в жизни нельзя, надо мне было, когда меня в плен брали чеку-то из гранаты вынуть. Испугался я тогда, смалодушничал.

Слышно, как амбар из канистр со всех сторон поливают бензином.

Учитель. (Ложится на пол). Вы единорогов видели? Все видели? Какой обман, люди? Придите в себя.

Слышно как снаружи зажгли факел. Хором пьяными голосами немцы начали орать: «In nomine patris, et filii, et spiritus sancti…”

Учитель. (Садится). Вспомните, почему мы опять здесь родились, вспомните, что мы не сделали тогда, в прошлый раз. Мы ведь в прошлый раз вплотную подошли к тому же самому месту. Ну почему вы все такие? Ну, за что мне это все?

Староста. Учитель, ты уж расскажи, только побыстрее, пожалуйста, а то боюсь у нас времени совсем не осталось.

Партизан. Да, учитель, пожалуйста. Я вот точно уже ничего не вспомню.

Дед Иван. Никто из нас кроме тебя не вспомнит. Ты уж не причитай, помоги всем…

Учитель. (Встает). Но… Это же так просто. Вы больше ведь никогда не увидите этот мир, не увидите эту планету, этих людей. Я не хочу сказать, что это плохо. И я не хочу сказать, что мир этот на самом деле существует. И я не хочу сказать, что место, куда мы сейчас с вами отправимся плохое. Нет. Место хорошее. И единственное, реально существующее. Но с тем, с чем вам больше никогда не встретиться на пути вечном, надо проститься. Причем проститься так, выразить эмоции так, как вы еще никогда ничего не делали до этого. Я вот знаю, что надо сделать, но не знаю как. В прошлый раз, кстати, это стало для нас большой проблемой.

Партизан. Меня, когда в армию родня провожала…

Староста. Ну, продолжай.

Партизан. Пели все и плясали. Почти два дня. Ну и самогон еще пили…

Учитель. То есть ты нам предлагаешь сейчас всем сплясать и спеть? Я правильно понимаю? Мы вот так со всеми простимся? Как настоящие советские люди? Самогона вот нет, извините. Не завезли. Есть еще какие-нибудь мысли?

Марина Сергеевна. Ну, когда с человеком если каким прощаешься, провожаешь его в последний путь. Все плачут, причитают. Оркестр похоронный играет марш Шопена.

Учитель. То есть Вы нам предлагаете всем поплакать, попричитать и дождаться похоронного оркестра. Боюсь, они не успеют приехать. Еще мысли есть?

Тетка Наталья. Я когда маленькой была, мы с весной прощались – хороводы в лесу водили.

Учитель. Вот оно. Молодец. Ну, наконец-то. Все поняли? Хоровод жизни. Вот что они имели в виду…

Староста. Кто?

Учитель. Да единороги эти. Они целый час мне в уши жужжали: «Станьте единым, ради бога, станьте единым…» И мы сейчас в хороводе этом станем едины, как планеты, вращающиеся вокруг Солнца, как мир, крутящийся вокруг центра Вселенной, как тело, путешествующее вокруг души, как разум, бредущий вокруг да около непостижимого, в конце концов, как Бог, творящий вокруг нас. Кстати, последнюю свою мысль я хотел бы чуть-чуть более широко объяснить…

Дед Иван. Ладно, Учитель, потом расскажешь. Времени будет много. Давайте, берите друг друга за руки.

Все берут друг друга за руки и начинают хороводить хоровод в полной тишине. Гаснет свет.

Голоса.

– Ну, вот видите. Вот видите. Все у нас с Вами получается, если захотим. Какое дело сделали – и это всего лишь за час с небольшим. Все спаслись. И окружающие ничего не заметили. Никаких странностей. Никаких следов.

– Я бы на Вашем месте не радовался так сильно. Все им объясни, по полочкам разложи, разжуй и в рот положи. А сами. Сами то что. Вообще ни до чего додуматься не могут? Тем более поняли все абсолютно неправильно. Разве вы этого не видите?

– Ну, поняли, конечно, все чуть-чуть неправильно. Но мысли работали в правильном направлении. Тем более, что сейчас наши с Вами коллеги все им объяснят.

– Наши с вами коллеги нам ничего объяснить не смогли, до всего своим умом доходить пришлось. Да ладно. Летать не разучились еще?

– Летать? Я же вроде не Пегас? А куда нам лететь?

– Тут самолет один южнокорейский в воздушном пространстве Советского Союза заблудился. Ну и как вы прекрасно понимаете, собьют его через пятнадцать минут или около того.

– Да, нарушать воздушное пространство… Это не хорошо. А пилоты куда смотрят?

– А пилоты умерли все. Так получилось.

– А как же самолет не падает.

– Работает автопилот.

– Всякое в жизни случается… Пойдемте уж отсюда, а то амбар сейчас подожгут…

– А Вы не отлынивайте, не отлынивайте. Вы же все поняли?

– Послушайте за пятнадцать минут объяснить такой куче народа устройство Вселенной, цель Бытия, их место в Великой мистерии жизни. Потом побудить их на абсолютно правильные действия. Общаться с ними ведь придется на южнокорейском языке?

– А вы забыли корейский?

– Надо бы в библиотеку зайти, подучить.

– Летим коллега, времени мало.

– Да я же не отказываюсь, надо так надо.

Зажигается яркий свет. Все эсэсовцы стоят в зале. Смотрят на сцену. Один снимает горящий амбар на кинокамеру.

Майор.  Sie haben nichts seltsam bemerkt?

Эсэсовец. Es gibt nichts. Und Sie?

Майор. Die Stille. Die absolute Stille. Sie kreischen wie die Schweine gewßhnlich. Eben bemßhen sich, die Tßr aufzubrechen oder, auf die Straße herauszuspringen. Man Muss nach als ihm schießen. Und jetzt die Stille. Als ob innerhalb niemandes gibt es. Sie konnten doch nicht entlaufen?

Эсэсовец.  Es ist ausgeschlossen. Ringsumher standen unsere Menschen. Vorbei ihnen und wßrde die Maus nicht durchgelaufen sein.

Майор. Seltsamerweise. Also, gut. Nach den Wagen. Wir müssen bis zum Untergang in den Stab geraten. Und sich zu bemßhen, das Treffen mit den Partisanen zu vermeiden..

Майор и эсэсовцы уходят за сцену.

Занавес.

Съемки порнофильма. Сцена первая. Филиокве. Продолжение.

Все как бы просыпаются. Как бы морок какой-то развеялся. (Морок не может развеяться, морок – это что-то другое). Всех отпустило остолбенение какое-то. Все начали двигаться, крутить головами. У всех одежда мокрая от пота. Режиссер хватает ртом воздух. Потом успокаивается и садится в режиссерское кресло. Так, говорит он, я лично был эсэсовским майором Шульцем. Партизан (улыбается). Почему-то я не удивлен, говорит он. Я тоже, говорит единственный афроамериканец на съемочной площадке. Ты-то помолчи, в сердцах бросает ему режиссер. Потом спрашивает негромким голосом: «Ну и кто кем был здесь в этой постановке?»

АФРИКАНЕЦ (Он же «Черт белоглазый», он же «Мальчик пиписечник», он же «Клон Обамы» и т.д.). Я быль Староста.

ДЕДУШКА. Я был Дедом Иваном.

БАБУШКА. Я была Теткой Натальей.

МАМА. Я была Мариной Сергеевной.

ДОЧКА. Я была Катей.

ПАРТИЗАН. Я был Партизаном.

УЧИТЕЛЬ. Я был Учителем.

РЕЖИССЕР (обращается к остальным членам съемочной группы). Ну а вы кем были?

Все нестройным хором выговаривают одно лишь слово – «эсэсовцами» и только чувак с салфетками добавил – «кем же